Страница 5 из 10
Отсюда ясно, сколь мало шансов имеет любитель, ничего не знающий о всех цепях фонетических изменений и видящий только нынешние облики слов, раскрыть истинное происхождение слова.
Но действительно ли принцип всеобщности фонетического изменения действует столь жестко и не знает никаких исключений?
Следует признать, что на уровне первичного наблюдения отклонения от этого принципа встречаются. Однако опыт исторической лингвистики показал, что такие отклонения не случайны и не хаотичны. При более глубоком исследовании они практически всегда оказываются результатом действия ранее неизвестных более частных правил (тоже вполне строгих), уточняющих условия действия основного фонетического изменения.
Классический пример — знаменитая статья Карла Вернера (1877 года) под чрезвычайно показательным названием «Одно исключение из первого передвижения согласных». Первым передвижением согласных (или иначе: законом Гримма — по имени первооткрывателя, точнее, одного из двух первооткрывателей — другим был Расмус Раск) называют правило фонетического изменения праиндоевропейских согласных в прагерманском языке.
Из правила первого передвижения согласных было известно некоторое число исключений. Вернер открыл, что эти исключения подчиняются более частному правилу, состоящему в том, что при определенном положении ударения возникал иной фонетический результат, чем по закону Гримма (но тоже строго определенный). И вот ныне это правило, получившее уже имя закона Вернера, стало одним из фундаментальных положений исторической фонетики индоевропейских языков.
Другой источник кажущихся нарушений принципа всеобщности фонетического изменения — случаи заимствования некоторого слова из родственного языка или диалекта. Например, современное русское слово благо внешне нарушает определенное правило из истории русского языка, по которому должно было получиться не благо, а болого. Но дело здесь в том, что слово благо пришло в современный язык не из живого древнерусского языка (где действительно имелось слово болого — откуда, например, название города Бологое), а из церковнославянского (для которого фонетически закономерным было именно благо).
За рамками этих двух типовых ситуаций остается лишь совершенно незначительное число случаев видимого нарушения указанного принципа. Следует предполагать, что для них просто пока еще не выявлено то частное правило, в силу которого они возникли.
В итоге для чисто случайных замен одного звука на другой, не являющихся частью никаких более общих процессов (то есть именно таких замен, которые на каждом шагу свободно допускает любитель), в исторической лингвистике вообще не остается места.
Любители не знают главного принципа фонетической эволюции
Более того, они не хотят его знать, даже если им его формулируют и разъясняют, — потому что он немедленно становится непреодолимым препятствием на пути их фантазерства.
Они любят подавать свои фантазии как что-то новое в изучении языка. В действительности же нынешние любители в точности продолжают наивные занятия своих предшественников XVIII века. Их просто никак не коснулись великие открытия XIX века в области исторической лингвистики.
Представим себе человека, рассуждающего о веществах, которые он встречает в окружающем мире, не подозревая, что у этих веществ есть химический состав — нечто недоступное глазу, осязанию и обонянию, открывающееся только с помощью выработанных целыми поколениями исследователей профессиональных приемов анализа.
Понятно, что именно в таком положении находились любознательные люди в древности. Но теперь такой наивный естествоиспытатель уже не вызовет ничего, кроме насмешки.
Увы, не так с языком — здесь рассуждения в области языка точно такой же степени наивности многими принимаются с доверием, хотя ситуация в действительности вполне аналогична: языкознание трудами поколений исследователей выработало профессиональные приемы изучения, в частности, истории слов — истории, в большинстве случаев совершенно скрытой от того, кто знает только современный вид слова.
Любитель из всей этой проблематики усвоил только то, что фонетический состав слова может со временем сильно изменяться. И это вдохновляет его на то, чтобы для любого слова предположить нужную для его идеи замену одного звука на другой. Скажем, предположить, что слово флот — это просто плот с переходом п в ф.
В самом деле, у всякого любителя мы непременно встретим заявления типа того, что т может (вообще!) превращаться в д или что б может превращаться в в и т. п. Эти заявления — совершенно такого же свойства, как у любителя природы, который сообщил бы нам, что вода иногда может принимать форму пара, а иногда форму льда, — без всякой мысли о том, что эти события происходят лишь при совершенно определенных условиях, и без всяких попыток эти условия выяснить.
И если современная историческая лингвистика похожа на алгебру с ее строгими методами решения уравнений, то лингвиста-любителя можно сравнить с человеком, который смотрит на уравнение — не зная ни методов решения уравнения, ни способов проверки — и говорит: я думаю, что х = 10: я встречал некоторые уравнения, и там был ответ «х = 10».
Характерные черты любителей
Характернейшим свойством любителя является принципиальная нестрогость всего, что он делает.
В отличие от профессионала, который считает себя обязанным при анализе происхождения некоторого слова дать точное объяснение каждой фонеме в его составе, лингвист-любитель никогда не проявляет подобной требовательности к себе.
Например, он считает вполне допустимым, чтобы вместо ожидаемого б в разбираемом им слове выступало в, или п, или ф; вместо т — д, или ц, или с, или з, или ж, или ш. При сравнении слов какие-то буквы он считает возможным отбрасывать, то есть не принимать во внимание, какие-то другие, напротив, домысливать; он легко допускает перестановку букв и т. п.
Ясно, что при таких безбрежных степенях свободы у любителя нет никаких препятствий к тому, чтобы сравнивать (и отождествлять) практически что угодно с чем угодно — скажем,пилот и полёт, саван и зипун, сатир и задира и так далее до бесконечности.
Лингвист-любитель катастрофически не замечает того, что его способы действия позволяют дать не только то решение, которое он предлагает, но и множество других, его совершенно не устраивающих, но столь же допустимых с точки зрения его методики. Никакого ответа на вопрос, почему он выбрал именно это решение среди десятков возможных, кроме «я так вижу» или «это я угадал», он дать не может.
Вообще, лингвистам-любителям чужд главный принцип науки как таковой — требование доказать выдвигаемое утверждение или по крайней мере предъявить веские аргументы в его пользу, которые показали бы его предпочтительность перед конкурирующими версиями. Любителю совершенно достаточно того, что, по его мнению, «так могло быть».
Любители не знают главного принципа фонетической эволюции
Более того, они не хотят его знать, даже если им его формулируют и разъясняют, — потому что он немедленно становится непреодолимым препятствием на пути их фантазерства.