Страница 13 из 27
На заходе солнца Родриго заметил муфлона на склоне холма. Лёгкими прыжками добравшись до вершины, горный козёл остановился и поднял голову. Его большие круглые рога отчётливо выделялись на фоне багрового неба. Родриго выстрелил. Муфлон вскинул голову и упал на передние ноги, но потом поднялся и побежал прочь, всё время припадая на передние ноги.
В этот вечер на привале Мигель роздал всем по последнему глотку воды.
Ему казалось, что утра не будет. Он потерял счёт времени. Но утро встало сухое и раскалённое, и они опять зашагали вперёд.
Бельтран де Сальто опять шёл впереди, такой же прямой и невозмутимый, но его воспалённые глаза и синие, пересохшие губы были страшны.
Осорио плёлся позади и жалобно стонал. Сервантес уже не оглядывался на него.
Исахар шёл рядом, полузакрыв глаза, и молча жевал краешек своего бурнуса.
Только сейчас заметил Мигель, как медленно они идут. Они тратили столько усилий, что казалось, будто прошли десятки километров, в действительности же два — три, не больше.
Вдруг Исахар вздрогнул и протянул руки.
— Вода! — крикнул Исахар и, пошатываясь, неровными шагами побежал вперёд.
«Потерял рассудок… Бредит…» — с тревогой подумал Мигель.
Но через полминуты все увидели впереди то, что первыми разглядели зоркие глаза мальчика: голубовато-серую полоску степного уэда.
Люди добежали, доползли до него по вязкой почве и надолго припали к солоноватой, тёплой от солнца воде.
Потом они наполнили мехи и весь день провели на берегу уэда.
К вечеру вдали, из-за гряды скал, потянулись, спускаясь в котловину, горбатые спины верблюдов, люди в белых и жёлтых бурнусах с чёрными каймами…
Беглецы не хотели встречи с разбойничьими кочевыми арабами. Склон зарос густым кустарником. Они залегли в нём и наблюдали.
Караван спустился к воде. Арабы, видимо, возвращались из «гаррамы» — разбойничьего набега на негритянские деревни. Тяжёлые тюки со слоновьими клыками, связки растений и цветные циновки висели по обеим сторонам верблюжьих горбов. Сверху, на тюках, связанные попарно, лежали, едва живые, чёрные женщины и дети. Мужчин гнали пешком; исхлёстанные в кровь спины, закованные в цепи ноги яснее слов говорили о том пути, который людям приходилось проделывать из родной деревни в приморский город на невольничий рынок.
Арабы поили верблюдов и варили кофе; до поздней ночи не смолкали их гортанный говор и крики; потом затихли, а рано утром, почти ночью, двинулись дальше в путь.
Едва исчез первый, из-за гряды скал показался второй караван.
— Мы на караванной тропе! — сказал Франциско де Менесес. — Здесь должен лежать путь к какому-нибудь большому городу: Богару, Мостаганему. Надо идти за ними вслед.
Второй караван скрылся в том же направлении, что и первый. Беглецы пошли по следам каравана. Они шли так до полудня. Скалы громоздились всё чаще и выше; на уступах горного хребта справа виднелись белые шатры арабов и карабкающиеся по камням чёрные козы. Тропа постепенно превращалась в дорогу; всё чаще виднелись на ней всадники и группы всадников; она обегала группу высоких скал и дальше подымалась высоко в гору. Бельтран де Сальто бежал впереди. Он раньше других взобрался на скалу, господствующую над местностью, и взглянул вперёд. Взглянул и застыл, и медленно повернул к товарищам лицо, похожее на белую маску.
В несколько прыжков Сервантес был на вершине скалы.
Он увидел море, синий овал знакомой бухты, мол, все семь фортов и двенадцать мечетей и лестницей подымающиеся в гору белые кровли домов приморского города Алжира.
Глава пятнадцатая
Цена выкупа
Дали-Мами рвал на себе волосы и считал убытки. Шесть рабов, шесть лучших рабов его королевского баньо ушли в пустыню, исчезли на глазах у всех. Две тысячи червонцев, не меньше, считал он, пропали, протекли сквозь пальцы, как песок.
— Где ты был? — рычал он на Юсуфа. — Ты проспал, шакал! Живым зарою в землю, забью палками до смерти, — найди!
Юсуф и сам был удручён. Поиски не привели ни к чему. Алжир велик… в нём не одни ворота, а пустыня велика и обширна.
И вдруг все шестеро пленников покорно пришли сами и сели в углу двора.
Что же другое им оставалось делать?
«Изобьют их палками или повесят за ноги? Посадят на кол или просто зароют по шею в землю?» — мучился сомнениями Юсуф, поглядывая на пленников.
Дали-Мами так обрадовался, что даже не наказал беглецов.
Палки получил только Исахар. Мигель слышал его крики и вой со двора общей тюрьмы. Мальчика притащили окровавленного, потерявшего сознание и бросили в конуру.
Мигель приполз к нему и смазал ему раны оливковым маслом из своего скудного пайка.
— Не плачь, Исахар, — сказал Мигель, — мы ещё уйдём от них.
Ожесточение, какого он не знал раньше, овладело Сервантесом после этой неудачи. Ещё более смелые и безумные планы придумывал он теперь, лёжа ночью без сна.
Остальные пленники потеряли надежду, особенно Кастаньеда. Он ничего не ел, худел и таял на глазах. И неожиданно к Кастаньеде первому пришло избавление.
Старики-родители, добыв где-то денег, прислали ему выкуп. Босоногий монах-францисканец принёс ему золото прямо в тюрьму. Кастаньеда онемел от радости. До самого отъезда у него с лица не сходило выражение счастливого изумления.
С Кастаньедой Сервантес смог, наконец, отправить письмо о себе отцу и матери в Испанию.
К Родриго Сервантесу пришло письмо из Алжира.
— Бедный дон Родриго! Оба его сына, и Мигель и Родриго, попали в плен к пиратам!.. Бедная донья Леонора! Приведётся ли ей ещё увидеть своих сыновей?..
Все друзья и соседи жалели старого дона Родриго.
С минуты, когда получилась страшная весть, дон Родриго не знал покоя. Слёзы он предоставил жене и дочерям — сам торопился действовать.
Две недели метался дон Родриго по городу, ища денег взаймы. Купцы жалели его, но деньги давали туго. Одно честное имя — плохое обеспечение капитала. Только тысячу двести реалов удалось собрать дону Родриго.
— Этого мало, Леонора, — сказал он жене. — Нам нужно вдвое, втрое больше.
Скоплённые ценою долгих лишений, в шкатулке у доньи Леоноры лежали восемьсот реалов, отложенных на приданое обеим дочерям.
Старый идальго смотрел на жену, не смея выговорить то, о чём думали оба.
Стукнула дверь. Старшая, Луиса, давно мечтавшая об уходе в монастырь, стояла на пороге.
— Отец! — сказала она. — Возьми моё приданое и пошли братьям. Зачем оно мне? Я не буду жить в миру.
— Возьми и моё, отец! — послышался вздрагивающий от рыданий голос.
Кудрявая Андреа глядела из-за плеча сестры. Ей отказ от будущего был труднее. На круглых щеках девушки пропали ямочки, и слёзы катились из тёмно-карих глаз.
— Возьми и моё приданое, — сказала Андреа и, не договорив, громко всхлипнула и убежала к себе.
Но и этого было мало.
Для выкупа надо было послать не меньше трёх тысяч реалов.
Дон Родриго продал дом, продал огород и маленький виноградник возле дома, продал коз, убогую мебель и утварь из своего жилища.
Чтобы спасти сыновей, вся семья становилась нищей.
Когда всё было продано и Родриго Сервантес с женой сели на пороге дома, который уже больше не принадлежал им, долго крепившаяся донья Леонора уронила голову на колени и громко заплакала.
— Не плачь, Леонора, — мягко сказал дон Родриго и провёл рукой по волосам жены. — Не плачь. Нам ведь только продержаться, пока приедут Родриго и Мигель.
Мурсийские купцы, ведшие торговлю с портами африканского побережья, на этот раз собрались в путь без обычной проволочки, и попутный ветер всю дорогу подгонял судно, отплывшее из Аликанте в Алжир. Трёх недель не прошло, и Сервантес получил в своей тюрьме три тысячи триста реалов.[16]
Он сам понёс их Хромому.
16
Триста червонцев золотом.