Страница 38 из 56
- Слава тебе господи, что я почтмейстерша! Не последняя же я какая-нибудь… Право!
- Вам нужно ладить с тамошними барынями.
- Мне-то?! Ни за что! Первая ни за что никому не поклонюсь! Да я и дома все буду сидеть; где мне, старухе, знаться с модницами? их, поди, много там.
Дядя купил ей косу и чепчик. Она приладила это на голову; и в каком восторге она оглядывала себя в зеркале!
- Ах, как идет!
- Не очень.
- Ты ничего не знаешь. Ты женись наперед; попадется жена модница - утрет тебе нос!
- Да это-то к вам нейдет!
Она посмотрелась в зеркало, чавкнула губами от удовольствия, улыбнулась и стала еще старательнее охорашивать свою голову. В этом наряде и надевши хорошее шелковое платье, она пошла к почтовым. Шла она странно, точно кто толкал ее вперед: шагнет раз пять, не покачнется, словно пава какая; ветер ее толкнет вперед, то набок, и пойдет она скоро, переваливаясь с боку на бок. Пришла она домой недовольная.
- Смеются надо мной, скоты, что я почтмейстершей стала.
- Что так!
- Платье, говорят, у вас хорошее, чепчики, говорят, вы нынче носите.
- Вам бы приличнее шляпку надеть - здесь ведь губернский…
- Я - почтмейстерша, мне чепчик приличнее носить.
- У, дура; я говорил тебе: надень шляпу, - так нет. Ну, кто ходит по улице в чепчике? - сказал ей дядя.
- Да ведь я платком закидывалась. Все смеются, а нет, чтобы радоваться.
Дяде и тетке не понравилось жить у меня. Им показалось, что я не рад им.
- Нет, какой ты племянник!
- Я вам готов всем угодить, но если я не имею много денег, чтобы угостить вас богато…
- Не угостить, а ты косишься. Ишь, учен больно стал. Почитайте, говорит, книжку, а мне на службу надо. Плевать мне на твои книги! Ты брат, мигнешь, а я все вижу. Нет, брат, - я уеду и больше ни ногой к тебе, - говорил дядя.
Перед отъездом я сказал дяде:
- Мне хочется ехать в Петербург.
- За каким лешим?
- Служить хочу.
- А здесь тебе еще не служба?..
- Я там доучиваться буду.
- Доучиваться! А меня ты знаешь?
- Здесь я не могу доучиться, а там к этому больше возможности…
- А! тебе не нравится с нами жить. Ишь, дядя стар стал, так и не мил больше? Черт с ним, издыхай он, а я, мол, и знать его не хочу… Бессовестный ты эдакой! За это, знаешь, тебя отодрать нужно хорошенько.
- А если я, выучившись, сделаюсь хорошим человеком, могу тогда больше и лучше помогать вам.
- Ну-ну!.. Служи-ка, брат, на одном месте; ты знаешь: камешок на одном месте обрастает.
"Ну, - подумал я, - с ним толковать не стоит. Стань его уговаривать, он хуже озлится". Но все-таки мне не хотелось ехать без его согласия, иначе он будет думать, что я обижаю его. Я замолчал, а он стал мне рассказывать свою тяжелую жизнь, как он из почтальонов сделался почтмейстером, никому не кланяясь, что и все его товарищи, никуда не ездя, дослужились хороших мест и теперь благоденствуют. Я представил себе положение дяди и то, что он рассчитывал на меня в будущем, и это он отчасти сам говорил мне. Вот ревизор сделает меня бухгалтером в палате, рисовал он мне мое будущее, - все мне буду кланяться; сердце дядино будет радоваться, когда он увидит меня бухгалтером: "Такой молодой - бухгалтер! Вот значит, ты умный человек. Все твои сочинения гроша не стоят против такой должности. Женишься ты на секретарской дочери, чин и дом получишь… Казначеем тебя сделают! Ишь ты! мой племянник казначей, а я почтмейстер! а? - и дядя щелкнул языком. - Вот я и буду радоваться да казать всем фигу: каков, мол, я, черти вы эдакие… А то, ишь ты, выдумал в Петербург, учиться вздумал…"
- Ну-с, я буду казначеем, а потом что?
- А какого тебе черта нужно?
- Я совсем оглупею тогда, да еще детей, дураков, наделаю.
- Ты мне этого не говори. Ты сам глуп - и больше ничего. А если ты будешь туда проситься, то не знай больше меня, и я тебя знать больше не хочу! Черт с тобой!
"Ладно", - подумал я и, проводив дядю, решился, при первом же удобном случае, поговорить об этом предмете с ревизором.
Как человек робкий, я боялся высказать ревизору на словах свое желание и поэтому написал ему письмо, в котором подробно изложил свое желание ехать в Петербург, и для удостоверения того, что я умею сочинять, я предлагал ему прочитать какую-нибудь свою драму. Ревизор прочитал письмо при мне и при чтении несколько раз улыбался.
- Так вы сочинитель? - спросил он меня и сам засмеялся.
Я покраснел.
- Что краснеете? Вы драматический писатель? Ха-ха-ха!..
Я осердился; мне обидно сделалось. Ну, думал я, - что я наделал?..
- Я вам скажу, что сочинители все ни к чему не годный народ… Впрочем, я вас испытаю. Приготовьте мне через две недели рекрутский устав.
- Очень хорошо.
- Я вас проэкзаменую. Ступайте!
Когда я выходил из комнаты, то слышал, как он хохотал, рассказывая своему помощнику про меня.
Мне сделалось досадно, что я написал ему это письмо.
Когда я сказал товарищам, что ревизор велел мне приготовить рекрутский устав, они заговорили: ну, брат, должность он тебе хочет дать… экое, подумаешь, счастье людям… Стал я читать закон, - плохо понимаю; иные статьи вовсе не понимаю, да и читать много некогда. Дел под руками не было, посоветоваться не с кем, и я не знаю, о чем меня будет спрашивать ревизор. Пришел я к нему храбро, думая: если он обругает меня и не согласится перевести в Петербург, я поступлю на должность по пароходству, куда приглашали меня за тридцать рублей в месяц. Ревизор спросил меня:
- Вы читали рекрутские дела?
- Нет.
- Отчего же вы не читали?
- Вы велели мне читать закон, а дел мне, без вашего разрешения, никто бы не дал.
- Вот вам два дела. Ступайте в ту комнату, прочитайте и скажите: как, отчего и почему?
Рекрутские дела у меня никогда не бывали в руках; о рекрутском уставе я не имел никакого понятия. Прочитавши закон, я узнал очень немного, но, вероятно, столько же, сколько и он знал. Теперь мне попались дела уже решенные, и я должен сказать о них свое мнение: похвалить палату или нет. Дела были маленькие - на десяти-двадцати листах. Читал я их два часа и путался на докладах, сочиненных тяжелым канцелярским слогом; мне казалось, что палата сделала верно, по крайней мере, так выходит по-человечески, да и в законе так же писано. Я решился сказать, что дела решены правильно, и угадал. Но ревизор хотел сбить меня с толку некоторыми канцелярскими неправильностями, разными расспросами и указаниями на статьи закона. Я хотя и отвечал неповоротливо, но попадал на что следовало.
- Теперь я вижу, что вы читали закон, кое-что смыслите… Вы хотите ехать в Петербург, а не знаете, что это за город… Вы представьте себе, что ваш Орех, в сравнении с Петербургом, - дрянной угол, деревня; там один квартал больше вашего города. Вы мечтаете, что вы гений. Удивительно! Да вы и доклада хорошенько не в состоянии сочинить, не только что печатать ваши марания. Получше вашего брата сочинители там голодают.
- Перепиской я никому не принесу пользы.
- Врете, отечеству принесете пользу.
- Себе я приношу только пользу, - ту, что я получаю жалованье как переписчик; а переписываю я не отечеству, а людям обыкновенным, как и я.
- Вот вы и вольнодумствуете. Знаете, что с вами за это можно сделать?
Много он говорил мне о том, как трудно жить в Петербурге бедному человеку, и что я, желая ехать туда, возмечтал о себе очень много. Наконец, видя мое смирение, он сказал, что примет во мне участие, переведет, но с условием, если я не буду там сочинять; в противном случае он не переведет. Чтобы подумать об этом, он дал мне сроку десять дней.
Думать мне было нечего, потому что если он согласился меня перевести, то гораздо лучше будет для меня, если я скажу ему, что я сочинять не буду. Так я и сказал.
- Ну, и хорошо. Я вас переведу и принимаю в этом участие, как отец. Вы там будете одинокий человек, соблазна будет много. Но помните, что там надо трудиться, а вы с чистым почерком найдете работу. Кроме департамента, вы можете заниматься в квартале. Там дадут вам рублей восемь. Через два года я сделаю вас помощником столоначальника… Главное, почитайте меня, ласковы будьте с служащими и не глядите исподлобья на начальников. Понимаете?