Страница 5 из 76
– Правда? – "Спортсмен" почесал в затылке, а мужик на диване вздохнул и тихо сказал ему:
– Заплати.
– Вот именно, – кивнул Молчун. Подход полу-Лужкова показался ему разумным. Ни споров, ни скандалов. Просто заплати и живи спокойно.
Пока "спортсмен" вытаскивал деньги, Молчун на всякий пожарный заглянул в ванную комнату и на кухню. Никого там не обнаружив, Молчун окончательно успокоился. Вернувшись в комнату, он увидел "спортсмена", горделиво потрясавшего пачкой денег.
– Черт с тобой, – тоном проигравшегося в рулетку миллиардера сказал "спортсмен", подтягивая свободной рукой красные штаны. – Вот твои деньги.
Молчун протянул руку, но "спортсмен" с ехидной улыбкой спрятал деньги за спину и поинтересовался:
– Деньги-то при мне, а где бабы?
– Сначала бабки, потом бабы, – буркнул Молчун, забрал у "спортсмена" деньги и стал пересчитывать купюры. Каламбур насчет баб и бабок придумал не Молчун, это было произведение Гоши, далеко не единственное в этом роде. Профессиональный юмор, язви его...
Молчун вышел в коридор, достал мобильник и позвонил Кристине в машину, сказав, чтобы девушки поднимались. Через пару минут Кристина переступила порог квартиры, приветственно пропев:
– Здравствуйте, мальчики...
Следом появилась Мила с выражением смертной тоски на кукольном личике. "Эта подруга слишком много о себе думает", – решил Молчун. Краем уха он слышал, что Мила то ли была моделью где-то в провинции, то ли хотела стать моделью, но что-то там у нее не заладилось, и вот теперь она расхаживала совсем не по подиуму, таская при этом оставшееся с прежней работы надменно-холодное выражение лица. Гоша называл такие гримасы "эксклюзивная стервозность", а когда Молчун выразил сомнение, стоит ли держать такую цацу в конторе, снисходительно заметил ему:
– Вообще у нас должно быть как в зоопарке – каждой твари по паре. А что касается Милы... Честное слово, есть мужчины, которым такой тип нравится. – Гоша подумал и добавил: – Хотя есть еще больше мужчин, которым нравится бить баб такого типа по морде... И твоя задача, Молчун, следить, чтобы Милу не забили до смерти.
Сейчас ситуация складывалась для Милы самым благоприятным образом – стоило ей пройти, чуть покачивая узкими бедрами, на середину комнаты, как полу-Лужков встрепенулся и уставился на девушку. Он буквально ел ее глазами. Особенно его манили Милины ноги. Что ж, Молчун мог его понять.
Пока мужчины таращились на бывшую модель, Кристина отступила на шаг и шепнула Молчуну:
– Ну, раз их двое, то через два часа.
– Чего?
– Через два часа забирай нас, – зло прошипела Кристина. – Я тут до утра куковать не собираюсь, мне деньги нужно зарабатывать!
– Посмотрим, – сказал Молчун. В его записной книжке значилось "на ночь", и Молчуну не хотелось нарушать инструкцию. Эта дурацкая исполнительность была заложена в нем с армии. В конторе приказов не было, была инструкция Гоши и был список клиентов, который выдавал Молчуну диспетчер. Для него это и были приказы.
– На что ты хочешь посмотреть? – не унималась Кристина. – Попроси, я тебе покажу, как товарищу по работе. И покажу, и дам потрогать. Ты только попроси, не смущайся. А то ты такой весь из себя застенчивый...
– Ну, мне пора! – Молчун громко бросил это, но ни "спортсмен", ни полу-Лужков не обернулись, увлекшись общением с длинноногой Милой. "Спортсмен" уже извлек откуда-то бутылку водки и стаканы. Мила брезгливо морщилась, но хозяев квартиры это, кажется, ничуть не раздражало.
– Два часа, – сказала Кристина в спину Молчуну и закрыла за ним дверь.
Глава 6
Подполковник Бородин выбрал из органайзера ручку подешевле и треснул тыльным ее концом по столу:
– Я уже во второй раз говорю – кончайте базар!
– Бог троицу любит, – пробормотал Львов. Он предусмотрительно расположился за противоположным концом длинного стола для заседаний и теперь мог безнаказанно бурчать себе под нос все что вздумается. Рядом с ним старший оперуполномоченный Хорьков увлеченно разглядывал старый номер "Плейбоя", держа его на коленях.
– Дашь потом посмотреть? – спросил Львов.
– Ага... – Хорьков с трудом оторвался от занятия, куда более увлекательного, нежели совещание, которое подполковник Бородин уже минут десять безуспешно пытался начать. – У меня этого добра завались... Взяли одного типа с фальшивыми баксами, а в машине у него штук десять таких журналов...
– В третий раз! – Подполковник стукнул ручкой по столу и огорченно вздохнул, увидев, что колпачок все-таки треснул. Кирилл появился в дверях именно в эту тяжкую минуту и получил по полной программе. Пока гнев подполковника изливался наружу, Кирилл на всякий случай застыл на месте, а под конец Бородин рявкнул:
– Всё, садитесь, Иванов! Где стоите, там и садитесь, хватит бегать!
Львов со своего места подавал приятелю знаки, но подполковник в упор сверлил Кирилла тяжелым взглядом, так что до Львова Кириллу в этот день добраться было не суждено, и он сел у двери, в паре метров от Бородина. Впоследствии Львов сокрушенно утверждал, что из-за такого расклада все и вышло и что если бы Киря сел рядом с ним, то ничего бы и не случилось... Кто знает?
– Начнем, – сказал подполковник. – Проведем совещание по-деловому, без лишних разговоров, не отвлекаясь на посторонние темы, хотя некоторые взяли моду... – Тут Бородин замолчал, и вопрос о моде так и остался нераскрытым. Очевидно, подполковник вспомнил свое обещание не отвлекаться на посторонние темы. – Сначала об убийстве в Пушкинском сквере, – сказал Бородин, хмурясь. – Кажется, все там присутствовали. Не во время убийства, я имею в виду, а утром, когда прочесывали сквер. Нашли гильзы от пистолета, но этого явно недостаточно... И вообще – убийство это выходит за все рамки. И портит нам всю картину. Поэтому все должны в меру возможностей внести свой вклад в раскрытие. Вот Охременко свой вклад уже внес...
Львов посмотрел на то, что подполковник назвал вкладом Охременко, и уважительно покачал головой: на стенде висел здоровенный плакат – схема места преступления. Штатный художник лежал третью неделю с гриппом, поэтому ответственное задание Бородин свалил на старшину Охременко, имевшего неосторожность при поступлении на службу заявить, что в детстве он посещал художественную школу. Правда, всего шесть месяцев и без особых успехов. Схему Охременко начертил черным фломастером на обратной стороне старого плаката с перечислением статей морального кодекса строителя коммунизма. Особенно старшине удались угловатые елки вдоль сквера, а также траектории пуль, изображенные пунктиром.
– Просто Пикассо какой-то, – прошептал Львов Хорькову, но тот не отреагировал.
– ...довести до вашего сведения, – увеличил свою громкость Бородин, – основные факты по этому делу. Позавчера, пятнадцатого апреля, около двадцати трех часов на пульт дежурного поступил сигнал от жительницы дома номер 89 по улице Калинина, что напротив сквера. Жительница сообщила, что со стороны сквера были слышны выстрелы. По данному сигналу была отправлена патрульная машина, усилиями которой в сквере было обнаружено два мертвых тела. Одно тело мужское, другое женское. Здесь же имелось тело мертвой собаки. Как выяснилось потом, животное также имеет отношение к делу – его смерть наступила от ранения, нанесенного огнестрельным оружием...
– Класс! – прошептал Хорьков, переворачивая страницу. Львов завистливо покосился в его сторону и вздохнул – самому заняться было нечем, а Кирилл сидел слишком далеко, чтобы играть с ним в морской бой. Убийство в сквере Львова мало интересовало, потому что на прошлой неделе Бородин торжественно повесил на Львова другое "общественно значимое" преступление – поджог винного магазина. При этом подполковник поклялся в ближайшее время Львова больше не грузить, а стало быть, можно было не таращиться на произведение художника Охременко и не слушать рассуждения Бородина о расположении мертвых тел в сквере.