Мастер тату

Львов не был уверен, что справится со зверем. И он вызвал санитарную команду. Теперь они стояли и смотрели, как девушка в белых джинсах вытряхивает на столик содержимое своей сумочки.

Львов тоже стоял и смотрел – ему казалось, что девушка – это не главная угроза. Она как-то связана с вредной формой жизни, но это не была она сама. Львов вспомнил, что существует такой способ борьбы с тараканами: ставить ловушку с отравленной приманкой, чтобы один зараженный таракан утащил смерть ко всем остальным. Ловушка сработала. Оставалось лишь позаботиться, чтобы девушка в белых джинсах вывела на всех своих подельников. На всю их гребаную популяцию человекомутантов. Львов пожалел, что Кирилла сейчас нет рядом. Ему бы это понравилось, он бы...

И в следующую секунду Львов испытал чувство, которое именуется по-иностранному "дежа вю" – он уже все это переживал. Он уже стоял в гостинице "Алмаз" и понимал, что сейчас, в эти секунды, все летит к черту. И он не мог ничего с этим поделать.

Все-таки тварь в белых джинсах была опасна. И она показала свои зубы. В руках у нее была все та же сумка, но теперь оттуда вылетали не пудреницы и не помада. Оттуда вылетали пули – большие, тяжелые, громкие. Сумочка аж задымилась. А Бородин сел на кровать, удивленно держась за живот. Еще один человек упал – парень из гостиничной службы безопасности. Белые джинсы рванулись вперед, к выходу из номера, на пути был приехавший с Бородиным Амиров, и белое заджинсованное колено с лету вошло ему между ног, а сумочка ударила по лицу...

И вот тут Львов вытащил пистолет, сделал шаг от холодильника и выстрелил девушке в ногу, сзади, чуть повыше колена. Это был холодный расчетливый выстрел – не чтобы убить, а чтобы остановить. Чтобы можно было завершить истребление чуждых человеку мутантских форм.

Девушка закричала – тонко, жалобно – и с размаху грохнулась на пол, на выставленные руки и на оба колена. Она обернулась – ее взгляд на миг встретился со взглядом Львова. Это были глаза раненого зверя – не человека. Животной ярости в этих зрачках было столько же, сколько и боли. Львов заметил, что пальцы лихорадочно ищут на полу упавший пистолет. Он сделал еще шаг вперед, чтобы выстрелить в руку или около руки, но тут под подошвой ботинка что-то хрустнуло. Львов посмотрел вниз – какая-то ампула, выпавшая из сумочки. Одновременно хлопнула дверь – раненый звереныш в белых джинсах удирал на четырех лапах.

Львов знал, что шансов у нее нет. Он неторопливо двинулся в коридор, однако пришедший в себя Амиров опередил его и выскочил первым, рыча какие-то страшные нерусские проклятья.

Амиров выскочил, а потом так же стремительно рванулся обратно, причем спиной вперед. Львов не сразу понял, что Амиров падает, и тем более он не понял, что падает Амиров от полученных только что двух пуль в живот. Львов принял падающее тело на левую сторону груди, прислонил Амирова к стене... И тут пришел шторм.

То есть это было похоже на шторм. Или на тайфун. Или на цунами. То есть на какое-то стихийное бедствие.

В коридоре, напротив двери номера 1243, стоял большой человек с двумя большими пистолетами. И он стрелял из них. Стрелял прямо в распахнутую дверь.

Львова унесло этим тайфуном, бросило на пол, придавило телом Амирова. Большой человек прошелся по ним, как по асфальту, зашел в комнату и выстрелил в голову Охременко, который застыл, как столб, с телефонной трубкой в руке. Потом – в голову Бородину, который полулежал на кровати.

Потом выстрелы прекратились. Большой человек стоял молча и неподвижно. Львов лежал на полу, чувствуя липкую жидкость у себя на животе. И еще он слышал шаги. Кто-то шел по коридору к номеру 1243.

Этот "кто-то" перешагнул через Львова и через Амирова, молча прошел мимо большого человека с пистолетами и приблизился к цели своего визита. Он решительно потянул на себя дверцу холодильника. Львов закрыл глаза.

Глава 40

Предчувствие не обмануло – опасен был именно беззубый. Она буквально прочитала разорванной плотью – это его пуля. Это он выстрелил ей в ногу.

Лика упала как кошка – на четыре точки. Зверски оглянулась на беззубого, который медленно поднимал пистолет для нового выстрела – и выскочила в коридор. Там она схватилась за кадку с пальмой, встала на ноги и поковыляла в сторону лифта, так быстро, как только могла – бледная, истекающая кровью, но по-прежнему не испытывающая страха. Только злость и решимость.

– Я уйду, – шептала она, вдохновляя себя на долгий путь до лифта. – Я уйду... А что не досталось... Так никому не досталось... Ни мне, ни Себастьяну вонючему...

Навстречу прошел большой человек в кожаной куртке. Он посмотрел сквозь Лику, как будто бы ее и не было в коридоре. Вот и славно, лишние вопросы и разговоры были сейчас ни к чему... Ни к чему будет и пуля в спину, когда беззубый выйдет в коридор. Что-то он медлит, садист проклятый...

Перекошенное испугом старушечье лицо – это дежурная по этажу сдуру вылезла посмотреть на бесплатное представление.

– Что с вами?

– Уйди, дур-ра... – Сил мало, но дежурная от толчка летит с приличной скоростью. Лифт, лифт, лифт...

Она ввалилась в кабину.

– Не так быстро, дорогая.

– Что?!

– Тебя же предупреждали...

– Я...

– Тебя предупреждали. Ты сама выбрала...

– А...

– Мои вещи все еще в номере? Быстро!

– Д-да...

– Спасибо. Ты неважно выглядишь, дорогая. Поранила ножку? Бывает. Если ты помнишь, то твой знак, Луна, олицетворяет поиск тайного знания, скрытого от других. Но также есть и отрицательная сторона твоего знака – лунатизм, безумие, неправильное использование своих способностей...

– Н-нет...

– Пытаешься управлять событиями, но теряешь контроль, и тогда события управляют тобой... И они приводят тебя к концу... Печальному концу...

Лика не знала, что внушает ей больший ужас – лезвие ножа в его руке или желтый блеск его глаз. Холод лезвия, проникающий жаркий взгляд – двойная безумная боль.

Страх пришел. И он был одет в длинное желтое пальто.

Глава 41

– А когда я скажу "три", ты вылезешь из машины и войдешь в это здание. Оно должно быть тебе знакомо. Ты поднимешься на лифте на нужный этаж. И сделаешь то, что нужно. Мы говорили с тобой об этом. Ты помнишь. Ты знаешь. Ты сделаешь.

Молчун медленно качнул подбородком. Это здание действительно было ему знакомо! Он бывал там. Он знал некоторых людей, которые работали в этом здании. Были еще какие-то воспоминания, но смутные, смутные... Поверх всего – желтые кольца. Уже давно. Очень давно.

– Когда ты сделаешь это, то можешь быть свободен. Больше мне не нужны твои услуги. Ты сможешь пойти куда хочешь. Но не раньше, чем сделаешь важное дело в этом здании. Ты понял. Теперь счет. Один. Два. Три.

Молчун вышел из машины, и в ту же секунду "Мерседес" начал двигаться прочь от бизнес-центра. Молчун размеренной походкой вошел внутрь. Охранник кивнул ему – наверное, это был знакомый. Молчун тоже кивнул ему. И вошел в лифт.

Кабина неслась вверх, и где-то на уровне седьмого этажа Молчун почувствовал влагу на своих щеках. Он плакал.

И это была первая за многие дни вещь, которую Молчун сделал не по приказу человека по имени Себастьян, а по собственному внутреннему импульсу. Лифт поднимался вверх, "Мерседес" отъезжал от здания, и поэтому контроль Себастьяна над Молчуном постепенно слабел. Молчун уже мог плакать, но по большому счету он ничего изменить не мог. Он знал, что поднимется на нужный этаж и сделает все, как сказал Себастьян. По счету "три".

После слез стала постепенно проявляться и память. Молчун вспомнил фамилию "Фридкес". Кажется, этот Фридкес потом превратился в Себастьяна, в человека, который посмотрел Молчуну в глаза и сказал: "Подойди и ударь, если сможешь". И Молчун не смог, потому что этот взгляд остановил его как прямое попадание из гаубицы. Он бросил нож, он упал на колени, он заплакал, не в силах отвести своего взгляда от пронизывающих желтых зрачков Себастьяна... А тот будто бы неспешно осматривался внутри головы Молчуна, перебирал воспоминания о прошлом, эмоции, чувства, надежды и страхи. Потом он положил Молчуну на голову свою ладонь и сказал: "Пойдем".