Кольцо времени

— Люди во все века искали дорогу во Времени, изначально забыв, что существует просто Дорога... — добавил старец. — А «Дорогу да осилит идущий...».

Юра так и не понял, что хотели сказать монахи своими аллегориями, но решил, что спрашивать дальше бесполезно — Хранители-Сальваторы слишком хорошо умеют оберегать свои тайны.

— В начале 1920 года, — продолжал Старец, — в библиотеку монастыря попало много церковной утвари и книг из России — тяжелое у вас было время, и все эти ценности за бесценок продавались за границу... Среди икон, богослужебных книг и золотых потиров оказался требник протоиерея Василия Зализницкого, настоятеля кладбищенской храма в небольшом селе возле Белой Церкви — маленького уездного городка в Малороссии. На последних пустых страницах требника было записано что-то вроде дневника. Отец Василий подробно описал в нем похороны русского писателя, которому после смерти неизвестно зачем отрубили голову. По его словам, в тот далекий день на кладбище произошло чудо — похищенная голова вернулась к своему хозяину.

— Что, сама вернулась? — осведомился Юра.

— Нет, не сама... — спокойно ответил молодой монах. — В дневнике сказано, что голову принес неизвестный отрок в иноземных одеждах. Это чудо священник попытался засвидетельствовать на пустых страницах требника.

— Ангел? — спросил Вовка.

Старец улыбнулся.

— Нет, не Ангел, — молодой монах старательно перевел его слова. — Обыкновенный человеческий отрок. Однако, этим словам, как и всему дневнику, никогда не придавали большого значения — часть монастырской библиотечной коллекции, не более того. Никто не знал, что дневник священника Василия таит в себе тайну спасения мира от воцарения зла. А значит место ему — среди святынь Подземного Храма. Сегодня эта тайна раскрылась и в том я вижу волю Всевышнего.

Воцарилось молчание. Стас первым нарушил его.

— А что же с ним? — он кивнул на поверженного Бондаря.

— О нем позаботятся братья, — ответил старец.

— Надо же, — вздохнул Стас. — Всю жизнь охотился за чужой головой, но в итоге поплатился своей. Случайность или закономерность?

— В этом мире, — проговорил доселе молчавший Виктор Иванович, — все построено больше на случайностях, нежели на закономерностях.

— Случай — это псевдоним, который иногда берет Себе Господь Бог, — ответил молодой монах. — Так говорил еще Паскаль. Но об этом позже. Сейчас вам нужно отдохнуть. Тем более что вашему спутнику необходима медицинская помощь.

Опираясь на друзей, Виктор поднялся наверх. Это стоило ему больших усилий. Но теперь все было позади. Он лежал на свежей соломе и деревянная повозка, запряженная серым мулом, везла его высоко в Пизанские горы.

МАЛОРОССИЯ 1857 г.

Пожилой священник открыл потертый требник и начал монотонно читать печальные строки панихиды. Селяне стояли, чуть склонив головы.

— «Во блаженном успении вечный покой подай, Господи, рабу Твоему, новопреставленному Александру...».

Все, кто стоял на кладбище, перекрестились. Мальчик отпустил руку матери и тоже перекрестился. Вскоре его внимание переключилось на окружающий пейзаж

— взгляд начал блуждать по крестам и памятникам на могилах, по тускло блестевшему за облетающими деревьями куполу кладбищенской церкви.

— «... в месте злачном, месте покойном...», — продолжал распевать священник,

— «...и сотвори ему вечную па-а-мя-ать».

— "Ве-е-ечная па-а-мя-ать... " — затянули стоящие рядом трое певчих.

— А почему гроб-то закрытый? — тихонько спросил кладбищенский сторож.

— Говорят, ему голову отсекли, — послышался приглушенный говор. — На второй день, как преставился.

— Говорят... — ответил ему также негромкий голос.

— «...души их во благих водворя-ятся...» — сосредоточенно выводил батюшка.

— А чего ж не в храме-то отпевают? — вновь спросил сторож.

— Да владыка, говорят, не благословил, — последовал ответ.

— Грехи наша... — сторож сокрушенно покачал головой и перекрестился.

— Да что голову-то, — вмешался третий мужик, — его только осиновым колом убить можно.

Певчие трижды пропели «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас...», — панихида кончилась. Священник благословил пришедших и в сопровождении певчих двинулся к кладбищенской церквушке.

Старик в полушубке вернулся к лошади и принес вожжи. Вместе с соседом они принялись за дело.

— Он чай не упырь, что его колом-то протыкать, — сказал второй мужик.

— А кто же он?

— А Бог его знает, — ответил второй. — Жил раньше здесь, потом в город уехал. Писатель говорят, был известный. В Петербурге даже жил. А боле ничего не известно. Воля его последняя была, чтоб на родине, значит, похоронили.

Гроб, опоясанный вожжами, приподняли и перенесли к могиле. На какое-то время он завис на вожжах над ямой, а затем медленно стал опускаться вниз.

На соседнем холме, более высоком, чем тот, на котором находилось кладбище, появилась маленькая одинокая фигурка. Она остановилась на несколько секунд, затем стала спускаться вниз по склону. Люди на кладбище невольно оторвались от своего скорбного занятия и взглянули на холм. Вскоре стало видно, что это мальчик лет двенадцати-тринадцати. По мере того, как он приближался, становилось все очевиднее, что это не местный ребенок, и одет он был странно. Штаны у мальчика были из непонятной синей ткани, похожей на грубое сукно, обрезанные чуть выше колен. Рубаха на нем была с рукавами, не доходившими до локтя. На голове у мальчика лежал странный гребень и прижимал к ушам два больших черных пятака. От пятаков тянулись две тонкие веревки, которые на груди были связаны в одну и уходили снизу под рубаху. На плече у ребенка висела странного вида торба. Все замерли от увиденного зрелища. Мамаша спрятала своего сына за спину и неровно перекрестилась.

— Свят-свят-свят... — пробормотал кладбищенский сторож, и тоже осенил себя крестным знамением.

Жители деревушки медленно отходили назад, освобождая дорогу мальчику. Отец Василий опустил руку с требником. Странный мальчик шел точно на него.

Остановившись перед батюшкой метра за два, Вовка снял наушники, и повесил их на шею. Из них слабо доносилось «Шезгара...».

— Спаси и помилуй, Господи... — полушепотом зашумели селяне и, непрерывно крестясь, шаг за шагом отходили все дальше от могилы. — Пресвятая Богородица, помилуй нас...

— Здравствуйте, — сказал Вовка, зябко передернув плечами.

Отец Василий побледнел. Его рука с кадилом потянулась к кресту, висящему на груди. Вовка поставил спортивную сумку на табурет, на котором еще минуту назад стоял гроб, и расстегнул молнию. От звука молнии толпа сделала еще два шага назад и трижды перекрестилась. Вовка достал палисандровый ларец с золотыми углами и накладками и протянул его священнику. Тот побледнел еще сильнее.

— Вот, — сказал Вовка. — Это должно быть похоронено вместе с телом.

— Ш-што там? — Выдавил из себя батюшка, стараясь не показывать испуга.

— Голова, — спокойно ответил Вовка.

Толпа загомонила, зашептала и с причитаниями подалась еще дальше назад.

— Голова Никольского, — пояснил Вовка. — Нехорошо, когда голова покоится отдельно от тела. Только Вы ее, пожалуйста, тоже обязательно отпойте.

Вовка понял, что батюшка не возьмет в руки ларец, и, закинув сумку за спину, поставил его на табурет. Затем достал из кармана небольшой ключ и положил его на крышку ларца. На левой руке два раза пискнули часы «Кассио»: четырнадцать часов по итальянскому времени конца двадцатого века... Это был сигнал, что Вовке пора уходить. Вовка посмотрел на часы и окинул присутствующих взглядом. Кто-то продолжал истово креститься, кто-то со страхом отводил глаза, кто-то шептал: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, да бегут от лица Его вси ненавидящие Его...». Мальчик, выглянувший из-за спины матери, глядел Вовке в глаза безбоязненно и с непонятным ожиданием. Вовка посмотрел на него и невольно улыбнулся, впервые за сегодняшний день. Мальчик улыбнулся в ответ.