Страница 16 из 38
Даже узкая специализация работы Артура подтверждала эту аксиому. Определяя количество газов в атмосфере, он отмечал повсеместное увеличение содержания не только углекислоты, но и метана. Анализ льда в Арктике и Антарктике, где не раз зимовал Артур, показывал, что за последние триста лет концентрация метана в атмосфере повысилась двое. А этот газ, как и двуокись углерода, поглощает инфракрасное излучение с поверхности Земли, усиливает «парниковый эффект».
Предметом особой заботы в наблюдениях Артура были облака. Со старательностью студента, дающего первый урок в школе в присутствии сурового методиста, Артур просвещал нас, доказывая, что облака есть истинные спасители жизни на Земле. И хотя о физике атмосферы мы имели кое-какое представление, но сейчас воспринимали ее не умозрительно, а видели наяву.
Сверху пушинками нависали перистые облака, состоящие из микроскопических ледяных кристаллов. Ниже пенились высокослоистые и высококучевые облака, похожие на валы гигроскопической ваты. А почти у земли клубились облака слоисто-кучевые, кучевые, кучево-дождевые, те, что несут ливни, снегопады, жестокую болтанку.
Мы видели, как развивалась облачность на температурной границе двух областей, двух фронтов: холодного и теплого. Масса холодного и более тяжелого воздуха заползала под легкую теплую воздушную массу и, подобно гигантскому клину, приподнимала ее. И в небе творилось невообразимое — облака всех форм и расцветок открывали нам картину холодного фронта, чуть впереди которого мы взлетели и, подобно пушинке одуванчика, неслись вместе с ним. Аэростат как бы добровольно попал в котел гигантской погодной кашеварки, не пытаясь ни обгонять ветер, ни отставать от него.
Ближе к шестикилометровой высоте подъем стал замедляться. Я взглянул на часы. С момента взлета прошло пять часов. В пятнадцать надо определять местонахождение. Но прежде придется заставить всех пообедать. Есть никому не хотелось. Побаливала голова. Легкие с трудом втягивали разреженный воздух. Начинался кислородный голод.
Но это было еще полбеды. Постепенно стал донимать холод. Горячий чай в термосах согревал на несколько минут. Потом зубы снова начинали выстукивать морзянку.
— А если залезть в спальники? — предложил Артур.
— Но как будешь работать?
— Так не с головой, только наполовину.
Я откинул брезент, чтобы достать спальные мешки. Митька с тоскующим взглядом сидел в одной стороне. Прошка — в другой. Значит, и собаке, и котенку тоже было плохо.
— Митька… — Артур погладил собаку по спине, но она не отозвалась на ласку.
Я положил перед носом кусок колбасы. Митька, вздохнув, отвернулся.
— Отдаю ему свой спальный мешок, — объявил сердобольный Артур.
— К чему такие жертвы? — отозвался Сенечка. — У меня есть запасная куртка. Давайте надевать!
Пес не сопротивлялся. Передние лапы его мы просунули в рукава, а поскольку куртка оказалась широкой, то полы зашили на спине крупными стежками. Прошку я засунул да пазуху. Котенчишка пригрелся и затих.
К вечеру газ в оболочке стал охлаждаться. Шар пошел вниз, пробил облачность, огни рисовались в форме гигантской трехпалой лапы. Так выглядела сверху Тула. Мир сразу наполнился звуками: гудками машин, звоном трамваев. Где-то слышалась музыка. В паутине освещенных улиц а переулков мы рассмотрели яркий пятак танцплощадки, услышали даже возбужденный гул толпы.
Потом медленно проплыли и заросший парк, старая кладбищенская ограда и полуразрушенная часовенка…
Сенечка высыпал балласт, уравновесил аэростат на километровой высоте и лег спать, Я передал в штаб сводку, притулился рядом. Артур остался на вахте.
На вторые сутки полета он решил приблизиться к границам стратосферы, чтобы поймать так называемые «космические лучи».
Над собой мы видели серебристую сферу оболочки с черным зевом аппендикса. От нее к подвесному кольцу опускались стропы. У обруча в разных концах висели два мешочка. В белом лежал шнур от клапана. В красном — от разрывной вожжи, которая необходима при посадке.
А вокруг было небо — самое красивое из всего, что мы когда-либо видели. Оно казалось слоистым, точно прозрачное желе. Светлое, как туман, — у горизонта, дальше размытая голубизна постепенно переходила в синеву, там белел овал молодой луны. Напротив жарко пылало солнце. Сетка, снасти, корзина — все было в сверкающем инее, будто деревья в морозный солнечный день.
Почувствовав, что замерзает, нервно замяукал Прошка. Теперь он уже сам просился под куртку, где ему было тепло и спокойно. Митька же в своей длиннополой одежке пока крепился.
— Надо приучать его к маске, — сказал Сенечка.
И тут Митька воспротивился. Сенечка, словно кляпом, заткнул ему пасть резиновой маской, хотел стянуть еще ремешками, но пес стал сопротивляться. Сначала хотел спрятаться в ворохе имущества, однако, когда Сенечка проявил настойчивость, Митька, словно на борцовском ковре, рывком свалил Сенечку.
— У-у, образина… Еще рычит, — обидчиво произнес Сеня, признав свое поражение.
— Ему надо показать пример, — посоветовал Артур.
Мы надели кислородные маски. Пес озадаченно поглядел на нас. Потом вильнул хвостом, подставил морду Артуру, разрешил надеть маску и задышал, шумно втягивая кислород.
Отважный Сенечка, оказывается, всерьез опасался аварии. Оболочка нагрелась и раздулась до опасных размеров. Лететь выше означало терять балласт и газ. Не выдержит шов, лопнет оболочка — и тогда ныряй с парашютом, а куда приземлимся — неизвестно.
У радиостанций я запросил пеленги. Мы находились километрах в тридцати юго-восточнее Пензы.
Мы забрались на девять тысяч метров. Аэростат перемахнул высоту Эвереста. Барометр показывал 230 миллиметров ртутного столба. Красная ниточка термометра примерзла к цифре 43,3° ниже нуля. Оболочка выдержала. Артур закончил замеры и кивнул Сенечке. С облегчением пилот потянул за белый конец клапанной стропы, стравливая газ. У земли все же уютней, чем в далеких небесах. По дороге вниз сняли кислородные маски, не забыли и Митьку. А Прошка, оказывается, все это время крепко спал.
Уравновесились на трех тысячах. Теперь можно было потрапезничать. В одном из термосов у нас хранился куриный бульон. Однако второе — сублимированное мясо в целлофановых пакетах — успело превратиться в булыжник. Пришлось размачивать его в горячем чае и сосать, как леденцы.
…Холодный фронт рассеялся в районе Элисты. Наконец открылась земля, испятнанная кое-где прямоугольниками вспаханных полей. Паутинками разбегались редкие дороги, речки. Селений в степи было мало. Чаще встречались чабанские кибитки. Белыми облачками перекатывались овечьи отары.
Аэростат висел, отражая солнечные лучи серебристыми боками. И все же он плыл, если верить дымке внизу под нами, лениво отползающей назад. Рассчитывать курс было ни к чему, поскольку приметные ориентиры, обозначенные на карте-десятикилометровке, были видны километров на двадцать вперед.
Мы опустились на спальники, собрались подремать, однако сон не шел. С ним у нас вообще не ладилось. Маленькое неудобство — и спать невозможно! Думали: намаемся в тесной своей корзине, научимся спать и сидя и стоя. Не научились.
На горизонте показалась дельта Волги, Множество рукавов разбегалось в стороны, завязало в камышовых зарослях. По дымке вдали можно было предположить, что там лежал большой город — Астрахань. Мы пролетали восточнее. Под нами плыли солончаки с проплешинами оранжевых песков. Ни одной живой души, ни одного домика. Но не так уж далеко темнела железная дорога Астрахань—Гурьев. Прикинул нашу скорость. Навигационная линейка показала сто километров в час. Так когда-то летал незабвенный «кукурузник» По-2. Если приземляться, то надо здесь. Дальше будет поздно. В плавнях и камышах мы сгинем наверняка. Не успеют нас отыскать и вытащить. Запросил метеосводку. Ответ не обрадовал. На всех высотах дул северный ветер, порывающийся смениться на западный. Протянул Артуру карту с помеченным курсом: