Пятнадцать часов

Неожиданно все в траншее повернулись к Ларну. Понимая, что он сейчас выглядит как кролик, попавший в свет фар приближающейся машины, Ларн мог только смотреть на них с глупым видом, не зная что сказать.

- Может быть, он еще в шоке? – сказал Булавен заботливым голосом. – Да, парень? Ты в шоке?

- Скорее, обмочил штаны от страха, - сказал Зиберс, четвертый боец в траншее. Худой и жилистый, среднего роста. Зиберс выглядел моложе остальных: возможно, ему было двадцать с лишним, тогда как Давиру и остальным было уже за тридцать. Рыжеволосый, с лицом, покрытым ямками и оспинами, Зиберс зловеще посмотрел на Ларна и насмешливо оскалился. – Посмотрите на него. Если его лицо станет хоть чуть-чуть более серым, его и не разглядишь на фоне грязи. Мне кажется, он боится, что если скажет, что он на самом деле обо всем этом думает, какой-нибудь комиссар услышит его и пристрелит.

- Ххх. Не волнуйся на этот счет, - сказал Давир. – Слышишь, салага? Можешь говорить свободно. Да, было время, когда к нам на фронт всегда заявлялись комиссары, чтобы возглавить атаку и так далее. К счастью, наши друзья орки о них позаботились. И все комиссары, которые были достаточно безумны для того, чтобы захотеть присоединиться к части на линии фронта, уже давно убиты. А те комиссары, которые остались, имеют очень развитый инстинкт самосохранения. Достаточный, чтобы всеми средствами держаться подальше от фронта. Так что давай, салага. У тебя есть мнение на этот счет? Давай послушаем его.

- Да, в самом деле, - сказал Учитель. – Мне очень интересно узнать, что ты думаешь.

- Давай, салага, - сказал Зиберс, его голос был резким и издевательским. – Чего ты ждешь? Гретчин тебе язык оторвал?

- Не дави на него, - сказал Булавен более доброжелательным тоном. – Как я и сказал, он, наверное, еще в шоке. Я уверен, он скажет нам потом.

 С выжидательным выражением на лицах гвардейцы замолчали, ожидая ответа Ларна. Чувствуя себя стесненным от болезненного осознания того, что четыре пары глаз смотрят на него в тишине, Ларн несколько секунд мог только сидеть с открытым ртом, слова умирали на языке даже до того, как он мог их сказать. Потом, думая обо всем, что он увидел и услышал за последние несколько часов, голосом, слабым от страдания, он дал им единственный ответ, который у него был:

- Я… я ничего не понимаю, - сказал он, наконец. – Ничего из этого. Ничего из того, что случилось со мной сегодня, не имеет никакого смысла.

- А чего здесь понимать, салага? – сказал Давир. – Мы застряли в этом проклятом городе. Мы окружены миллионами орков. Каждый день они пытаются нас убить. А мы пытаемся им этого не позволить. Вот и все.

- Весьма сжатое изложение, Давир, - сказал Учитель. – Хотя ты забыл упомянуть прометиум. И тупиковую ситуацию. Не говоря уже о кое-каких других составляющих.

- Прекрасно, Учитель, - Давир пожал плечами. – Вот ты и расскажи ему обо всем. Хотя я думаю, ты зря потратишь время. Можешь также рассказать ему, как надо чистить зубы и подтирать задницу. Я не хотел бы видеть последствия, если салага каким-то образом перепутает эти два жизненно важных процесса. Но что бы ты ни делал, делай это со стрелковой ступени. Все еще твоя очередь вести наблюдение. И запомни: если нам приходится нянчиться с салагой, это еще не значит, что орки забыли о своем желании убить нас.

- Видишь их? – спросил Учитель несколькими минутами позже, указывая на ничейную землю со стрелковой ступени, где он стоял рядом с Ларном, пока Давир и остальные играли в карты на дне траншеи. – Эта темно-серая рваная линия примерно в восьмистах метрах. Это позиции орков.

Глядя в полевой бинокль, который дал ему Учитель, Ларн проследил, куда он указывал, вглядываясь в пустошь перед ними. Там. Он видел их. Извилистая линия траншей, которая проходила по всей длине сектора с другой стороны ничейной земли. Смотря на нее, Ларн время от времени замечал неожиданно мелькнувшую голову гретчина или орка. Голова быстро исчезала из поля зрения, как только ее обладатель прятался за бруствером.

- Не понимаю, как я их раньше не видел, - сказал Ларн. – Конечно, бинокль помогает. Но сейчас я их и так вижу. Как я мог их не заметить?

- Это вопрос восприятия, - сказал Учитель. – Ты заметил, какое здесь все серое? Грязь, камни, небо, даже здания. Когда человек оказывается здесь впервые, он легко может не заметить подробности окружающего мира, они теряются в одном и том же сером цвете. Но есть едва уловимые различия. Различия, которые ты постепенно начнешь видеть, когда дольше пробудешь в этом городе. Ты слышал, что жители миров, покрытых джунглями, имеют в языке до сорока слов для обозначения зеленого цвета. На самом деле эти сорок слов обозначают различные оттенки зеленого. Оттенки, которые для нас кажутся одинаковыми. Но для них, с их восприятием, развитым в течение всей жизни, проведенной в окружении зеленого цвета, разница между оттенками так же очевидна, как разница между черным и белым. То же самое и здесь, в Брушероке. Ты будешь изумлен, насколько хорошо ты будешь разбираться в палитре серого, когда проведешь в этом городе несколько месяцев.

- Конечно, - продолжал он, явно довольный, что наконец нашел слушателя, готового выслушать лекцию, - если бы ты пытался найти позиции орков, ты бы их не пропустил. Это множество временных стен, валов и знамен их боссов, протянувшихся от одного края сектора до другого. Или кучи сожженной техники и трупов, используемые вместо мешков с песком. Детали разнятся от сектора к сектору. Месяц назад мы располагались в секторе 1-11. Там орки строили большие временные баррикады, через которые им приходилось буквально проламываться каждый раз, когда они нас атаковали. А потом они восстанавливали их, и снова проламывались, когда начинали большую атаку, и так далее. Видишь ли, у орков нет централизованной командной структуры, как у нас. Конечно, когда их боссы не заняты тем, что сражаются друг с другом, они обычно объединяются под командованием одного военного вождя. Но что касается действий в каждом конкретном секторе, местные орочьи боссы вольны делать все, что угодно. А конкретно этот босс, похоже, заглядывал в наши учебники - он приказывает своим подчиненным рыть замаскированные подземные блиндажи, окопы и траншеи вместо того, чтобы строить крепость напоказ, как обычно. Возможно, он умнее, чем обычно бывают вожди орков. А возможно, он просто подражает нашей тактике без какого-то четкого замысла. С орками точно не скажешь. Даже после десяти лет здесь мне все еще трудно отличить глупого орка от умного.

- Ты тоже здесь десять лет? – спросил Ларн. – Я едва мог поверить, когда Репзик сказал, что он здесь так долго.

- Мы все здесь воюем десять лет, - сказал Учитель. – Я, Давир, Булавен, Владек, Челкар, Свенк, Келл. Все солдаты в роте. В смысле, те, кто с Вардана. Конечно, среди пополнений было много таких как ты и Зиберс, которые были здесь гораздо меньше.

- Зиберс не с Вардана?

- Он? Нет, как я уже сказал, он из пополнения. Попал к нам примерно два месяца назад.

- А остальные роты полка? В них тоже много из пополнений?

- Остальные? Ты не понял меня, салага, - печально сказал Учитель. – Рота «Альфа» и есть весь 902-й Варданский. Мы – все, что осталось от варданцев здесь. Остальные мертвы.

- Ты хочешь сказать, что ваш полк уничтожен? – с ужасом спросил Ларн. – Из всего полка осталось в живых только двести человек?

- Даже хуже, салага. Когда мы впервые высадились в Брушероке, нас было три варданских полка. Но со временем мы стали нести тяжелые потери. Мы потеряли Варданский 722-й в первую неделю боев, когда штаб главнокомандующего приказал провести одно из их знаменитых «решительных наступлений» на позиции орков. Выжившие вошли в состав Варданского 831-го, который позже, в свою очередь, стал частью Варданского 902-го. Потом, за годы боев, были новые потери, солдат в ротах становилось все меньше, и роты объединяли одну с другой. Пока, наконец, не осталась одна только рота «Альфа». Сейчас, думаю, наша численность составляет примерно 244 солдата, возможно, три четверти из которых с Вардана. Значит, осталось примерно 180 или около того варданцев из тех шести с лишним тысяч человек, которые высадились здесь десять лет назад. На самом деле это не так отличается от ситуации с твоей бывшей ротой. Это вопрос истощения сил, понимаешь ли. То же самое происходит с каждым полком Гвардии в этом городе. Конечно, находясь на линии фронта так долго, мы страдаем от этого больше остальных. Я сомневаюсь, что в городе остался полк, в котором сохранилось бы больше тридцати процентов его первоначального численного состава. Это Брушерок. Здесь все упирается в вопрос истощения сил. Хотя, учитывая название этого места, это не удивительно.