Страница 17 из 18
Чернышев (осторожно). Видите ли, Мейер Миронович… Кстати, я ведь не очень-то в курсе: как это у вас получилось с Давидом? Как у вас началась переписка?
Вольф. Сначала – когда мне уже было можно – я написал в Тульчин, Абраму Ильичу. Но открытка вернулась обратно с пометкой: «За ненахождением адресата»… Тогда я запросил через московский адресный стол – так мне посоветовали умные люди – адрес Давида Шварца! (Улыбается.) Конечно, я имел в виду другого Давида – но ответил мне этот…
Чернышев (встал, прошелся по комнате, остановился). Вы сказали – добрые дела! (В упор взглянул на Вольфа.) А заблуждения и ошибки?! Нет, нет, погодите, дайте мне договорить! Вчера мне вернули мой партийный билет! И вот я шел из райкома и так же, как и вы, заглядывал в лица встречным… Когда-то я воевал на гражданке, потом учился, был секретарем партийного бюро консерватории, начальником санитарного поезда, комиссаром в госпитале… Работал в Минздраве… После пятьдесят второго мне пришлось, как выражался этот… ну, Остап Бендер, переквалифицироваться в управдомы… И вот я шел из райкома и думал… (Снова взволнованно зашагал по комнате.)…Нет, Мейер Миронович, не так-то все просто!.. И они, эти молодые, они обязаны знать не только о наших подвигах, но и о наших ошибках… Мы сейчас много говорим о нравственности! Так вот, Нравственность – начинается с Правды! (Поглядел на портрет старшего Давида.) Вот ему я когда-то на один его вопрос ответил – разберутся! Понимаете?! Не я разберусь, не мы разберемся, а они, там, разберутся! И я знаю – Тане нелегко с этим мальчишкой, но мне нравится… Мне, черт побери, нравится, что он хочет и пытается до всего дойти сам… Пришло, видимо, такое время – время задавать вопросы и время отвечать на них!..
Возвращается Давид. Он прижимает к груди проекционный фонарь и круглую жестяную коробку с диапозитивами.
Давид. Извините!..
Вольф. Что это у тебя?..
Давид. Это?.. Вы понимаете, у нас есть кружок, астрономический… Он объединяет сразу несколько школ… Там даже из десятого класса ребята… И вот моему другу – Вовке Сидельникову, и мне – нам поручили доклад: «Есть ли жизнь на Марсе…» И вот – Вовка достал проекционный фонарь и диапозитивы – к нашему докладу…
Вольф. Очень интересно!
Давид (с надеждой). Может, хотите поглядеть?
Вольф (помолчав, со странной улыбкой). А почтовые открытки ты, случайно, не собираешь?
Давид (удивленно). Нет, а что?
Вольф. Ничего, ничего… Ты просто так спросил – таким голосом и с такой интонацией, что я невольно вспомнил… Ну, Не важно! (Оглянулся на Чернышева.) Мы с Иваном Кузьмичом с большим удовольствием послушаем твой доклад! Правда, Иван Кузьмич?
Чернышев. Разумеется.
Давид (засуетился). Тогда так… Тогда вы, Мейер Миронович, садитесь к дяде Ване на диван, а я… Минутку!
Вольф садится рядом с Чернышевым на диване. Давид ставит проекционный фонарь на круглый столик, принимается ввинчивать лампочку.
Чернышев (подождав). Ну как? Будет кино или кина не будет?
Давид. Сейчас, сейчас! (Ввернув лампочку, щелкнул крышкой фонаря.) Так! Ну, я могу начинать!
Чернышев. Внимание! Внимание!
Давид включает проекционный фонарь. На противоположной дивану стене, возле двери в соседнюю комнату, появляется желтый прямоугольник света и в нем надпись: «ЗЕМЛЯ – КОЛЫБЕЛЬ РАЗУМА, НО НЕЛЬЗЯ ВЕЧНО ЖИТЬ В КОЛЫБЕЛИ».
Вольф. Совсем неглупо сказано, между прочим.
Давид (тоном лектора). Эти слова принадлежат великому русскому ученому, отцу звездоплавания Константину Эдуардовичу Циолковскому.
Чернышев. Прекрасные слова!
Надпись на стене исчезает, и вместо нее появляется изображение планеты Марс.
Давид. Перед вами – планета Марс. Эти длинные тонкие полосы, которые вы видите на рисунке, итальянский астроном Скиапарелли условно назвал «каналами»… Уже много лет ученые всего мира спорят по поводу того, являются ли эти «каналы» естественными или это искусственные сооружения. Мы с товарищем Сидельниковым предлагаем собственную гипотезу… Гипотезу «Сидельникова-Шварца»… По-нашему…
Чернышев (перебил). Не знаю, как по-вашему, а по-моему, они нахалы!
Давид. Кто?
Чернышев. Авторы новой гипотезы, товарищи Сидельников и Шварц!
Давид. Ну, дядя Ваня!..
Чернышев (засмеялся). Молчу, молчу.
Снова меняется изображение на стене. Теперь это чертеж. За спиной Давида неслышно отворяется дверь, ведущая в прихожую. На пороге – Таня с пакетами, Старуха Гуревич и какой-то худенький мальчик лет десяти, с тоненькой девичьей шейкой и большими бархатными глазами. Чернышев и Вольф делают движение встать, но Таня предостерегающе прикладывает палец к губам.
Давид (увлеченно, ничего не замечая). Сейчас вы видите чертеж-схему распределения теплового баланса. Это очень важный для нашей гипотезы вопрос… В северном полушарии, например, весна и лето длинные, но холодные…
Старуха Гуревич. Боже мой, это где же такое? В Москве? Или на Дальнем Востоке?
Таня. На Марсе.
Старуха Гуревич. Ах, на Марсе?! (Со смешком.) Ну, на Марсе – пожалуйста! На Марсе у меня пока еще нет родственников!
Давид (упавшим голосом). Ну – все! (Выключает проекционный аппарат, обернулся к Тане.) Мама, познакомься, пожалуйста – это товарищ Вольф Мейер Миронович…
Старуха Гуревич (шагнула вперед). Мейер Вольф?! (Всплеснула руками.) Я это предчувствовала!
Вольф (тихо). Здравствуйте, Роза! (Поклонился Тане.) Здравствуйте… Извините… Я, как говорится, без приглашения…
Таня. Я очень рада, Мейер Миронович…
Старуха Гуревич (перебила). Подождите радоваться. И подождите здороваться. Слушайте сначала, что скажу я! (Вышла вперед, на середину комнаты, уничтожающе посмотрела на Вольфа.) Когда вы прилетели в Москву, Мейер Вольф?
Вольф. Вчера.
Старуха Гуревич. Во Внуково?
Вольф. Во Внуково.
Старуха Гуревич. Вы меня видели?
Вольф (засмеялся). Ну… видел…
Старуха Гуревич. Вы мне не «нукайте»! Почему же вы ко мне не подошли?
Вольф. Мне показалось…
Старуха Гуревич. Ему показалось! (Вздохнула.) Да-а, вы умный человек, Мейер Вольф, но вы очень большой дурак!
Вольф (с непонятной радостью). Ну что вы, Роза!
Старуха Гуревич. Можете мне поверить. В чем, в чем, а в дураках я разбираюсь неплохо! (Обращаясь ко всем.) Понимаете, дети мои, вчера я ездила на аэродром во Внуково: встречать одного гражданина из Владивостока… Я стою, мой самолет опаздывает, я волнуюсь – все хорошо! В это время прилетает другой самолет, не из Владивостока… Я стою, мимо проходят люди, проходит вот он и смотрит на меня так, как будто он очень хочет со мной познакомиться! (Усмехнулась.) А как-то так случилось, надо вам сказать, что с прошлой недели я перестала интересоваться мужчинами… Он на меня смотрит, а я отворачиваюсь – он мне не нужен, ко мне летит совсем другой кавалер… Так как поступает умный человек? Умный человек подходит и говорит: «Здравствуйте, Роза, я ваш старый друг, Мейер Вольф, можно я вас поцелую?»
Вольф (улыбаясь). Можно я вас поцелую. Роза?
Старуха Гуревич. Нет, теперь вы меня еще об ЭТОМ хорошенько попросите! (Неожиданно всхлипнула, сама обняла Вольфа, расцеловала.) Как же вам не совестно, Мейер?! (Снова, ко всем.) Он, видите ли, прошел мимо. Он гордый. Он граф Люксембургский… Ему показалось, что я не хочу его узнать из-за того, что… Ну, все понятно. (Перевела дыхание.) А я действительно не узнала вас, Мейер! Просто не узнала. И потом, я волновалась – я встречала внучка, который – один! – летел из Владивостока. Где ты там, Мишенька? Иди сюда! Смотрите, Мейер, это мой внучек, сын Ханы… Поздоровайся, золотко, с дядей Мейером!