Страница 3 из 6
Из дома вышел старый Тун-бао с коконником[15] на плече, изъеденным белыми муравьями и потерявшим прочность: надо было его укрепить, починить. Заметив, куда смотрит А-до, Тун-бао расвирепел. Ну и непутевый у него сын! Зачем только он путается с Хэ-хуа? «Свяжешься с этой сукой, Звездой Белого Тигра[16] – загубишь семью», – не раз остерегал он сына.
– Старший брат трудится, рисовую солому в пучки вяжет,[17] а ты бездельничаешь, – в бешенстве накинулся он на А-до. – Ну-ка живо иди, подсоби!
Глаза старика налились кровью, лицо побагровело, он проводил сына, ушедшего в дом, злым взглядом, тщательно осмотрел коконник и не спеша принялся за работу. В молодости Тун-бао часто столярил, но сейчас пальцы утратили гибкость, и он быстро устал. Разогнув спину, Тун-бао невольно глянул в комнату, где на стене, на бамбуковых дощечках висели три листа бумаги, усеянные личинками шелкопряда. Сноха, стоя под навесом, оклеивала бумагой бамбуковые корзинки.
В прошлом году они купили для оклейки старые газеты, чтобы сэкономить хоть немного денег, и Тун-бао был уверен, что шелковичные черви вылупились хилыми именно поэтому – нельзя непочтительно относиться к письменам.[18] Нынче же вся семья недоедала, чтобы купить специальную бумагу, желтую и плотную. Тщательно оклеив корзины, Сы приладила еще сверху три картинки, купленные вместе с бумагой. На одной был нарисован таз изобилия, на двух других – всадник со знаменем в руке. Говорили, что это дух шелкопрядов.
Старый Тун-бао тяжело вздохнул и обратился к снохе:
– Сы данян! Спасибо твоему отцу, что помог нам занять тридцать юаней, мы хоть двадцать даней листьев купили. Но рис у нас на исходе. Что делать?
Деньги были даны под двадцать пять процентов месячных, раздобыть их удалось действительно благодаря отцу снохи, Чжан Цай-фа, который поручился за Тун-бао перед своим хозяином. Двадцать пять процентов месячных – это было еще по-божески. Но долг и проценты следовало вернуть сразу, как только шелкопряды совьют коконы.
– Все деньги на листья ухлопали. А листья останутся, как и в прошлом году, – недовольно бросила сноха, поставив корзинки сушиться на солнце.
– Да что ты мелешь! По-твоему, каждый год, что ли, будет таким, как прошлый? Хочешь листья продать? Да у нас их наберется едва с десяток даней. Разве всех шелкопрядов накормишь?
– Ну, ты же всегда прав! – съязвила сноха. – А я одно знаю: есть рис – ты сыт, нет рису – голодный сидишь.
Как только речь заходила об иностранной грене, у снохи со свекром начинался спор. Однако на этот раз Тун-бао почему-то промолчал, лишь покраснел от злости.
Между тем грена скоро должна была оживиться. Вся деревушка – тридцать дворов – лихорадочно готовилась к этой поре, напрягала все силы. Исполненные надежд, люди забыли даже о голоде. Семья Тун-бао не вылезала из долгов, ела изо дня в день тыкву да батат. Мало у кого оставался рис, да и то не более трех доу.[19]
В прошлом году, правда, собрали хороший урожай хлебов, но когда расплатились с помещиками и ростовщиками, внесли налоги и всякие дополнительные обложения, урожая будто и не видели. Теперь только и было надежды что на шелкопрядов. Соберут коконы – расплатятся с долгами. И крестьяне со смешанным чувством страха и надежды усиленно готовились к этой важной в их жизни поре.
До праздника гуюй[20] оставались считанные дни. Грены уже начали зеленеть, и женщины, встречаясь на рисовом току, с волнением и радостью сообщали друг другу:
– Лу Фу-цин с Лю-бао скоро «прижимать»[21] начнут!
– А вот Хэ-хуа с мужем уже завтра начинают. Быстро как!
– В нынешнем году тутовые листья поднимутся до четырех юаней. Хуан Даос[22] нагадал.
Сы напряженно всматривалась в свои листы, по которым была рассыпана грена. Точки на личинках, похожие на кунжутные семена, все еще оставались черными. А-сы поднес листы к свету, но, как ни разглядывал, зелени не увидел. Сы не на шутку встревожилась.
– Ведь у нас грена юйханская,[23] – заметил А-сы и, чтобы хоть как-то успокоить жену, предложил: – Может, начнем согревать?
Жена ничего не ответила.
Лицо Тун-бао выражало глубокую печаль, но своих опасений он никому не высказывал.
На другой день Сы опять стала рассматривать листы с личинками и, к счастью, увидела наконец ярко-зеленые пятнышки. Женщина поспешила поделиться своей радостью с мужем, свекром, с А-до и даже с Сяо-бао. Затем положила все три листа себе на грудь и, бережно, словно ребенка, обхватив их руками, осторожно села, боясь шевельнуться. Вечером она велела мужу лечь с братом, а сама легла отдельно и, прижимая к себе листы, плотно укрылась одеялом. Личинки, густо усеявшие листы, вызывали зуд во всем теле, но женщине это было приятно и в то же время немного тревожно – точно такое же ощущение она испытала во время беременности, когда зашевелился ребенок.
Вся семья с волнением ждала появления шелкопрядов, лишь А-до оставался безучастным.
– Шелкопряды, – говорил он, – нынче, видать, уродятся. А все равно не судьба нам разбогатеть!
Тун-бао ругал сына, обзывал пустомелей, но тот стоял на своем.
Червоводня была заранее приготовлена, и на другой день после согревания личинок Тун-бао обмазал глиной головку чеснока и положил у стены червоводни. Он делал это каждый год, но сейчас руки у него дрожали от волнения. В прошлом году гаданье[24] сбылось, но что было потом, об этом Тун-бао и вспоминать не хотелось.
Вся деревня теперь была занята согреванием личинок, и женщин на рисовом току и на берегу речки заметно поубавилось. Деревня, казалось, была на осадном положении; даже друзья не навещали друг друга. Шутка ли! Ведь гости могли растревожить богиню шелководства! Случайно встретившись на току, люди шепотом перебрасывались несколькими фразами и тут же расходились. Это были поистине «священные» дни.
У старого Тун-бао на всех трех листах уже копошились «новорожденные». Все сразу забеспокоились: червячки стали появляться перед самым праздником гуюй, а в первый день праздника шелкопрядов собирать не полагалось. Пришлось отложить на день-два. Сы данян бережно взяла листы и отнесла их в червоводню. Тун-бао украдкой глянул на чеснок, лежавший в червоводне, и обмер: из головки выглядывало всего два ростка; взглянуть второй раз Тун-бао не решался и лишь про себя молился, чтобы через день к полудню чеснок дал побольше ростков.
Настал долгожданный день. Сы заволновалась и, перемывая до обеда рис, нетерпеливо поглядывала, закипела ли в котелке вода. Тун-бао взял припасенные ради этого случая ароматические свечи и благоговейно поставил их перед изображением бога домашнего очага.[25] А-сы с братом принесли с поля цветы, и Сяо-бао вместе со взрослыми крошил и растирал их, резал фитиль-траву.[26] Время уже подошло к полудню, когда все было готово и вода в котле закипела. Сы воткнула в волосы «шелкопряда»[27] и два гусиных пера и пошла в червоводню. За нею шествовал Тун-бао с весами и А-сы с растертыми полевыми цветами и мелко нарезанными стеблями фитиль-травы. Сы развернула лист, муж подал ей крошево из цветов и стеблей, и она стала равномерно рассыпать его по листу. Потом взяла у свекра весы, положила на них лист, вытащила из волос гусиное перо, осторожно сгребла червячков вместе с крошевом в корзинку и принялась за другой лист. «Новорожденных», выведенных из иностранной грены, Сы смела в отдельную корзинку. Завершая обряд, женщина вытащила из волос «шелкопряда» и вместе с гусиным пером приладила к ручке корзинки.
15
Коконник – складная трехъярусная деревянная этажерка с 7–8 полками, на которые ставят по одному решету. (Прим. автора.)
16
Здесь, очевидно, намек на бесплодие Хэ-хуа.
17
В пучках рисовой соломы шелкопряды прядут коконы. (Прим. автора.)
18
В старом Китае все, на чем писались иероглифы, почиталось как святыня. Ненужную бумагу с письменами бережно собирали и подвергали сожжению, чтобы дух письмен улетал вместе с дымом на небо.
19
Доу – мера объема, равная 10,3 литра.
20
Гуюй – период «хлебных дождей», шестой из двадцати четырех сезонов сельскохозяйственного года, продолжающийся с 20 числа четвертого месяца по 4 число пятого месяца по лунному календарю.
21
Согласно распространенному в краях Тун-бао обычаю, когда личинки шелкопряда начинают зеленеть, листы следует прижать к телу, чтобы согреть. Через три-четыре дня вылупляются червячки, которых можно уже собирать. Обычно это делают женщины. (Прим. автора.)
22
Даос – даосский монах. Здесь: прозвище.
23
Юйхан – уезд в провинции Чжэцзян, славившийся культурой разведения шелковичных червей.
24
По поверьям, существующим в краях, где жил Тун-бао. с помощью чеснока гадают, уродятся ли шелковичные черви. За два-три дня до сбора молодняка шелкопрядов в червоводне кладут головку чеснока, обмазанную глиной, и в день сбора смотрят, сколько ростков появилось на чесноке. Если мало, значит, урожай будет плохой. (Прим. автора.)
25
Бог домашнего очага – покровитель семьи. Обряд его проводов совершался в каждой китайской семье в ночь под Новый год. Предполагалось, что, задобренный жертвоприношениями и молитвами, бог очага в своем докладе Верховному владыке небес в наилучшем свете представит семью, проводившую его должным образом.
26
Фитиль-трава – растение (род камыша), из мягкой сердцевины которого делали фитили для светильников. Отсюда название травы.
27
Имеется в виду сделанное из бумаги изображение молодняка шелковичного червя, которое обычно покупается заблаговременно. Связанный с этим обряд в различных районах проводится по-разному. (Прим. автора.)