Табак

– Все понятно, – сказал он. – Они хотят скрыть свои планы.

– Что ты обо всем этом думаешь? – храбро спросил Стефан.

– Думаю, что фирмы заинтересованы во введении тонги.

– Разумеется, – сказал Стефан. – Тонга сокращает расходы на обработку. Но тогда в мертвый сезон рабочие будут голодать вдвое дольше.

Лицо Макса было по-прежнему безучастно.

– Это только на первый взгляд так кажется, – сказал он неожиданно. – Государство готовит закон о страховании безработных. Экспорт наших Табаков в Германию возрастет. Тонга – это более гигиеничная, механизированная обработка. Фирмы будут закупать, обрабатывать и экспортировать больше табаку. Рабочий сезон может удлиниться… Тонга может оказаться полезной и для рабочих. В конце концов, не могут же рабочие восставать против рационализации труда.

– Да, – подтвердил Стефан.

Разговор не привел ни к чему. Макс, довольный, взглянул на покрасневшее от гнева лицо юноши и спокойно закурил сигарету. «Провокатор, – тревожно подумал Стефан. – Этот человек провокатор, агент фирм или полицейский». Но в противовес этому подозрению он сразу же допустил, что Макс, быть может, осторожный и очень опытный товарищ. Его уверенный взгляд и усмешка в глазах подтверждали это предположение. Однако Стефан чувствовал, что он все равно находится в мучительной неизвестности. Все-таки можно было задать Максу еще несколько вопросов. Стефан принялся подготавливать для этого почву.

– Но ты же знаешь, что деньги для страхового фонда государство будет выкачивать опять-таки из карманов рабочих, – сказал он, – тогда как заработная плата не поднимется ни на лев. А пособие – это просто жалкие крохи, которые сейчас отнимают у нас, чтобы подкинуть их нам в голодный сезон. Государством управляют капиталисты, а уж они шагу не ступят, если это хоть на грош уменьшит их прибыли.

– Ты рассуждаешь узко, – возразил Макс.

Их взгляды встретились. Стефан снова увидел в глазах собеседника прежнюю усмешку, смешанную с добродушным лукавством. Но игра становилась утомительной, и Стефан нахмурился. Это, видимо, доставило удовольствие тюковщику.

– Может быть, я сыщик? – усмехнулся Макс.

– Ясно, что нет. Но давай прекратим разведку, ладно?

– Мне кажется, мы уже прекратили, – сказал Макс.

– Тогда будь более искренним.

– А ты говоришь искренне?

– Прости, но я начинаю думать, что ты глуп.

– Ничего, – терпеливо отозвался тюковщик.

– Я тебя сразу раскусил. Ты анархист, который разыгрывает из себя социал-демократа, но это не помешает нам прийти к согласию по некоторым вопросам. Не так ли?

Макс рассмеялся, и, когда рот его открылся, обнаружились плоды подвига антисемитов – дыры на месте выбитых зубов.

– А что ты скажешь о себе? – спросил он.

Серо-синие глаза его вдруг стали серьезными.

– То, что ты, вероятно, уже знаешь, – ответил Стефан. – Я сочувствую коммунистической партии. Работать я начал еще в гимназии. Распространял нелегальную литературу, руководил кружками. Все это обнаружилось, и меня исключили. Впрочем, исключением я обязан отцу. Он учитель латинского языка… Свихнувшийся… косный человек.

– Знаю, – сказал еврей.

– Значит, ты интересовался мной?

– Почему же нет?

– Так ты анархист? – опять спросил Стефан.

– Нет. Продолжай.

– Если ты узколобый фанатик, ты можешь сыграть со мной неприятную шутку, но все равно я буду говорить. Так или иначе, ты по крайней мере не агент фирмы и не полицейский – я так думаю. На прошлой неделе, когда я с тобою встретился у охотничьего домика, я заметил у тебя немецкую книгу. «Ага, – сказал я себе, – человек, который знает немецкий и так разговаривает, не унизился бы до того, чтобы поступить на службу в полицию».

– Возможно и такое, – произнес Макс. – Некоторые интеллигентные рабочие поддались влиянию фашистов.

– Так вот я решил попробовать с тобой поговорить, хоть это и может обойтись мне дорого. Когда меня исключили, я начал агитацию среди рабочих и первого мая прошлого года организовал конференцию в горах. А когда я вернулся, весь первомайский комитет арестовали. Потом начался судебный процесс, и я сидел в тюрьме…

Голос Стефана зазвенел от волнения.

– Это пустяки, – небрежно уронил Макс.

Стефан насмешливо улыбнулся. Тюковщик показался ему слегка самонадеянным.

– Да, это просто пустяки, – сухо продолжал Макс. – В то время в Софии без суда расстреляли троих товарищей.

Стефан вздрогнул. Он стал дышать быстрее и глубже. Загадка, которая мучила его несколько дней, разрешилась. Макс снял кепку, и его рыжие волосы, влажные от пота, заблестели на солнце, как парик из медной проволоки. Спутники сошли с аллеи и углубились в сосновую рощу, шагая по темно-коричневой хвойной подстилке.

– Почему ты обратился ко мне только сейчас? – спросил Стефан.

– Потому что сначала надо было разобраться в некоторых вещах. Давай сядем.

Они растянулись на ковре из сухих сосновых игл. Стефану показалось, что и взгляд, и речь, и движения Макса вдруг приобрели какую-то резкость, требующую подчинения. Но его раздражало, что Макс обратился к нему так поздно.

– Значит, ты во мне сомневался? – с горечью произнес он. – И городской комитет поручил тебе следить за мной?… И ты, может быть, боялся, как бы я тебя не выдал?

Тюковщик дружески похлопал его по плечу.

– Не торопись, парень!.. Ничего я не испугался. Тут дело идет о судьбе тысяч рабочих, а у тебя только и опыта что работа в гимназии. Сомнения мои объясняются осторожностью. После успехов твоего брата в «Никотиане» я в самом деле вправе задуматься над тем, насколько ты устойчив в моральном отношении.

– Хорошо, – сказал Стефан, – Думай!

– Мы ничуть не сомневаемся в твоей теперешней искренности. Но твой брат наконец открыл секрет успеха. Из стажера он сразу превратился в помощника главного эксперта. Чудеса, да и только, правда?… И если, как говорят, все дело в небезызвестной госпожице[23] Спиридоновой, то можно ожидать и дальнейших успехов в этом роде. Твой брат может проглотить всю «Никотиану»… Но это предвещает блестящую будущность и тебе.

– Ты думаешь… – начал было Стефан, покраснев от гнева.

– Пока что я ничего не думаю, – спокойно прервал его тюковщик. – Или, точнее, допускаю только один шанс из тысячи, из десяти тысяч… Да, допускаю ничтожную вероятность, что ты нам изменишь. Но когда колесо борьбы завертится, когда тысячи стачечников будут рассчитывать на нас и жизнь десятков товарищей повиснет на волоске, нам придется предусмотреть и эту возможность. Мы – мозг, который руководит всем, и поэтому должны предвидеть все. Ты меня понял?

– Да, – глухо ответил Стефан.

Наступило молчание. В роще слышались только дуновение ветра, шумевшего в ветвях сосен, и далекие веселые голоса из городского сада.

– Что вы думаете делать? – спросил он немного погодя.

Макс помедлил с ответом.

– Мы решили ничего тебе не поручать, – сказал он.

– Но вы меня не знаете… Я ничего не выдал, даже когда агент стал бить меня револьвером по голове.

Голос Стефана задрожал от негодования, в его темных глазах загорелся мрачный огонек.

– Мы знаем, что сейчас ты отличный товарищ, – сказал немного погодя Макс – Решено просто дать тебе отпуск на год. Это не должно тебя оскорблять. Ты можешь употребить это время на работу над собой и подумать о будущем. Мы не секта фанатиков, а организация свободных людей, которые приносят жертвы добровольно. Это тяжелые жертвы. Ты знаешь, чем чревата работа партийного деятеля… Подпольная собачья жизнь, зверские истязания и пуля… Впрочем, пуля – это счастье, если только она у тебя была раньше, чем тебя схватили, или если палач милостиво пускает ее наконец тебе в голову. Вокруг тебя будет кипеть жизнь, а ты будешь пробираться по ней, как скорбная, бледная тень. Ты будешь видеть, как люди любят друг друга, создают семьи, рожают детей, а твоя жизнь будет теплиться, как огонек забытой лампадки. Иногда ты будешь испытывать одиночество, ужасное, надрывающее нервы одиночество… Тогда тебе захочется иметь жену и детей, целовать и ласкать их, радоваться благам, созданным культурой, но будет уже поздно… Разъяренные и обезумевшие хозяева этого мира станут преследовать тебя повсюду. Да, брат, это ужасно… Я наблюдал, как многие товарищи переживали это.

23

Госпожица – барышня; обращение к незамужней женщине в буржуазной Болгарин.