Сотрудник ЧК

Вернувшись в Союз, Лешка рассказал о виденном Силину. Тот нахмурился.

— Это точно?

— Точно!

— А у Вадона был?

— Как же. Велено передать, что все сделают. И насчет Забалки чтобы не беспокоиться: там будет, как условлено.

— Добро. А как ты к почтамту попал, это вроде не но пути?

Лешка рассказал, как наткнулся на немцев и шел за ними до почты. Силин расспросил, сколько было немцев, как вооружены. Потрепал Лешку по плечу:

— Ишь ты, разведчик! Ну, посиди там, в зале, обожди меня.

Лешка вышел в зал, где в это время никого не было и только на скамье возле двери в комнату Совета сидел молодой парень-фронтовик и мотал серые, донельзя затрепанные обмотки. Лешка сел рядом с ним. У парня было безусое скуластое лицо, из-за воротника шинели выпятился край старого вафельного полотенца, которым он, как шарфом, обмотал шею. Полотенце было черное от грязи.

Надежно закрепив шнурок обмотки, парень распрямился, взглянул на Лешку и вдруг сдвинул редкие бесцветные брови.

— Ты кто такой? — подозрительно спросил он.

— А ты кто? — в тон ему отозвался Лешка.

— Я Николай Пахря, меня всякий знает. А ты кто— кадет?

— Дура ты! С чего взял?

— Но, но, не дурачись! — угрожающе сказал парень. — Думаешь, не видал я вашего брата?

— Вот и факт, что не видал. Не кадет я: гимназистом был.

— Гимназистом? — недоверчиво переспросил Пахря. — А шинелька-то вроде кадетская. Небось врешь? Погоны снял, думаешь, и не видно тебя? Шпионить сюда пришел?

Пахря был одного роста с Лешкой и, по-видимому, одной с ним силы.

— Сам ты шпион! — наливаясь злобой, проговорил Лешка. — За такие слова, знаешь…

— Ты еще угрожать!

Не успел Лешка опомниться, как Пахря был уже на ногах и держал в руках винтовку.

— А ну, руки вверх! — заорал он, щелкая затвором. — Руки вверх, говорю, кадетская морда!

Лешка вскочил, сжимая кулаки… Так они стояли друг против друга, когда в коридор вышел Силин вместе с командиром одного из отрядов — Костюковым, плотным, сутулым фронтовиком, с длинными, концами вниз, рыжими усами.

— Что у вас тут? — нахмурясь, спросил Силин. — Убери винтовку, Пахря.

— Подозрительный тип, товарищ Силин, — доложил тот, — кто такой — неведомо.

— Убери винтовку, тебе говорят. Это свой человек, мой связной.

— Связной?.. Чего же он молчал?

— А чего кричать?

— Ну сказал бы, что свой, а то сразу на дыбки!..

Силин спросил Лешку:

— Ты можешь провести людей к почте?

— М-могу, — с трудом приходя в себя, вымолвил Лешка.

— Только пройти надо аккуратно, чтобы никто не заметил. Сможешь?

— Смогу, товарищ Силин.

— Бери его, Михайло, — сказал Силин Костюкову, — паренек ничего, боевой. — И он дружески подмигнул Лешке.

И тут Лешка решился:

— Товарищ Силин, винтовку-то дайте мне. Силин перестал улыбаться.

— Винтовок нет. Какие были, роздали по заводам.

— А как же я…

— Что ты? Смотри, Алексей: отведешь людей и сразу назад. Под пули не лезь. Понял?

— Понял… — Лешка кусал губы. Тут басом заговорил Костюков:

— Что же ты, Петро, посылаешь парня на задание, а оружие не даешь. Нехорошо.

— Ты-то уж молчи! Тебе бы только лишнего человека.

— А что: парень не маленький…

Силин взглянул на Лешкино огорченное лицо.

— Тьфу, незадача! Иди за мной…

С заколотившимся сердцем Лешка прошел за ним в комнату Совета. Здесь уже никого не было, только за столом сидел изможденный писарь. В углу лежала груда вещевых мешков. Силин достал свой мешок, порылся в нем и повернулся к Лешке:

— На, бери.

В руке он держал большой «Смит-Вессон». Лешка схватил револьвер.

— Обращаться умеешь? — спросил Силин. — Дай сюда…

Он переломил ствол, показал, как заряжать, потом отсыпал Лешке на ладонь длинные, тускло мерцающие медным блеском патроны.

— Ну, доволен? Теперь все. Жми! Надо успеть дойти затемно…

Выбирая самые тихие переулки, Лешка вывел отряд Костюкова к «почтовому» пустырю. Они подошли через проходной двор со стороны, противоположной почтамту, где пустырь окаймляли глухие неоштукатуренные стены домов, обращенных фасадами на другую улицу.

Вместе с Лешкой в отряде было двадцать два человека. Они залегли под стенами.

Ночь шла на убыль. Рассвет вставал сырой, промозглый, но вверху, над туманом, все ярче голубело небо, обещая впервые за много дней светлую погоду.

…Это была, возможно, первая в Лешкиной жизни бессонная ночь, но усталости он не чувствовал. Все в нем напрягалось и дрожало от ожидания.

Он лежал на земле за грудой битого кирпича (было приказано не высовываться), подрагивая от сырости, и крепко сжимал теплую рубчатую рукоятку револьвера, который он как взял у Силина, так до сих нор и не выпускал из руки.

Рассветная мгла редела. Все отчетливей проступали распластанные на земле неподвижные фигуры фронтовиков. Лешка с удивлением увидел, что некоторые из фронтовиков спят, уткнувшись в рукава шинелей. Костюков, облокотясь, смотрел в сторону почтамта. Рядом с Лешкой, в двух шагах, оказался его давешний знакомец—Пахря. Заметив, что Лешка смотрит на него, Пахря весело подмигнул и зашептал:

— Эй, связной… Дрожишь?

— Чего дрожать-то? — словно бы нехотя отозвался Лешка.

На самом деле он был не прочь сейчас поболтать с парнем. Злобы к нему уже не было, а среди фронтовиков Пахря больше других подходил Лешке по возрасту.

— Сыро, не приведи бог, — пожаловался Пахря. — Сейчас бы цигарочку…

Он подполз к Лешке поближе и, улыбаясь широким ртом, зашептал:

— Ты чего давеча не сказал, что при Силине состоишь? Кабы не он, был бы ты покойник.

— Ну уж…

— Вот те и ну. Я, знаешь, какой? Я за революцию кого хошь могу уложить. Правда!

Его пнули сапогом в бок. Костюков издали грозил им кулаком. Пахря поднял руку, показывая, что все, мол, в порядке, понятно, еще раз подмигнул Лешке и вернулся на свое место…

Время тянулось медленно. Прошел час. Рассвело. Туман оторвался от земли и стал подыматься вверх, сбиваясь над крышами в серенькое облачко. Невидимое еще солнце подсветило его алым цветом. Холод стал ощутимей, пробирал насквозь. Лешке казалось, что он промерз до. последней косточки…

Но вот наконец издалека, из центра города, со стороны городской думы, донесся неясный шум, словно где-то повалили дерево и оно, с треском ломая ветви, тяжко ухнуло о землю.

Лешка оглянулся. Фронтовики поднимали головы, прислушиваясь.

Через несколько секунд шум раздался снова. Теперь было отчетливо слышно, как беспорядочно, вперебой, лопались винтовочные выстрелы, потом коротко стрекотнул пулемет.

— Началось, — проговорил Пахря и зачем-то вытер рот рукавом.

«Началось… началось…» — стучало Лешкино сердце.

— Готовься! — вполголоса бросил Костюков. — Стрелять по команде, залпом.

Лешка осторожно выглянул из-за своего укрытия.

Возле почтамта встревоженно суетились патрульные. Из дома, застегивая шинель, выбежал худощавый молоденький офицер. Начальник патруля начал докладывать ему. Офицер закричал высоким пронзительным голосом, и патрульный, козырнув, побежал вдоль улицы в сторону выстрелов. Офицер ушел в дом, «Послал узнать, что там такое, — догадался Лешка.

Вскоре посланный вернулся. Он мчался со всех ног, подобрав руками полы шинели. Винтовка болталась у него на спине. Он что-то крикнул патрулю и вбежал в дом.

— Чего ждем? — услышал Лешка голос Пахри. — Атаковать ладо.

— Цыть! — Костюков, бешено округляя глаза, стукнул кулаком по земле.

Через несколько минут из дома показался офицер, вслед за ним начали выскакивать солдаты. Резко звучала команда. Солдаты быстро построились. Офицер прошелся перед строем, остановился, широко расставив ноги, и заговорил — слышались клохчущие, непривычные интонации его голоса.

— Прицел два, — раздался голос Костюкова. — Залпом по германской пехоте… — Мгновение подумал: — За революцию… пли!

И не успел Лешка осознать слов команды, как грохнул залп.