Страница 13 из 15
Я вернулся в Москву прямо ко времени концерта и был очень удивлен, что «Машина Времени» принимать участие в концерте не собирается. Они сняли небольшое кафе, поставили маленький аппарат и пригласили всех друзей музыкантов. У нас же была программа всего минут на 30–40. Мы сыграли одно отделение и нужно было как-то выходить из положения и мы стали играть все песни, которые знали, включая песни «Beatles» и Джорджа Харрисона, имевшиеся у нас запасе. Потом всё, наконец, перетекло в общее братание и джем. Некий рок-интеллигент Фагот записывал этот концерт, и сохранилась запись с очень странными искажениями, которая была в хождении под названием «Live At Moscow Kabak». К сожалению, она куда-то сгинула, а жаль, потому что там была, никогда более не исполнявшаяся и нигде не записанная, «Song For The Система».
Когда мы вернулись из Москвы, неожиданно активизировался Эрик Горошевский, который на время вернулся из Перми, и мы с театром обосновались в Доме Архитекторов. Боб в театр не вернулся, но один раз мы сыграли один совершенно акустический концерт при cвечах в золотом зале этого особняка. Дюша был уже не так скептически настроен к «Аквариуму», всё-таки у нас за спиной уже был фестиваль в Таллинне. Эрик восстановил «Метаморфозы», и я был восхищен гением Джоржа и игрой Миши Тумаринсона. Он был прирожденным комиком, и всё, что он ни делал, было всегда смешно. Оказалось, что он тоже играет на виолончели. У меня абсолютно отсутствует какое-либо актёрское дарование. Я категорически не могу входить в образ, да и не хочу, у меня это вызывает протест, я могу быть только самим собой. Я не могу выражать никакие чужие чувства, если в этот момент не испытываю их сам. Но через некоторое время Эрик взялся за меня. Вероятно, ему просто была нужна фактура и материал, из которого он мог бы что-то лепить. К тому же я был достаточно мобильным музыкантом и вполне вписывался в оркестр, который начал образовываться в театре под руководством мультиинструменталиста Володи Диканьского. Володя заходил ко мне домой и очень понравился моей маме. Иногда он приходил к ней поболтать, даже когда меня не было дома. Он играл на контрабасе, который временно было некуда девать, и я притащил его домой. Брат Андрей с Татьяной в это время ожидали ребёнка. Но я думал, что, имея инструмент дома, он захочет вернуться к музыке, и пытался втянуть его в свою орбиту, но мне это не удалось. Чтобы кормить свою семью, он устроился водителем автобуса, и у него не оставалось ни сил, ни времени, но, самое печальное, у него совсем не было настроения. С Алексеем у меня напрочь расстроились отношения, он пил и бесчинствовал, и я стал подумывать о том, что мне следует уйти из дома и начать жить самостоятельно.
В это время в том же Клубе фабрики им. Крупской случился концерт «Мифов» с духовой секцией, которую собрал Юра Ильченко. Это был чрезвычайно интересный проект. К нам в гости приехала «Машина Времени», и мы договорились, что они смогут выступить вместе. Никто ничего не ожидал. Но их выступление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Это было невероятно круто, и, может быть, это было одно из лучших выступлений «Машины» в Ленинграде. С тех пор Юра Байдак, самый талантливый промоутер в городе, устраивавший почти все концерты, взялся за активный прокат «Машины». Естественно, мы ходили на все концерты, и «Аквариум», на правах друзей, пользовался эксклюзивным правом проходки в любом количестве.
К лету мы с театром переехали в студенческий городок на Измайловском проспекте возле парка Победы, в тот самый зал, где я впервые увидел «Аквариум». И мы стали восстанавливать спектакль «Невский проспект», который для меня был новым. Боба на месяц забрали на военные сборы, и я полностью отдался театру. Я по уши влюбился в приму нашего театра Любу Кутергину, и для меня каждая репетиция была праздником. Впрочем, в неё все были влюблены. Тот, кто не был влюблен в Любу, был непременно влюблен в Марину Житкову, тоже приму. Мы все быстро подружились и иногда болтались втроем. И, неожиданно для себя, в компании этих девушек я начал курить.
Этим же летом Васин устроил празднование дня рождения Пола Маккартни, и мы с Дюшей пытались принять в нём участие вдвоём, но это получилось не очень убедительно. Однако тогда катило всё, поскольку вообще не было никакой внешней публики, а на все сейшена неизменно ходила одна и та же тусовка. У меня было ощущение, что в этом городе я знаю абсолютно всех. По-моему, это ощущение и сейчас не прошло, просто я не знаю как может быть по-другому. Вся тусовка опять собиралась отправляться в прибалтийские страны, но меня что-то не потянуло. Я только раза два съездил в Москву, освоив и эту трассу.
У брата Андрея родилась дочь Ольга. Алексей уже давно начал меня терроризировать. Он пропил мой приемник, выставил меня из отдельной комнаты, и я жил в одной комнате с мамой. Я решил начать жить самостоятельно и за 50 рублей снял квартиру у знакомых Вовы Ульева. Я надеялся, что это позволит мне укрепить союз с Любой, но наша совместная жизнь не состоялась. Я был отвергнут и впал в безразличное состояние.
Я получал 90 рублей, и денег едва хватало на сигареты и кофе в «Сайгоне», куда я ехал сразу после работы. И как-то механически на какое-то время я подпал под влияние «Сополса». Но один раз, зайдя к Родиону, который в то время был главным экспертом в этой области и жил на квартире у Сэнди, я увидел как он выходит в окно четвертого этажа и идет курить на соседний балкон. На меня это произвело настолько сильное впечатление, что я отказался от дальнейших опытов.
В это время, несмотря на некоторое отдаление от центра, моя квартира стала прибежищем для многих моих знакомых и иногородних скитальцев. Так, в это время появился Болучевский. Он был чуть моложе меня, но уже с сединой в роскошных вьющихся волосах. Он когда-то играл на барабанах и поступил в группу как барабанщик, но без оных. Это никого не удивило, поскольку тогда мало кто имел свои инструменты. Отягощалось это лишь тем, что узнать, как на самом деле он играет, можно было только прямо на концерте. И мы отправились в Москву на совместный с «Машиной Времени» концерт в Архитектурном институте. Концерт был прямо в фойе на помосте, сооруженном из столов, и народу было немерено. Мы сыграли рыхло, неуверенно и на фоне «Машины» выглядели полной самодеятельностью, и фактически так оно и было. Играть далее с барабанам без баса казалось глупо. В то время мне пришлось вернуть виолончель, и я оставался без инструмента. И я заехал к родителям Файнштейна, взял у них бас-гитару и начал осваивать бас, пока Михаил не вернулся из Армии. Я писал ему письма, где в деталях описывал каждый сейшн.
Театр снова переехал в Дом архитекторов. Леня Тихомиров к этому времени ушел и, помимо игры в оркестре, мне выпала роль поэта. Я должен был выходить с гитарой в белом костюме и белом цилиндре и петь романс на стихи Мандельштама, который в предыдущей редакции спектакля пел Леня. Я чувствовал себя крайне неловко. В оркестре мы сидели рядом с Сашей Александровым, который играл на фаготе, и все звали его просто Фаготом. Мы всё время дрались смычками и «тростями», чем вызывали постоянные нарекания Володи Диканьского.
Этой же осенью случилось эпохальное событие – Боб с Наташей решили пожениться. Естественно, была сыграна рок-н-ролльная свадьба. Целый день мы катались на «Чайке» по городу, пили шампанское, а потом поехали в «Англетер». В общем-то, это была обычная свадьба с длинным столом и прочей бижутерией, только гости приходили с музыкальными инструментами и на улице стоял народ, который пытался просочиться, как на сейшн, потому что играла «Машина Времени». Медовый месяц чета решила провести в моей квартире, и я переместился жить на кухню. Поначалу это было приятно, и можно сказать, что мы жили, как в коммуне, но постепенно Наташа вступила в свои права, и коммуна стала носить признаки коммуналки. Это значило и то, что я платил за квартиру, но при этом потерял право голоса.
Васин устроил очередной праздник по случаю дня рождения Джона Леннона в кафе «Кристалл», и я там дебютировал как басист. Это было не очень убедительно. Однако все были пьяны и веселы, и никто не предъявил никаких претензий к моей игре. После этого к нам поехали целой компанией, которая ночевала у меня на кухне. Наталья была против, но я чувствовал моральное право приглашать гостей, всё-таки я жил у себя дома. Так мы прожили месяца четыре, пока, наконец, соседи не нажаловались хозяину квартиры на бесконечный шум и громкую музыку, и нам пришлось съехать. Я мечтал о свободе, но был необычайно рад вернуться домой и жить в одной комнате с матерью. Боб с Натальей переехали на Алтайскую, где они какое-то время жили с его мамой и бабушкой.