Страница 35 из 79
Жук и его одногодки, скорее всего, были либо «боевым», либо пищевым резервом Братства.
И его ожидал скорый выбор, перед которым бы его поставили. Либо ты — с нами. Либо ты съеден…
Не думаю, что был третий вариант. В столь трудное продовольственное время практически неисчерпаемая "живая кладовая" мяса обеспечивала эдакий безотходный и самовоспроизводящийся "круговорот харчей в природе".
По принципу "примкнул-победил-наелся"…
Проиграл — попал на стол.
Сопротивлялся «слиянию» — и ты в котле.
Голодная масса, чья основная пища — человеческие «окорока», сметёт тебя в любом случае…
Так что сто раз подумаешь, стоит ли наживать себе колотьё в боку в виде воткнутой туда вилки.
Братство Последнего дня, если я правильно понимаю значение татуировки, будет распухать в геометрической прогрессии и до тех пор, пока кто-то не сочтёт его вполне достаточным для того, чтобы двинуть куда-нибудь победоносной войной.
Куда угодно.
Потому как есть, наверное, для них определённый спортивный интерес, — чья же грудинка вкуснее, — турка, русского или иранца?
Чья вырезка сочнее и слаще…
…Передо мною лежал мужчина, чью щёку украшал до боли знакомый символ — планета в паутине, перечёркнутая жирным крестом на фоне атомного гриба…
То, что было живо и могло ползать, незаметно для нас перекочевало в «карман», в собственность и преданное владение гения, прикормившего радушно, приободрившего «заблудших» и одобрившего их мерзостность.
Даю голову на отсечение, среди них есть и своего рода "служители культа".
Такие, например, как тот «Хирург», от которого якобы прискакал тогдашний насквозь вшивый "агитатор".
Они выполняют роль «капелланов», священнослужителей.
И им внимают, потому как ни одна «кормящая» вера не оставалась ещё без внимательных и рьяных сторонников.
Первые несмелые попытки «централизации» их усилий дали нужные плоды. А мы их прохлопали. Не смели на корню.
Вот и вызрел у нас под боком раскидистый и мощный дуб проблемы, к которому мы, отложив порубку из-за занятости "на потом", с таким опозданием и не спеша припёрлись с крохотным лобзиком для фанеры…
И теперь мы стоим перед ним, потрясенно задрав к его непобедимой кроне головы, и понимаем, как глупо, смешно и растерянно мы смотримся рядом с ним со своим жалким "инструментом"…
Мне теперь стало окончательно ясно, что имел в виду «губернатор», говоря о том, что у нас нет шансов.
Он был прав, хоть ты сдохни…
Тем, кто понимает жизнь с точки зрения наличия пищи для тела своего, понимает и мораль в её человеческой интерпретации.
Буде у нас имелось, чем питаться, мы и помыслить себе не могли о том, чтобы переступить грань, отделяющую человека от Зверя.
Мы считали, что наша маленькая группа, дрейфующая среди вод моря Кошмаров, есть нечто обособленно-порядочное. Не утратившее человечности, не уронившее самого гордого имени «человек». С присущими ему благодетелями и устоями.
В этом было и наше счастье, и наша беда, как оказалось.
Ибо Звери, не уничтоженные вовремя и сбившиеся в стаи, нашедшие из рук Вожака корм, поддерживаемые речами о «негреховности» их поведения и норм новой жизни, слишком БЫСТРО становились именно зверьми.
И уже стали многочисленнее нас и не в пример сильнее. Они внимательно и благодарно внимают этим речам. Речам, регулярно и щедро подкрепляемым бросаемыми им кусками ещё горячей, парной плоти…
И я был уверен, что армия этого Некто, чьё имя я знаю, чью мерзкую ухмылку я чую нутром, будет непрерывно расти и шириться именно по этим причинам.
Так что тот же покойный Ермай и его «хартия» — братья навек…
И как с этим бороться, какими силами, и что делать вообще — ума теперь не приложу…
О, Вилле… Что же ты, падаль, наделал…
— Жук… Ты вообще понял, кто перед тобой?
Не сводящий немигающего взгляда со щеки неряхи, всё так же лежащего без движения поодаль, он аж подпрыгивает от неожиданности:
— А?!
— Я говорю, — перед тобой — людоед. Самый настоящий. Не из сказки Шарля Перро. Смотри — укусит!
Кажется, малой что-то напряжённо «листает» в своей голове. Глаза он то и дело переводит с лица мёртвого коротыша на лицо этого "нокаутированного".
И внезапно он, выпучив глаза, произносит потрясённым шёпотом:
— Я видел этого… — он кивает в сторону мертвяка. — Приходил он… к Ермаю. Два раза…
— Ты уверен?
— Точно, он! Бумагу какую-то приносил, — карту, что ли… — и что-то говорил про какого-то человека, которого нужно обязательно найти. И если возможно, взять живым.
Секунду молчит, и вдруг:
— Так это Вас они «взять» хотели! Это в поисках Вас мы мотались по горам почти три дня! — он восхищённо моргает на меня зенками.
— Ну, допустим. И что?
— А то! Что пленные, которые, я теперь точно знаю, Ваши люди… Те, что говорили… ну, о Шатуне… Они говорили между собой, что главный всех этих… — он показал на распростёртые туши, — и Ермая тоже, я так думаю, — где-то в «колодцах». Я как-то слышал ненароком. Когда лапник им приносил в сарай. Спрятался потом за стену и слушал… — он стушевался. — Я не любитель подслушивать, не подумайте. Просто в тот раз так вышло. Они думали, что я ушёл, и стали беседовать. А мне стало интересно…, ну, я и остался…
— Ладно, ладно, я верю, что ты не баба, просто любящая чужие сплетни. А просто «слушал». Дальше-то что?
— А, ну да, — про колодцы они говорили… А колодцами Ермай и Кука часто называли «схроны». Вот так и называли их по-разному, — то «колодцы», то «схроны». Правда, ни они, ни я там ни разу не были, но о них часто говорили. Болтали все, кому ни лень.
И всякое. Что в «схронах» всего — просто навалом… А вот когда я поинтересовался, мне приказали заткнуться. Я заткнулся, но я-то слушал…
Ну, я и подумал, что Вам это может быть интересным… А Вы не особо хотели идти туда…
— Теперь-то, пожалуй, я пройдусь туда, Жук… И что там за «колодцы» такие? Может, мне туда и взаправду стоит заглянуть?
…Кто его знает, что там сокрыто? И может ли там быть, сидеть сычом «главный»? Как-то не похоже это на Вилле, — после портового убежища — и в грязную, сырую нору забиться.
"Навалом" могло означать как две сотни ящиков тушенки, так и Резервное…
Теоретически оно могло находиться здесь. Но по моим сведениям, чуть восточнее…
— Что ж, глянем.
На «поляне» тем временем всё было спокойно. Как и прежде, людоеды занимались своими делами, и лишь дважды к самому краю «площадки» двое дюжих мужиков. Присмотрелись куда-то в нашу сторону — и снова вернулись ближе к навесу.
Внезапно меня торкнула догадка.
— Так не сюда ты меня вёл? Где эти пленные были?
Жук отрицательно помотал головой:
— Да нет, конечно. Я б сразу узнал!
— А где их держали?
Мальчишка покрутился тихонько на месте, оглядываясь. Пороша и не думала заканчивать своего шоу. По-моему, он явно растерялся, — поди угадай в такой круговерти, где ты вообще находишься. Потом виновато посмотрел на меня.
— Жук, север — там. — Я указал ему направление пальцем. Он приложил ко рту руку, словно опасаясь в чём-то сознаться, и прошептал сквозь ладошку:
— Понимаете, я не слишком хорошо по географии вообще… Я только так, на глаз, помнил, как это место выглядело. И запомнил, как к нему ходят…
— Понятно… бродил за Ермаем хвостиком… А как «пастуха» не стало, ты и скис. Ээээ…, кузяба! — ну, что ты с него возьмёшь? То-то он и боялся так один остался.
Да он бы и вдоль ручья бы неделю по кругу ходил, — ума ж по течению двинуться бы не хватило…
— Я же «ботаник»… — казалось, что в это словосочетание он вложил всю свою униженную просьбу не колоть ему глаза.
— И ты считаешь, что это оправдание? Кем ты рос, укроп защипанный, тем и вырос… Да ладно, хрен с ней, с твоей «географией», по которой у тебя "совсем плохо". Не геолог, говоришь?
Он тупо помотал головой, этот растерянный и жалкий хвощ.
— Ну, тогда хоть припомни, место какое-нибудь называлось при тебе, — то, где вы "квартировали"?