Инферно. Армия Ночи

Скотт Вестерфельд

ИНФЕРНО: АРМИЯ НОЧИ

1

«ВАЛИ ОТСЮДА, ДЖО»

В конце концов после года охоты я нашел Сару. Оказывается, она пряталась в Нью-Джерси, и это разбило мне сердце: как, Хобокен?[1] Сара обожала Манхэттен, для нее Нью-Йорк был все равно что еще один Элвис,[2] Король, только созданный из кирпича, стали и гранита. Остальной мир представлялся ей бескрайним продолжением родительского подвала — последнего места, где она хотела бы оказаться.

Неудивительно, что она почувствовала необходимость бежать, когда болезнь начала овладевать ее разумом. Инферны всегда убегают от того, что раньше любили.

И все же, узнав, где она, я покачал головой. Прежняя Сара не застряла бы намертво в Хобокене. И тем не менее я был гам, допивал десятую чашку кофе на автостоянке старого рассыпающегося паромного терминала, вооруженный только собственными мозгами и рюкзаком с вещицами, так или иначе связанными с Элвисом. Серое небо, отражаясь в черном зеркале кофе, вздрагивало в такт биению моего сердца.

День угасал. Я провел его в ближайшем бистро, изучая меню, в ожидании пока разойдутся облака, и молясь, чтобы скучающая, очень привлекательная официантка не завела со мной разговор. Начни она со мной беседу — мне тотчас пришлось бы уйти и целый день слоняться по пристани.

Я был на взводе: обычное напряжение перед встречей с «бывшей» плюс дополнительный бонус — оказаться лицом к лицу с маньяком-каннибалом, да и время тянулось мучительно медленно. В конце концов сквозь облака пробились солнечные лучи, достаточно яркие, чтобы загнать Сару в терминал — инферны не выносят солнечного света.

На этой педеле дожди шли часто, и сорняки яростно лезли сквозь асфальт; старая автостоянка пошла трещинами, словно засохшая грязь. Отовсюду за мной наблюдали бездомные? коты, несомненно привлеченные бурно разросшейся популяцией крыс. Хищники, их жертвы и руины — поразительно, как быстро природа заглатывает места обитания людей, стоит лишь от них ненадолго отвернуться. Жизнь всегда ненасытна.

Согласно отчетам Ночного Дозора, никаких характерных признаков присутствия хищника в этом месте не было — транзитные рабочие не пропадали, на бездомных никто не бросался. Однако каждый раз после того, как люди из службы профилактики чумы все тут хорошенько протравят, орды крыс появлялись снова, несмотря на то что в этой заброшенной части города пищевых отбросов очень мало. Единственное объяснение — обитающий здесь инферн. Ночной Дозор проверил местную крысу, и она оказалась из моей «семьи».

Это могло означать одно: Сара. За исключением ее и Морганы, все девушки, которых я когда-либо целовал, уже находились за решеткой. (Моргана, в этом я был уверен, не пряталась в старом паромном терминале.)

Запертые на висячие замки двери пестрели желтыми объявлениями с предупреждением о крысином яде, но складывалось впечатление, будто парни из службы профилактики чумы чего-то побаиваются. Они разбрасывали свои смертоносные пакетики, нашлепывали предостерегающие объявления и быстро сматывались отсюда.

К счастью для них, им платят слишком мало, чтобы связываться с инфернами. Правда, и мне гоже, если не считать отменного пособия по болезни. Однако у меня в этом деле есть определенная ответственность: Сара не просто первая в моей родословной — она была первой настоящей подружкой. Моей единственной настоящей подружкой, если уж на то пошло.

Мы встретились в день начала учебных занятий — первый курс, философия — и очень быстро затеяли дискуссию касательно свободы воли и предопределения. Дискуссия продолжилась и за пределами аудитории — в кафе, а потом на всем пути до ее комнаты тем же вечером. Сару очень интересовала свобода воли. Меня очень интересовала Сара.

Дискуссия растянулась на весь семестр. Как человек, специализирующийся на биологии, я считал, что свобода воли — это скорее некие биохимические процессы в мозгу. Молекулы, сталкивающиеся друг с другом таким способом, который создает ощущение возможности выбора, хотя на самом деле это просто пляска крошечных шестеренок — нейроны и гормоны, сцепляющиеся, как в часовом механизме, и в итоге выдающие решения. Это не вы используете свое тело — оно использует вас. Нетрудно догадаться, что победу в этом споре одержал я.

Признаки пребывания Сары остались повсюду. Все окна на уровне глаз разбиты, все металлические поверхности, способные отражать, замазаны грязью или чем похуже. И конечно, крысы, повсюду крысы, просто полчища крыс. Их неким и писк были слышны даже снаружи.

Я втиснулся между створками, неплотно скрепленными висячим замком, и остановился, дожидаясь, пока зрение адаптируется к темноте. Внутри шмыгал и крысы — до меня доносились звуки быстрых шажков. Мое появление произвело эффект брошенного в воду камня: крысам понадобилось время, чтобы разбежаться во все стороны, и «рябь» улеглась.

Я прислушивался, дожидаясь бывшую подружку, но слышал только свист ветра в разбитых окнах и мириады ноздрей, принюхивающихся ко мне. Они держались поодаль, ощущая знакомый запах и пытаясь определить, являюсь ли я частью «семьи». Видите ли, крысы заключают соглашение с этой болезнью, будучи зараженными, — они не страдают. Человеческим существам повезло меньше. Даже люди типа меня — которые не превращаются в голодных монстров и не испытывают потребности убегать от тех, кого любят, — страдают. Утонченно.

Я бросил рюкзак на пол, достал афишу и, развернув ее, наклеил на внутреннюю сторону двери. Отступил на шаг, и вот он — Король, улыбающийся мне сквозь тьму, блистательный на фоне черного бархата. Сара ни за что не пройдет мимо этих пронизывающих зеленых глаз и лучистой улыбки.

Чувствуя себя в большей безопасности под пристальным взглядом Элвиса, я углубился во тьму. Словно в церкви, рядами тянулись длинные скамьи; в воздухе ощущался слабый запах тел человеческой толпы, давно покинувшей это помещение: когда-то здесь сидели пассажиры, дожидаясь следующего парома на Манхэттен. Кое-где лежали постели из газет, сооруженные бездомными, но; если верить моему носу, ими не пользовались уже на протяжении нескольких недель — с тех пор, как тут объявился хищник.

За мной осторожно следовало множество крошечных лапок; крысы все еще терялись в догадках, что я собой представляю. Я наклеил бархатно-черные афиши с Элвисом на каждый выход из терминала, их яркие краски дисгармонировали с тускло-желтыми предостережениями о крысином яде. Потом залепил афишами разбитые окна, чтобы, куда Сара ни кинулась, ее повсюду встречало лицо Короля.

У одной стены я нашел разорванную в клочья рубашку, испачканную свежей кровью и выброшенную за ненадобностью, словно конфетную обертку. Пришлось напомнить себе, что это осталось не от Сары, которую так волновали свободная воля и всякие милые пустячки, имеющие отношение к Элвису. Теперь она — хладнокровный убийца.

Прежде чем снова застегнуть рюкзак, я достал оттуда восьмидюймовую фигурку, изображающую Элвиса на телевизионном концерте «Возвращение» шестьдесят восьмого года, и положил ее в карман. Я надеялся, что мое лицо, знакомое Саре, защитит от нападения, но никогда не повредит иметь под рукой надежное проклятие.

Наверху, где из стены, нависая над залом ожидания, выдавались офисы паромной администрации, раздались какие-то звуки. Инферны предпочитают устраиваться в маленьких, высоко расположенных помещениях. Лестница была одна, ступени в середине провисали, словно старый фартук. Под действием моего веса первая же, к несчастью, заскрипела.

Это не имело значения — Сара уже должна знать, что кто-то тут есть, — но дальше я пошел осторожнее, после каждого шага дожидаясь, пока лестница перестанет качаться. Парни из Архива предупреждали меня, что терминал бездействует уже лет десять.

Используя преимущество медленного подъема, я оставлял на ступенях кое-какие предметы из своего рюкзака. Накидку с блестками, миниатюрную рождественскую елку, альбом «Элвис ноет Евангелие».

1

Хобокен — город в штате Нью-Джерси, на правом бе-репу реки Гудзон, напротив Южного Манхэттена. (Здесь и далее примечания переводчика.

2

Элвис — имеется в виду Элвис Пресли, король рок-н-ролла.