ГДЕ ЛУЧШЕ?

IV КВАРТИРА КУХМИСТЕРШИ ОВЧИННИКОВОЙ

Во дворе окружили Анну Петровну сидевшие на крыльце и игравшие мальчики и девочки от трех до десяти лет. Они кричали:

- Бабушка, гостинцев! Бабушка в рынок ходила!

- Ну-ну… отвяжитесь! Не та пора, чтобы гостинцы раздавать! - И она, кое-как освободившись от повиснувших на ее платье детей, повела за собою кухарку в квартиру.

Был хотя и вечер, но еще светло. Зато на лестнице, по которой они поднимались, была совершенная ночь, так что Пелагея Прохоровна едва не заблудилась в переходах.

Лестница эта была не высока; на площадке было сделано слуховое окно. По краям над лестницей сделаны перила, около самой крыши, справа и слева, протянуты бечевки, на которых сушится белье.

В кухне с небольшой русской печью и небольшою плитою, с полками, на которых лежала посуда и судки, и пропитанной запахом жареных гусей и сосисок, около большого стола сидели дочери Анны Петровны, из которых Вере было годов с тридцать, а Надежде годов двадцать восемь. Вера была девушка здоровая, румяная. Заметно было сразу, что она любит наряжаться и заботится, чтобы у ней и платье было в порядке, и воротничок на шее не был грязен и измят, и волоса не сбиты. Взгляд у нее был гордый, смелый и лукавый, и лицо принимало в несколько минут различные выражения, точно она воображала себя актрисой. Другая сестра, Надежда, была худощава, и хотя сидела в ситцевом капоте с широкими рукавами и в кринолине, но и это не придавало ей полноты. Лицо ее было бледно, с небольшим количеством веснушек, но привлекательно; карие ее глаза выражали не то тоску, не то покорность; темно-русые волоса немного растрепались, сетка сползла набок. Она сидела, нагнувшись к работе, и торопливо шила. Около печки, на лавке, сидел мальчик, на вид годов десяти, с худощавым лицом, запачканным до того, что, казалось, он не мылся в бане целый год или только что пришел с фабрики, где работал неделю. Его черные волоса лоснились, черные глаза смотрели со злостью то на Веру, то на Надежду. На нем был надет тиковый халат, весь пропитанный салом, опоясанный ремнем и застегнутый на вороте на крючок.

- Вон взяла разиню, а она там заблудилась, - сказала, входя, Анна Петровна.

- Неужели? В коридоре заблудилась? - проговорила Вера, смеясь.

- Налей-ка воды! - сказала хозяйка повелительно кухарке.

- А где у те ковшик-то?

Вера хихикнула над чем-то.

- Ты не должна говорить - у те, у те! Что это за слово? Ты должна говорить - у вас, потому что ты у господ живешь! - проговорила наставительным голосом Анна Петровна.

- Давно Петр Иваныч лег спать? - спросила она дочерей.

- Уж час будет. Он из м а с к а р а д у пришел.

- Ничего не принес?

- Вон Наде катушку ниток принес.

Надежда покраснела.

- Экая скряга! - сказала Анна Петровна.

Минут пять все молчали. В кухне было тихо, только мальчик фыркал носом да Анна Петровна плескала водой; из соседней комнаты слышался храп.

- Много ли было сегодня? - опять спросила Анна Петровна, обращаясь к дочерям.

- Да все те же. Мясоедов съезжает от нас, - сказала Вера и взглянула на сестру.

Щеки Надежды покраснели, и она еще ниже нагнулась.

- Ну, и с богом. И так надоел со своей скрипкой. Я ему давно хотела отказать, да только ради бедности держала.

- Он, мамаша, вовсе не беден, - проговорила робко, но с заметным волнением Надежда.

- Ну, это еще неизвестно.

- У него всегда есть деньги, и он всегда трезвый.

- Ну уж!.. Все-таки пусть съезжает. Не забыть мне, как он однажды нагрубил мне за то, что не велела ему пилить в то время, когда Петр Иваныч спал.

- Петр Иваныч не в свою квартиру пришел.

- Все-таки он нам близок.

- Я бы на вашем месте давно ему дверь показала.

- Что такое? - строго спросила Анна Петровна.

- То, что он мазурик.

Анна Петровна подошла к Надежде и ударила ее по щеке ладонью.

- Мамаша, - проговорила Вера, встав и подойдя к матери, которая собиралась влепить Надежде другую оплеуху.

- Ах ты, негодная!.. Человек платит нам деньги, сватается за вас… А она… Что, мне долго еще кормить-то вас? - проговорила запальчиво Анна Петровна, ежеминутно мигая.

- Я сама себе заработываю хлеб, - начала Надежда.

- Молчать!.. Сука!..

Надежда заплакала; Анна Петровна присела на стул, подперла левую щеку рукой и стала ворчать. Это ворчание заключалось в том, что у нее дочери хотя и дворянки, но девицы очень неблагодарные, грубые, как мужички. Иные давно бы уже успели завлечь такого жениха, как Петр Иваныч, и выйти за него замуж, а они заставляют Петра Иваныча ждать, тянут время, говорят про него бог знает какие вещи, чего в старые годы и думать даже было непозволительно. Пока она ворчала вполголоса, дочери молчали, точно она говорила не им и не об них, точно все это им было уже несколько раз говорено. Надежда не плакала, но по лицу ее заметно было, что она, если бы было можно, вскочила бы и убежала; Вера шила по-прежнему, и по глазам ее заметно было, что она что-то соображала.

В кухню вошел молодой человек с темно-русыми волосами, с маленькими усами, с лицом, изобличавшим в нем чахоточного человека. На нем надет был красный кашемировый халат.

- Потрудитесь поставить самовар, - сказал он Анне Петровне.

Та приказала Пелагее Прохоровне поставить самовар и вежливо спросила молодого человека:

- Вы, я слышала, съезжаете?

- А! уже это довели до вашего сведения… Да, мне казенная квартира вышла по жребию.

- А! Жаль! Человек вы хороший!

- Благодарю за комплимент. Мне и самому не хотелось съезжать по некоторым причинам… - Он кашлянул в кулак и взглянул на Надежду Александровну, щеки которой покраснели.

- Кухарку изволили нанять? - спросил молодой человек, которому, как видно, хотелось посидеть в кухне.

- Да, как видите. А ты еще здесь? - обратилась вдруг хозяйка к мальчику, точно этот мальчик до сих пор не существовал в кухне.

- Куда ж я пойду без паспорта? - проговорил мальчик резко-охриплым голосом, который изобличал в нем девятнадцатилетнего мальчугана, а не десятилетнего.

- Слышите, как отвечает? - сказала Анна Петровна жильцу с удивлением.

- Сс! Да, он немного груб.

- Нет, он постоянно груб. Я бы его ни одной минуты не держала у себя, да надо кухарку познакомить с господами; ведь она не знает, куда нужно носить кушанье.

- Так, так, - заметил чиновник.

Чиновнику говорить было не о чем. Он было вынул из бокового кармана папиросницу, но только повертел ее в руках. Анна Петровна учила кухарку, как ставить самовар. Надежда нагнулась еще ниже к работе и точно боялась поднять голову; Вера несколько раз поправляла ладонями свои волосы и важно взглядывала на чиновника.

- Ну… я пойду. До свидания! - сказал вдруг чиновник и ушел. Через пять минут он в своей комнате настроивал скрипку.

Когда он ушел, Вера Александровна вдруг захохотала.

- Вот образованность! - проговорила она сквозь смех. - Ты, Надя, заметила, что он пришел в туфлях и на правой ноге у него туфля разодравши?

- Очень нужно мне замечать! - сказала та сердито.

- Ах ты, наказанье! Опять запилил! - проговорила отчаянно Анна Петровна и вскочила на ноги. - Кухарка! Поди-ка скажи ему, чтобы он не играл, - сказала она Пелагее Прохоровне.

Пелагее Прохоровне это приказание показалось странным, и она подумала сперва, что ее хозяйка дурит.

- Ну, что ж ты стоишь? двадцать раз тебе, что ли, надо приказывать?

- Да как… - начала было Пелагея Прохоровна, но в это время что-то затрещало в соседней комнате, и оттуда вышел майор.

Если бы этому майору пришла фантазия нарядиться в башкирский малахай и серый войлочный зипун, опоясав его ремнем и заткнув за ремень нагайку, никто бы в нем не узнал русского человека; он даже и теперь, в своем майорском сюртуке, походил скорее на отъевшегося кондуктора железной дороги из башкир.