Страница 50 из 52
Нелишне будет отметить, что зал посещала еще одна важная для нашего повествования особа. Весной 1880 года Элизабет Кри подделала два рекомендательных письма и, имея еще в свою пользу то обстоятельство, что ее муж был давним читателем, получила разрешение пользоваться библиотекой. Она заняла место в особом ряду, отведенном для дам, и заказала собрание сочинений Томаса Де Куинси, а также «Историю дьявола» Дэниэла Дефо. Дожидаясь книг, она разглядывала посетителей, отмечая поношенную одежду и неловкие манеры тех, кто, по словам Джорджа Гиссинга, жил «в сумрачной долине книг». Она испытывала к ним жалость и в то же время презирала мужа за то, что он пал так низко. Она не знала, что Дэн Лино встретился здесь с духом Джозефа Гримальди и ощутил себя его наследником; что Карл Маркс, проработав здесь долгие годы, создал в своих книгах исполинскую теорию; что Джордж Гиссинг исследовал здесь тайны аналитической машины Чарльза Бэббиджа; что ее муж мечтал здесь о грядущей славе. Прочитав эссе Де Куинси об убийствах на Рэтклиф-хайвей, Элизабет Кри попросила другие книги, содержание которых оказало существенное воздействие на жизнь персонажей этой повести; она заказала ряд руководств по современной хирургической технике.
Глава 49
— В этих и всех других прегрешениях моей жизни я чистосердечно раскаиваюсь и смиренно прошу Господней милости и отпущения грехов через ваше посредство.
— Но вы ничего мне не рассказали, Элизабет.
— Видите ли, святой отец, так уж я приучена. Если строчки затвержены, надо их произнести.[28] — Это был вечер накануне казни, и тем более странным выглядело поведение Элизабет Кри. Она сняла с плеч отца Лейна пурпурную столу — полосу ткани, концы которой свешивались ему на грудь поверх стихаря и сутаны, — и принялась танцевать с нею в камере смертников. — Видели вы этот чудный спектакль — «Лондонский призрак»? Сногсшибательная вещь в добрых старых традициях.
— Нет, не видел.
— И не могли видеть, святой отец, потому что я только сейчас сочиняю эту пьесу. — Она не переставала танцевать вокруг него, держа столу в руке. — Очень интересный сюжет! Там про женщину, которая отравляет мужа. Как вам нравится выбор темы?
— Я не судья вам, Элизабет.
— М-да, в театральные критики вы не годитесь. Но посмотреть-то пьесу вы бы хотели?
— Я хотел бы одного — услышать вашу исповедь и дать вам отпущение.
— Нет. — Она встала перед ним и медленно положила столу себе на плечи. — Я здесь для того, чтобы дать отпущение вам. Я не рассказала еще сюжет до конца. Название пьесы указывает на меня. Я и есть лондонский призрак. — Отец Лейн, который по-прежнему стоял на коленях на каменном полу камеры, чувствовал, как по его телу поднимается холод. Она наклонилась и зашептала ему в ухо: — Я отравляю мужа только в третьем действии, когда он хочет открыть всем мою маленькую тайну. Ни один из зрителей ее еще не разгадал, и они ничего такого не ждут. Хотите знать, в чем она состоит? — Несмотря на холод, священника прошиб пот, и она вытерла ему лоб краем столы. — Нет, не могу сказать. Вся пьеса пойдет насмарку. — Он хотел кликнуть надзирателей, которые ждали за дверью, и уйти подобру-поздорову. Но принудил себя остаться на месте и слушать ее; этому разговору суждено было стать последним в ее жизни. — Тут кой-какие сцены разыгрываются en travesti. Понимаете меня? Это когда героиня надевает мужской костюм и дурит всех напропалую. Тогда иные из потаскух пьют, прямо скажем, горькую чашу. Им любопытно, что у меня лежит в черном саквояжике, и я им показываю. С этой ролью мне легко было справляться, святой отец. Когда мать меня родила, она родила меня сильной. Мне только и играть, что в театрах ужасов.
— Я не понимаю вас, миссис Кри.
— Первой была моя милая мамочка. Потом Дорис, которая меня увидела. Потом Дядюшка, который меня осквернил. Да, я еще забыла про Малыша Виктора, который до меня дотронулся. И еврей был — они Христа распяли, так мне много раз говорила мать. А лаймхаусские шлюхи самые грязные из всех. Знаете, как они подняли меня на смех, когда я вышла на сцену, чтобы их спасти?
— In nomine patris, et filii, et spiritus sancti…[29]
Она постучала по его голове указательным пальцем; он прервал молитву и в страхе поднял на нее глаза.
— Видите ли, святой отец, мой покойный муж мнил себя драматургом. Но ничего путного создать так и не смог. Вот он и решил украсть у меня мой замысел. Надумал изменить развязку и выставить перед почтенной публикой мои скромные похождения. Тут-то мне и удался самый остроумный ход. Знаете, как Арлекин всегда сваливает вину на Панталоне? Так и я — состряпала дневник, где все приписала ему. Мне ведь приходилось уже кончать за него пьесу, и вся эта словесность далась мне легко. Я сочинила дневник от его имени, и в один прекрасный день он предстанет перед миром злодеем из злодеев. С какой стати мне быть виноватой, когда я знаю, что безгрешна? Ведь верно, святой отец, что Господь дает и Он же забирает назад?
— Да, это так.
— Что ж, значит, я делала за Него вторую половину. Я забирала назад. Согласитесь, чистая была работа. А когда найдут дневник, мне простят даже смерть мужа. Все поверят, что я избавила мир от чудовища.
— В чем вы хотите признаться, миссис Кри?
— Он угрожал мне. Он встал у меня на пути.
— А те, другие, о которых вы сказали? Что это были за люди?
— Он подозревал меня. Подглядывал. Шпионил за мной. — Она сняла с себя столу и окутала ею плечи священника. — Наверняка ведь вы слышали о знаменитом Големе из Лаймхауса?
Глава 50
Из двора Камберуэллской тюрьмы тело Элизабет Кри перевезли в морг при окружном полицейском участке Лаймхауса, где ее мозг был извлечен для хирургического исследования. Не кто иной, как Чарльз Бэббидж первым высказал мысль, что этот орган, возможно, действует как некая аналитическая машина и что за преступное или антиобщественное поведение некоторых лиц ответственны определенные участки мозга, которые в принципе можно выявить и удалить. Поскольку Элизабет Кри, будучи женщиной, совершила жестокое и коварное отравление, неудивительно, что ее мозжечок сочли достойным внимания; однако никаких отклонений от нормы выявить не удалось. Разумеется, если бы власти знали, что она зверски убивала женщин и детей, исследования были бы проведены с еще большим тщанием. Итак, ее голову отделили от туловища, а последнее вынесли во двор морга в Лаймхаусе и, чтобы ускорить разложение, закидали негашеной известью; таким образом, ее последнее пристанище оказалось всего в каких-нибудь двадцати шагах от того места, где в 1813 году похоронили Уильямса — первого из убийц на Рэтклиф-хайвей. Вот какими словами Томас Де Куинси завершил свой очерк об этом жестоком преступнике: «…во исполнение закона, каким он был в то время, убийцу закопали посреди скрещения четырех дорог (в данном случае четырех улиц), всадив ему в сердце кол». Свой дом — известковый дом[30] — теперь обрела и Элизабет Кри.
28
Предыдущая реплика Элизабет — традиционная фраза из католической исповеди.
29
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… (лат.)
30
Слово «лаймхаус» можно буквально интерпретировать как «известковый дом». В этом районе Лондона в старину обжигали известь.