И маятник качнулся...

Конечно, ни голоса, ни слуха у меня нет. К чему мне такие дары? Я и тем, что есть, не могу воспользоваться к своему удовольствию...

Последний куплет заставил голос «сесть» до хриплого шёпота.

И эту песню эльфы поют в шутку, когда добиваются благосклонного взгляда своей избранницы?! Кретины остроухие! Нет, первому же lohassy[27], который осмелится спеть это ради развлечения, каждое слово вобью в глотку, клянусь!

Голос. Чуть громче тишины, но для меня он звучит, как гром посреди ясного неба:

— Ты, оказывается, ещё и поёшь. Не ожидала.

Она всё слышала? С самого начала? И почему мне вдруг стало стыдно? Я же не менестрель, право слово...

Миррима вышла из сплетения теней на пятачок, освещённый дрожащим огнём факелов.

— Почему «не ожидала»? — В моём голосе проскальзывают нотки обиды. Самой что ни на есть искренней. Что же мне, и петь не разрешается? Даже для себя?

— После всего, что ты сделал...

— А что такого я сделал? — Спрашиваю без интереса, но следующая же фраза гномки заставляет меня насторожиться.

— Как ты мог... Это же... Это даже не жестоко, это... Что тебя заставило?

— Давай-ка проясним ситуацию. — Я сел, подогнув ноги. — Что именно ты вменяешь мне в вину?

— И ты ещё отпираешься? Да об этом все знают! — Негодование, но какое-то... горестное, что ли. Жаль, что не вижу её глаз: малышка стоит спиной к источнику света, и всё, что мне дозволено наблюдать, это тёмный силуэт.

— О чём все знают? — продолжаю допытываться до истины.

— У меня даже язык не повернётся сказать!

Любопытно. Но совершенно непонятно. Можно сказать, что я заинтригован. Крайне.

— Ты уж постарайся, милая.

— Не называй меня «милая»! — Она срывается на крик. Да что же такое, в самом деле, я натворил, если вечно жизнерадостная гномка выглядит так, будто похоронила всех родственников в один день?

— Хорошо. Миррима...

— Не смей произносить моё имя!

Это уже серьёзно. Мне отказано даже в такой малости? Значит, я совершил нечто настолько ужасное, что... Малышка потрясена. Но чем же именно?

— «Почтенная госпожа» подойдёт?

Еле заметный кивок. Не согласие, а так... Равнодушное разрешение.

— Договорились. Итак, почтенная госпожа, объясните мне хотя бы, зачем вы сюда пришли?

— Я...

— Не бойтесь, не укушу, — пробую пошутить, чтобы подбодрить Мирриму, но получаю в ответ:

— Лучше бы ты кусался, как дикий зверь!

Ай-вэй, милая, да что с тобой такое?!

— Я не понимаю ровным счётом ничего из ваших слов. Постарайтесь сделать над собой усилие и пролить свет на причину визита, — сухо бросаю в ответ.

— Я хотела посмотреть на тебя... В последний раз.

Занятно. Значит ли это...

— Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.

— Почему?

— Ты сам знаешь.

— Не знаю.

— Ко всему прочему, ты ещё и лжец?

— Я так редко лгу, что до сих пор не научился это делать как следует.

— Я больше тебе не верю. — Как горько она это говорит...

— Я заслужил такое отношение?

— Да уж...

— Хорошо. Не верьте. Не приходите больше. Я не буду искать встреч с вами, обещаю. Запомните только одно: в том, что я делал прошлой ночью — как бы это ни выглядело — не было ничего предосудительного или преступного. Я старался предотвратить катастрофу.

— Это каким же образом? — Горечь в её голоске сплетается с едким сарказмом.

— Спросите у более сведущих людей: я плохо умею объяснять.

— Я и так знаю! Ты — чудовище!

— Простите, что прерываю вас, почтенная госпожа, но ответьте всё-таки: что вы имеете в виду, когда награждаете меня этим «титулом»?

— Ты... Как это мерзко!

Эмоционально, но туманно. Ничего не получается...

— Шли бы вы домой... Тюрьма — не место для юной девушки.

— Между прочим, Рианна младше меня!

— И что?

— А ты... Мерзавец!

— Не знаю, почему вы цепляетесь за возраст, но заменить принцессу вы всё равно не сумели бы.

Она не ответила. Всхлипнула и убежала. Когда топоток маленьких ног затих где-то в недрах галереи, я снова упал спиной на сырую подстилку, предаваясь сумбурным размышлениям.

Девочка расстроена, это и дураку ясно. Расстроена из-за меня. Но почему? Подумаешь, немного помял принцессу! До свадьбы все синяки заживут, тем более что свадьба будет не раньше, чем через пять — семь лет... Наверное, к тому времени Рианна станет настоящей красавицей. Стройной, величавой, изысканной. Отрастит длинные волосы. Вернёт улыбку на лицо... Наверное. Увижу ли я превращение подростка во взрослую женщину? Вряд ли. Если меня не повесят сегодня и не четвертуют завтра, я протяну ещё годик-два. Если повезёт. Если буду держать ноги в тепле и не буду злоупотреблять крепкими напитками. Если буду вести себя тихо, как мышка, и запру на самый тяжёлый засов нездоровое стремление помогать нуждающимся в помощи. Если...

Но я не успел тщательнее продумать дальнейший план действий, потому что пришли два дюжих стражника, чтобы препроводить вашего покорного слугу пред светлые очи коменданта Мирака.

Комендант выглядел совершенно несолидно, и я мог ему только посочувствовать. В самом деле, когда тебе едва-едва перевалило за тридцать, а поросль на лице и не думает становиться гуще, трудно внушать подчинённым страх и уважение. Чего бояться? Румяных щёк? Прямого взгляда растерянных глаз, голубых, как небо над горными пиками? Да, статью природа не обидела этого человека, зато поскупилась на строгие краски. Коменданта Мирака трудно было бояться. Даже если бояться — стоило...

Мужчина, сидевший за массивным столом, оторвался от кипы бумаг — с плохо скрываемым облегчением, надо сказать, — и перевёл взгляд на меня. С минуту мы играли в «гляделки», потом молча согласились на ничью, и комендант небрежным взмахом руки велел страже удалиться. Оставаясь один на один с преступником, он ничем не рисковал: увесистые браслеты наручников надёжно удерживали запястья моих рук за спиной, доставляя вполне предсказуемое, но не слишком досадное неудобство.

Взгляд коменданта некоторое время беспорядочно перемещался по комнате, но, похоже, с обстановкой собственного кабинета глава города был знаком досконально, потому что ни один предмет не потребовал для себя более пяти секунд осмотра. Я ничего не имел против места своего настоящего пребывания: светло, свежий горный воздух из раскрытого окна, довольно тепло и сухо — но исполнять роль мебели в мои намерения не входило. Поэтому, когда комендант пошёл «по второму кругу», я позволил себе наглость нарушить молчание:

— У вас есть ко мне вопросы?

— Что? — Растерянное недоумение. — А... да, пожалуй...

— Спрашивайте, — любезно разрешил я.

27

Lohassy — прозвище эльфов; самим Лесным народом воспринимается как исключительно обидное. В действительности же означает просто «листоухий оболтус» Существует более мягкий вариант — l’hassy, означающие примерно следующее: «Я знаю, что ты — несносное и глупое существо, но всё равно испытываю к тебе симпатию».