Страница 23 из 37
Маркиз де Шетарди, хорошо осведомленный об интимных делах двора, писал в 1742 году о событиях, произошедших за десять лет до того: «Некая Нарышкина, вышедшая с тех пор замуж (речь идет об Анастасии Михайловне Нарышкиной, вышедшей замуж за генерал-майора Василия Андреевича Измайлова), женщина, обладающая большими аппетитами, и приятельница цесаревны Елизаветы, была поражена лицом Розума, случайно попавшегося ей на глаза. Оно действительно прекрасно. Он брюнет с черной, очень густой бородой, а черты его, хотя и несколько крупные, отличаются приятностью, свойственной тонкому лицу. Он высокого роста, широкоплеч… Нарышкина обыкновенно не оставляла промежутка времени между возникновением желания и его удовлетворением. Она так искусно повела дело, что Розум от нее не ускользнул. Изнеможение, в котором она находилась, возвращаясь к себе, встревожило цесаревну Елизавету и возбудило ее любопытство. Нарышкина не скрыла от нее ничего. Тотчас же было принято решение привязать к себе этого жестокосердного человека, недоступного чувству сострадания».
Елизавета пришла в восторг от альковных утех с ним и огромной силы его страсти. Приближая Розума к своей особе, она сначала переименовала его из певчих в придворные бандуристы, а затем он стал гоф-интендантом, получив под свое начало двор и все имения благодетельницы. Розум, став влиятельным придворным и превратившийся в Алексея Григорьевича Разумовского, остался добрым, скромным, умным человеком, каким был и прежде. Он любил свою мать, заботился о брате и трех сестрах, посылая им деньги, принимал своих деревенских земляков, приезжавших в Петербург, и старался никому не делать зла.
Алексей Разумовский был чужд дворцовых интриг, политических игр, коварства, хитростей, борения страстей и не изменил себе на протяжении всей своей жизни. Этими качествами он снискал уважение многих сановников и аристократов. В числе его друзей оказались многие родственники Елизаветы Петровны, и сама она, казалось, приняла образ жизни и характер отношений, свойственный ее «другу нелицемерному», как в одном из писем называла она своего возлюбленного. Алексей Разумовский и Елизавета Петровна были необычайно сладострастны, молоды и сильны, и обуревавшую их страсть ставили на первое место среди всех прочих чувств.
В разгар событий, на которых мы остановились, когда заговор вот-вот должен был разразиться, случился эпизод, красноречиво свидетельствующий как о взаимных чувствах Елизаветы и Разумовского, так и о подлинных отношениях цесаревны и Лестока. Об этом в довольно изысканной манере, хотя и не без натуралистических подробностей, информировал прусского короля Фридриха II его посол Мардефельд: «Особа, о которой идет речь, соединяет в себе большую красоту, чарующую грацию и чрезвычайно много приятного с большим умом и набожностью, исполняя внешние обряды с беспеременной точностью».
Добавим, что эта набожность Елизаветы, любовь к церковным службам и особенно к их обрядовой стороне, как и сердечная склонность к русским песням, хороводам и простонародной пище, приводила в восторг патриотов, негодовавших против засилья немцев, руководивших страной, но не знавших даже ее языка.
Далее Мардефельд продолжал: «Родившаяся под роковым созвездием, то есть в самую минуту нежной встречи Марса и Венеры, она ежедневно по несколько раз приносит жертву на алтаре матери Амура, значительно превосходя такими набожными делами супруг императора Клавдия и Сигизмунда. Первым жрецом, отличенным ею, был подданный Нептуна, простой рослый матрос. Теперь эта важная должность не занята в продолжении двух лет. До того ее исполняли жрецы, не имевшие особого значения. Наконец нашелся достойный, в лице Аполлона, с громовым голосом, уроженец Украины, и должность засияла с новым блеском. Не щадя сил, он слишком усердствовал, и с ним стали делаться обмороки, что побудило однажды его покровительницу отправиться в полном дезабилье (нижнем белье) к Гиппократу (подразумевается лейб-медик Лесток), посвященному в тайны, чтобы просить его оказать помощь больному. Застав лекаря в постели, она уселась на край ее и упрашивала его встать. А он, напротив, стал приглашать ее позабавиться. В своем нетерпении помочь другу сердечному она отвечала с сердцем: „Сам знаешь, что не про тебя печь топится!“ „Ну, – ответил он грубо, – разве не лучше бы тебе заняться этим со мной, чем со стольником из подонков?“ Но разговор этим ограничился, и Лесток повиновался».
Из бедного родственника – в наследники престола
А теперь вернемся к акту коронации Елизаветы Петровны, который отличался тем, что при его совершении трудно было сказать, кто после нее станет наследником престола. Тридцатитрехлетняя императрица уже оставила надежду стать матерью и потому приказала привезти в Петербург своего ближайшего родственника – сына своей сестры Анны Петровны, вышедшей замуж за герцога Шлезвиг-Гольштейнского Карла Фридриха, и названного Карлом Петром Ульрихом.
Его мать умерла менее чем через месяц после рождения сына.
Итак, бездетная российская императрица Елизавета Петровна решила, что, прежде чем произойдет коронация, к ней в Петербург приедет племянник – внук Петра I. «По странной игре случая в лице этого принца, – писал академик Ключевский, – совершилось загробное примирение двух величайших соперников начала XVIII века – Петр III был сын дочери Петра I и внук сестры Карла XII.
Будущий российский император в детстве был несчастен. Матери он не помнил, а отец его скончался, когда Петру исполнилось одиннадцать лет. Чтобы пристроить сироту хоть куда-нибудь, его отправили к родственнику в Любек, где тот занимал епископскую кафедру. Епископ дал в наставники мальчику двух учителей – фон Брюммера и Берггольца». Оба наставника были невежды, пьяницы и грубияны. Они часто били мальчика, держали его на хлебе и воде, а то и просто морили голодом, ставя на колени в угол столовой, откуда он наблюдал, как проходит обед.
Если же Петр крал из кухни кусок хлеба, то к экзекуции добавлялось и нечто новое: поставив принца на колени, в руки ему давали пучок розог, а на шею вешали рисунок, на коем был изображен осел. Петр рос худым, болезненным, запуганным и начисто лишенным чувства собственного достоинства. Ко всему прочему он стал лжив и патологически хвастлив. Учителя, любившие попойки, приучили своего воспитанника к спиртному, и он стал предпочитать всем прочим общество кучеров, лакеев, слуг и служанок, где можно было выпить за их счет. Он не любил учиться, а все время посвящал забавам и потехам. Любимым его занятием были игры с оловянными солдатиками, а лучшим зрелищем – пожары. Впоследствии эта страсть стала почти маниакальной: став великим князем, Петр Федорович велел будить себя даже среди ночи, лишь бы не пропустить очередного пожара.
С воцарением Елизаветы Петровны его праздному и бездеятельному времяпрепровождению пришел конец. Петру было велено изучать русский язык и православные каноны, которые стали ему преподавать два приехавших из России наставника. Однако дело скоро заглохло, поскольку возникло предположение, что Петра ждет не российский, а шведский трон, так как по матери он был внуком Петра I, а по отцу – внуком сестры шведского короля Карла XII, о чем мы уже говорили.
Не успел несчастный принц взяться за шведский язык и протестантский катехизис, как фортуна вновь обернулась к нему русским лицом, – в январе 1742 года он оказался в России по велению своей августейшей тетки. Карла Петра Ульриха продолжали обучать русскому языку и догматам православного вероисповедания. Причем дело было поручено высокообразованному священнику, хорошо знавшему немецкий язык. А пока принц с великим трудом и неохотой занимался науками, началась подготовка к коронации Елизаветы Петровны. 28 февраля 1742 года она торжественно въехала в Москву, а коронация состоялась через два месяца – 25 апреля. В этот же день Алексей Разумовский стал кавалером ордена Андрея Первозванного и обер-егермейстером. Гендриковы, Ефимовские, Петр Михайлович Бестужев-Рюмин и два его сына – вице-канцлер Алексей Петрович и обер-гофмаршал Михаил Петрович – получили графские титулы, а секретарь Елизаветы Петровны Иван Антонович Черкасский стал бароном.