Табак

Борис сказал:

– Я хочу видеть господина Спиридонова.

– Это его вы ждете? – спросила Мария.

– Да. Но не знаю, встал ли он.

– Может быть, встал. Уже пять часов.

– Я хочу поговорить с ним.

– Мой отец знает вас?

– Нет. Но я служащий фирмы. Сегодня утром директор меня уволил. В связи с этим я бы хотел сказать вашему отцу несколько слов.

Мария умела мгновенно проникать в мысли людей и судить о них по мимолетным изменениям в выражении их лиц, по неуловимому трепету во взгляде и голосе. Этому ее научила печальная необходимость мириться с повседневным притворством окружающих. Значит, этого юношу уволили. Но ничто в его облике и речи не говорило о том, что увольнение вызвано его неспособностью, ленью или каким-нибудь совершенным им низким мошенничеством. Он казался только честолюбивым, слишком честолюбивым и уверенным в своих достоинствах, чтобы подчиняться приказаниям или быть мелким служащим фирмы; а ведь он был только мелкий служащий – об этом свидетельствовали его изношенный костюм и терпеливое ожидание. Уверенность в себе была написана на его лице, и выражение это было таким неприкрытым, что вряд ли могло нравиться его начальникам. Но именно оно спасало его от подозрений в том, что он совершил тяжкий проступок по службе, и придавало какую-то пламенность его твердым и холодным чертам. Слово «уволен» вызвало в Марии сочувствие к нему, но какой-то такт, какой-то женский инстинкт, который сейчас вдруг пробудился в ней, заставил ее притвориться, что это холодное лицо не произвело на нее впечатления. Ее охватило жгучее желание помочь юноше и одновременно – стремление поговорить с ним еще. Приступы меланхолии давно убили в ней вкус к подобной игре, и это внезапное, странное желание удивило ее. Неужели ее так заинтересовал этот незнакомый мелкий провинциальный служащий их фирмы? Смешно было воображать, что в нем есть что-то незаурядное.

Она сказала:

– Я не знаю, согласится ли отец разговаривать с вами об этом. Все вопросы, касающиеся персонала, он предоставляет решать своим директорам.

Юноша посмотрел на нее, словно удивленный ее осведомленностью и равнодушием. Мрачные холодные огоньки враждебно вспыхнули в его глазах.

– Вопрос, о котором я намерен говорить, касается в первую очередь интересов фирмы, а потом уже моего увольнения, – холодно объяснил он.

«Ого!.. – подумала Мария. – Ты поспешил меня возненавидеть. Это значит, что ты вспыльчив и горд. Но не думай, что я похожа на отца… Не думай, что это интересы фирмы заставят меня помочь тебе или не помочь. Я не совсем такая, как ты думаешь».

– Тогда обратитесь к директору, – посоветовала она рассеянно.

– Но я же сказал вам, что директор меня уволил.

– Ах, да!.. Очень жаль.

– Нет, не очень. – В голосе его внезапно зазвучал гнев, вызванный ее рассеянностью и безразличием. – Я могу хоть сейчас поступить в другую фирму на более высокую должность.

«Гордый, – подумала она опять. – Не любит подлизываться и не пытается с помощью своих достоинств использовать женщин. Или, может быть, он именно это и делает сейчас, только очень умело».

Она спросила удивленно:

– Почему же вы не поступаете туда?

– Потому что сначала хочу раскрыть кое-что в интересах вашей фирмы и попытаться остаться в ней.

– Что вы хотите раскрыть?

– Вам это не интересно.

«Значит, на меня ты не рассчитываешь? – подумала она. – Хорошо, посмотрим!»

– Не думаю, что мой отец согласится вас выслушать. За работу филиалов отвечают только директора, и он не вмешивается в их распоряжения.

– Это особый случай.

– Отец никогда не отступает от своих принципов.

– И все-таки я попытаюсь его увидеть.

– Не предсказываю вам успеха.

Он усмехнулся, как будто желая сказать: «Ты упряма, избалованна и самонадеянна – настоящая дочь миллионера!.. Но не воображай, что ты интересна или красива». Но вдруг лицо его помрачнело. Может быть, его план не удастся. Ничего у него не получится, если он не объяснит Спиридонову все подробно и ясно. Речь должна идти, не об увольнении Бориса, не о воровстве Баташского, не о лени директора и служащих, а о введении «тонги»[21] на всех складах «Никотианы» одновременно. Это будет коренным переворотом. Это обещает огромные прибыли и устранение всех конкурентов на германском рынке. Карманы Бориса были набиты таблицами, вычислениями и листками, на которых он кратко, по пунктам, перечислил главные моменты закупок, обработки и заключения контрактов с учетом тех перемен, которых требовал переворот. Он предусмотрел и все виды возможного противодействия со стороны рабочих, конкурентов, политических деятелей и экономических институтов и наметил пути к их преодолению. Можно было подумать, что в разработке этого плана приняли участие все специалисты фирмы. Борису он стоил многих бессонных ночей, изнурительной и напряженной работы мысли, кропотливой возни с таблицами и статистикой после утомительного рабочего дня с отравленном воздухе склада. Однако у великого человека, господина генерального директора «Никотианы», едва ли найдется время на то, чтобы выслушать хоть два слова, когда к нему обратится со своим фантастическим предложением его ничтожный, мелкий, уволенный служащий, которого он даже никогда не видел. Может быть, дочь его и права. Может быть, отдых для пего так же дорог, как и дело. Тогда Борису останется только изложить свой план на бумаге, переписать его на машинке и послать или в дирекцию фирмы, или генеральному директору на дом, подобно тем маньякам, которые посылают влиятельным людям проекты вечного двигателя или спасения мира от экономических кризисов. Но это сразу вызовет подозрение, что и Борис такой маньяк. Остается еще одна очень слабая надежда: заговорить со Спиридоновым, когда тот выйдет из дому и будет садиться в машину. Но именно в такие минуты большие люди бывают особенно рассеянными; именно когда они куда-то спешат, нищие, дураки и маньяки кажутся им невыносимо надоедливыми. Нет, и это не поможет. Только теперь Борис понял, как труден путь, по которому он решил пойти, и все-таки не потерял надежды. Ведь остались другие возможности, другие фирмы – там тоже можно попытаться.

Мария заметила, как на его лице отразились гнев и презрение, словно он хотел сказать: «Ты и твой отец – надутые индюки, но я не обращаю на это внимания. Главное – сделать свое дело». Она не знала, да и не могла ничего знать о его планах. Для нее он был просто мелким служащим, который хочет, чтобы его вновь приняли на работу. Может быть, при теперешней безработице увольнение означало для него долгие месяцы лишений и обивания чужих порогов, но он не хотел, даже не пытался попросить ее о помощи хоть одной вежливой фразой, которая никак не унизила бы его, хоть намеком во взгляде. В этих темных, проницательных и холодных глазах была какая-то застывшая гордость, какая-то неуязвимая надменность, способная вылиться скорей в опрометчивые поступки, чем в просьбы. И тогда ей опять показалось, что он коренным образом отличается от всех мужчин, которых она встречала до сих пор, от всех ее поклонников, так безуспешно и угодливо уверявших ее, что она красива, интересна, талантлива и привлекательна. И тогда ее снова охватило жгучее и странное чувство, что именно таким – полным жизненной силы и твердости – должен быть человек, которого она хочет встретить и о котором мечтает в одинокие часы меланхолии. Но она все еще не была уверена в своем открытии. Слишком часто приходилось ей разочаровываться в людях, пытавшихся обмануть ее своим позерством и хитростью. Ей захотелось проверить его характер до конца. Может быть, достаточно только подать знак, что он ей нравится, и сразу же развернется пружина его раболепия и дерзкого желания попытать счастья. Так поступали многие мужчины. Правда, гордость ее при этом подвергалась некоторому риску, но потом все легко будет восстановить одним ударом. Надо попробовать.

Она подняла голову и встретилась с ним глазами. В течение нескольких секунд взгляды их не отрывались друг от друга, словно пытаясь проникнуть в тайну мыслей. Потом она улыбнулась – эта бледная, слабая, но все-таки кокетливая улыбка ее серых глаз и бескровных губ лишь очень редко появлялась у нее и походила на усталый солнечный луч, пробившийся через разорванные тучи в дождливый день. Улыбка говорила: «Все зависит от меня». Мария немного подождала, потом добавила взглядом: «Ты необычный человек и мог бы мне понравиться». Подождала еще, но и этот вызов остался без ответа, утонул в непроницаемом спокойствии его глаз. Теперь они не выражали ни гнева, ни насмешки, ни дерзкой рисовки человека, понявшего, что он нравится женщине; однако они и не смущались, не бегали и не пытались спрятаться. Они были просто неуязвимы, до отчаяния неприступны, полны неизвестности. «Хитрит, – подумала она. – Хочет посмотреть, как далеко я пойду». Тогда она бросила последнюю карту и сказала смело:

21

Тонга – более простая и дешевая по сравнению с ручной механизированная обработка табака. Она применяется, когда табак доставляется прямо на фабрику. При этом сокращаются сроки ферментации и соответственно время, когда табачники заняты на производстве, что приводит к значительному уменьшению их заработков.