Страница 25 из 37
Такое переплетение генеалогических линий неудивительно: правящие дома Западной Европы находились в столь тесном и многолетнем общении, что каждый из членов этих домов был родственником многих других. Кровосмесительные браки и связи не были в то время редкостью, однако солидные ученые-историки не воспринимают упомянутые версии всерьез. Девочку при крещении нарекли в честь трех сестер матери – ее теток – Софией Фредерикой Августой, а называли уменьшительным словом от первого имени – Фике. Фике была хороша собой, стройна, обладала веселым нравом и добрым сердцем.
Однажды маленькая София вместе с матерью приехала в гости к герцогине Брауншвейгской, у которой в то время гостили принцесса Марианна Бевернская и несколько священников. Один из них, некто Менгден, славился как прорицатель. Взглянув на принцессу Бевернскую, он не промолвил ни слова об ожидавшем ее будущем, зато, посмотрев на Фике, сказал ее матери: «На лбу вашей дочери вижу короны, по крайней мере три».
Фике учили французскому и немецкому языкам, танцам, истории и географии, музыке и чистописанию. Она училась легко и быстро схватывала все, чему ее обучали. Когда девочке исполнилось десять лет, ее привезли в столицу Любекского княжества – город Эйтин – и там, при дворе местного епископа, она впервые встретилась с одиннадцатилетним гольштинским принцем Карлом Петром Ульрихом.
А просватали ее за него в 1743 году, когда он уже жил в Петербурге и официально считался наследником российского престола. Немало способствовал этому сватовству давний доброхот княгини Иоганны Елизаветы Фридрих Великий. 30 декабря 1743 года он писал ей: «Я не хочу дольше скрывать от Вас, что вследствие уважения, питаемого мною к Вам и к принцессе, Вашей дочери, я всегда желал доставить ее необычайное счастье, и у меня явилась мысль, нельзя ли соединить ее с троюродным братом, русским великим князем. Я приказал хлопотать об этом в глубочайшем секрете». Далее Фридрих советовал княгине ехать в Россию без мужа, не говоря никому ни одного слова об истинной цели поездки… В Москве княгине Иоганне Елизавете следовало говорить, что поездка предпринята единственно для того, чтобы поблагодарить Елизавету Петровну за ее милости к Гольштинскому дому.
10 января 1744 года мать и дочь выехали из Цербста, 3 февраля прибыли в Петербург, а 9 февраля достигли Москвы, где находились Елизавета Петровна, Петр Федорович и весь императорский двор. Был канун дня рождения Петра Федоровича, когда ему исполнилось шестнадцать лет. За три версты до Первопрестольной, на Тверской дороге, Софию и ее мать встретил Карл Сивере, один из мимолетных любовников императрицы, вскоре ставший камер-юнкером двора Петра Федоровича, а через некоторое время и графом. Сивере выразил большую радость по случаю приезда дорогих гостей, которых, по его словам, с нетерпением ожидали в Кремле.
Встреча превзошла все ожидания: обе женщины были обласканы, осыпаны подарками и награждены орденом Святой Екатерины. Елизавета Петровна была очарована невестой племянника и при всяком удобном случае ласкала и одаряла ее. Да и жених в первые дни казался внимательным и предупредительным, но вскоре невеста поняла, что перед ней всего лишь неразвитый, хвастливый и физически слабый подросток.
Готовясь к свадьбе, Фике много сил и времени отдавала изучению русского языка и проникновению в премудрости православного богословия, чем крайне расположила к себе Елизавету Петровну и многих придворных. 28 июня произошло крещение Софии Фредерики Августы в православную веру под именем Екатерины Алексеевны.
Она без ошибок и почти без акцента произнесла символ веры, чем поразила всех присутствовавших в церкви. А на следующий день произошли помолвка и обручение Петра и Екатерины, официально объявленных женихом и невестой. Великой княгине, объявленной «Императорским высочеством», полагался придворный штат. Его возглавила приставленная к Екатерине графиня Мария Андреевна Румянцева, встречавшаяся нам прежде на страницах этой книги. К сожалению, Петр Федорович в это время оставался без присмотра и опеки и в ожидании свадьбы пил водку и слушал от своих лакеев, камердинеров и слуг разные сальности на тему обращения с женщинами.
Наконец 21 августа состоялось венчание. Свадьба продолжалась десять дней. Петербург был украшен арками и гирляндами, из дворцового фонтана било вино, столы на площади перед дворцом ломились от яств, и каждый, кто хотел, имел возможность поесть и выпить за здоровье молодых и повеселиться.
Свадебный пир проходил под орудийные залпы при свете праздничных фейерверков. На верфях Адмиралтейства произвели спуск на воду шестидесятипушечного корабля, звонили во все колокола, а с Невы палили десятки корабельных пушек. Но веселье кончилось, а молодожены, оставшись наедине, вскоре почувствовали неодолимую неприязнь друг к другу. Доверяясь дневнику, Екатерина писала: «Мой возлюбленный муж мною вовсе не занимается, а проводит свое время с лакеями, то занимаясь с ними шагистикой и фрунтом в своей комнате, то играя с солдатиками, или же меняя на день по двадцати разных мундиров. Я зеваю и не знаю, куда деться со скуки». Молодая женщина сначала скучала в одиночестве, потом с головой погрузилась в книги, выезжала на охоту, на рыбалку, занималась верховой ездой.
Как и следовало ожидать, таких невинных забав оказалось недостаточно для темпераментной молодой женщины. Тем более что соблазнов вокруг было предостаточно, да и сама императрица подавала не лучшие примеры, отставив «любезна друга Алешеньку» и влюбившись в молодого красавца двадцатидвухлетнего Ивана Ивановича Шувалова.
Рождение наследника престола Павла Петровича
Героем и талантом великой княгини Екатерины Алексеевны был Сергей Васильевич Салтыков – камергер Петра Федоровича. Во всяком случае, сама Екатерина настаивала на том, что после свадьбы ее с Петром Федоровичем у нее не было ни одного любовника, а с пострадавшим безвинно Андреем Черкасовым ее связывала чистая юношеская дружба. Салтыков был двумя годами старше Екатерины. Он принадлежал к старшей линии знаменитого рода Салтыковых, ведших свой род с XIII века. Его отец, граф и генерал-аншеф Василий Федорович Салтыков, был родным братом царицы Прасковьи Федоровны, жены царя Ивана V Алексеевича и, таким образом, приходился Елизавете Петровне троюродным братом. Немаловажно, что Василий Федорович женился на княжне Марии Алексеевне Голицыной, большинство многочисленных родственников которой оказалось на стороне Елизаветы Петровны.
В 1750 году С. В. Салтыков женился на фрейлине императрицы Матрене Павловне Балк, племяннице уже известных нам Балков и Монсов. Из-за всего этого, а также за необыкновенную красоту Салтыкова определили камергером к великому князю Петру Федоровичу, что позволило ему часто находиться подле Екатерины Алексеевны. «Сергей Салтыков, – писала Екатерина II, – дал мне понять, какая была причина его частых посещений… Я продолжала его слушать; он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться ни при Большом дворе, ни, тем более, при нашем».
Как-то во время охоты на зайцев, оставшись наедине с Екатериной, Салтыков признался ей в страстной любви. Ответному чувству Екатерины способствовало то, что Петр Федорович тогда волочился за девицей Марфой Исаевной Шафировой – внучкой петровского сподвижника барона П. П. Шафирова. Когда появились признаки беременности, Елизавета Петровна запретила Екатерине ездить верхом по-мужски и по тем же причинам присмотрела в Ораниенбауме хорошенькую молодую вдовушку, склоняя ее через придворных к любовной связи с Петром Федоровичем.
14 декабря 1752 года двор выехал из Петербурга в Москву, и по дороге у Екатерины произошел выкидыш. Ожидавшиеся роды не состоялись. Петр Федорович заподозрил Екатерину в неверности, поскольку ее беременность была для него полной неожиданностью. Последующие события укрепили его в этом подозрении. Известный мемуарист и ученый Андрей Тимофеевич Болотов писал: «Петр Федорович стал обходиться с нею с величайшей холодностью и слюбился напротив того с дочерью графа Воронцова и племянницею тогдашнего великого канцлера Елисаветою Романовною, прилепясь к ней так, что не скрывал даже ни перед кем непомерной к ней любви своей, которая даже до того его ослепила, что он не восхотел от всех скрыть ненависть свою к супруге и сыну своему, и при самом еще вступлении своем на престол сделал ту непростительную погрешность и с благоразумием совсем несогласную неосторожность, что в изданном первом от себя манифесте, не только не назначил сына своего по себе наследником, но не упомянул об нем ни единым словом.