Страница 11 из 27
Но силы были слишком неравны. Шесть галеотов с обеих сторон подошли вплотную к бортам галеры и перекинули сходни на палубу. После отчаянной борьбы оставшихся в живых испанцев связали и перевели с галеры на пиратское судно.
Их бросили в тесную клетку в подводной части галеота, недалеко от кормы. Здесь помещали людей и скот, захваченный на европейском побережье.
Одиннадцать дней провалялся Мигель на полу, в грязи и навозе, почти без пищи, рядом с больными и ранеными пленниками.
Раз до них донёсся шум битвы, выстрелы, проклятия. Потом началась лихорадочная гонка. Вёсла били по воде, вздрагивал и трясся корпус галеота.
Это пираты уходили от неудачного столкновения с каким-то судном.
На двенадцатый день открыли подъёмную дверцу. Свет и солёный морской воздух проникли сверху, сквозь отверстие. Турки палками растолкали пленных.
Сервантес вышел вслед за другими. Утренний свет ослепил его. По палубе бегал, распоряжаясь, невысокий человек с широкой бородой и глазами навыкате. Он ругался сразу на трёх языках: итальянском, греческом и турецком.
— Берегись Хромого! — шепнул Сервантесу один из пленников.
Мигель вздрогнул. «Хромой», Эль-Кохо, был знаменитый на Средиземном море пират, грек, бежавший к туркам.
Пленных обыскали. У Сервантеса забрали его письма. Хромой, или Дали-Мами, как называли его турки, окинул Сервантеса острым взглядом и велел отвести в сторону с тремя другими. Только потом, на суше, Мигель узнал, что это значит.
— Ведите следующих! — сказал Дали-Мами.
На палубе раздались крики.
Сервантес огляделся. Гребцы глядели все в одну сторону. Галера шла тихо, точно опасаясь береговых камней. Сервантес посмотрел туда, куда смотрели все.
Сквозь утренний туман белели разбросанные по каменным уступам дома большого восточного города.
Это был Алжир, гнездо турецких пиратов.
Глава тринадцатая
В плену
Широкий двор обнесён каменной стеной. Под навесом лежат больные, там тяжёлый воздух, стоны, духота, насекомые. Это баньо, общая тюрьма для европейских рабов.
Сюда привели новую партию пленников. Юсуф, громадный турок в полосатой чалме, с серебряными кольцами в ушах, надел одним наручники, другим ножные кандалы.
Дали-Мами, хозяин, пришёл для окончательного осмотра и распределения.
Хромой злился. Последняя поездка была так неудачна! Два десятка рабов, да и те худые, больные, истощённые. Никто не купит их и на женскую работу — толочь маисовые зёрна в деревянной ступке.
— Кем ты был на родине? Капитаном? Командиром полка? — угрюмо подошёл он к Мигелю.
— Простым солдатом, — ответил тот.
— Ты начинаешь со лжи! — вскипел Хромой. — Простому солдату сам адмирал не стал бы давать писем!
— И всё же я только солдат, — повторил Мигель.
— Все вы лжецы и собаки, притворяетесь бедняками, простыми солдатами! Вы хотите, чтобы за вас назначили самый низкий выкуп. Но меня ещё никто не обманул! Юсуф! — крикнул Дали-Мами сторожу, указывая на Сервантеса. — Это важный, человек в своей стране, большой командир и приближённый самого короля! Отведи его в королевское баньо.
И Сервантеса с двумя другими отвели на соседний двор, поменьше, в королевскую тюрьму. В королевской тюрьме томились особенно важные, особенно тщательно охраняемые пленники. В королевской тюрьме или дожидались выкупа, или умирали.
Первые несколько дней Мигель провёл в оцепенении. Он лежал на камнях, в теневом углу двора, ничего не ел и тупо смотрел в стену. Какой страшный конец после всего, что обещала судьба: плен в диком африканском городе, рабство в Алжире! Он лежал и перебирал в памяти годы после Лепантской битвы: Наварин, Тунис, Оран…
Оран! Последнее название остановило чем-то его.
Оран! Единственный пункт на африканском берегу, оставшийся за испанцами после разгрома испанской армии! В Оране сорок семь пушек и тысяча восемьсот человек гарнизона! В Оране половина населения — испанцы. Из Орана в тихую погоду можно за двое суток на простом баркасе добраться до берега Испании!
С этого дня одна мысль — мысль о побеге — целиком завладела Сервантесом и не оставляла его.
Оцепенение прошло.
Теперь он уже не лежал, а шагал, лихорадочно шагал взад и вперёд по двору тюрьмы.
Прежде всего ему нужны были сообщники. Он начал присматриваться к пленникам. Были здесь и испанцы. Победители мира, они даже здесь, в плену, держались особняком и, в цепях и лохмотьях проходя по тюремному двору, церемонно здоровались друг с другом.
Это была группа старых, отчаявшихся пленников. Надежда на возвращение была слишком слаба, и они всеми силами держались здесь друг за друга. Выброшенные из жизни, они жили интересами старой Испании, той Испании, которую они покинули много лет тому назад. По вечерам они садились в углу двора и, завернувшись в обрывки плащей, спорили о причинах отречения от престола короля Карла или ругали трусливого и жестокого Филиппа.
— Филипп льёт испанскую кровь на землю христианской Фландрии, — толковали испанцы. — А сюда, в Алжир, где томятся тысячи несчастных христиан, не хочет послать и малой армии.
— Алжир так плохо укреплён — пяти тысяч добрых испанцев довольно, чтобы взять город и форты, низложить пашу, освободить двадцать тысяч христиан, томящихся в неволе…
— Покойный король наш, счастливейшей памяти непобедимый Карл Пятый, давно уничтожил бы это корсарское гнездо.
Сервантес решился. Он рассказал соотечественникам о своём плане.
— Вы хотите бежать? — спросил самый старый пленник, Бельтран де Сальто, поднимая на Мигеля поблекшие от чужого солнца глаза. — Я сам хотел бежать, когда был молод.
Он откинул прядь седых волос и показал Мигелю безобразный стянутый рубец на месте уха.
— Вы хотите бежать в Оран? — сказал другой пленник, Осорио. — Четыре испанца пытались бежать в Оран полтора года тому назад. Их вернули и посадили на кол.
— Две дороги ведут в Оран: одна сушей, другая морем, — сказал третий, Наваррет. — Берег охраняют янычары и сторожевые суда, а сушей…
Но кто же решится двинуться сушей — семьдесят лег,[13] десять дней пути по незнакомым местам, по безводной степи…
— Всё дело в проводнике, — сказал Сервантес. — Я найду его!
Пищу пленникам разносил Исахар, мальчишка-негр, с курчавой головой и белыми, как сахар, зубами. Ещё совсем маленьким Исахара привезли вместе с отцом арабы после одного из своих разбойничьих налётов внутрь страны. Отца продали на галеры в гребцы, а Исахара насильно обратили в мусульманство и заставили помогать сторожам при королевской тюрьме. Мусульмане чуждались негра, как «нечистого». Мальчик жил не в общем помещении со стражей, а в крохотной каменной сторожке в углу двора, с единственной дырой для двери и окна.
В печальных коричневых глазах негритёнка Сервантес прочёл тоску и желание убежать. Ночью он прокрался к конуре Исахара. Тот молча выполз, и оба прошли треугольник чёрной тени позади сторожки.
— Исахар, — сказал Сервантес, — ты слыхал об Оране?
— Оран? Я знаю Оран, Серванти, — ответил Исахар. — Десять франкских[14] рабов два года тому назад бежали в Оран и не вернулись. Кости их потом нашли в пустыне.
— А дорогу пустыней в Оран ты знаешь, Исахар?
— Пустыня! — сказал Исахар, и глаза его расширились от страха. — Пустыня! Там красные пески, и жёлтые пески, и серые пески, пески смерти. Никто ещё из франкских рабов не вернулся оттуда, Серванти. Только здешние люди знают дорогу в Оран.
Мигель взял мальчика за руку.
— Исахар, ты хочешь быть свободным? — спросил Мигель.
— Хочу, Серванти.
— Приведи мне такого человека, и я возьму тебя с собой.
— Я завтра приведу его к тебе, Серванти!
13
Около трёхсот километров.
14
Франками в Алжире называли всех европейцев.