Страница 31 из 38
По словам современного писателя, монахи Андроньева монастыря говорили, что в течение 7 дней, как труп расстриги находился в ямнике, над ним появлялись огни и такое множество чертей, что боялись идти к заутрене. Другой писатель, Масса, говорит, что в эти дни был такой сильный мороз, что на пространстве 20 миль кругом Москвы засохли вершины всех растений, как овощей, так и деревьев, как будто они были сожжены. Даже вершины сосен высохли так, что жалко было на них смотреть. Сочли за лучшее сжечь тело чернокнижника. Когда труп его вынули из ямника и повезли к воротам города, поднялся такой вихрь, что с деревянных стен снесло крышу. Труп был сожжен, по одному свидетельству, у деревни Котлы (за Серпуховской заставой), по другому сказанию – „расстригино тело в соделанном его аде (деревянной крепости, построенной по его приказу, на дверях которой были нарисованы адские сцены. – В. Б.) за Москвою-рекою, в Верхних Садовниках, сожгли и приятелей его поляков поставили около ада смотреть, дабы в Польше было сказано, что расстрига царствует в аде“. Пепел смешали с порохом и выстрелили им из пушки в ту сторону, откуда пришел самозванец».
Василий Шуйский
После убийства Лжедмитрия I в России появилось еще два самозванца – Лжедмитрий II и Лжедмитрий III. Произошло это во времена правления нового царя – Василия Шуйского, о котором будет рассказано здесь все тем же В. В. Назаревским, а о судьбе бояр Романовых в годы царствования Шуйского вы, уважаемые читатели, узнаете из статьи В. Г. Вовиной.
Итак, слово В. В. Назаревскому:
«Василий Иванович Шуйский, провозглашенный в Москве царем, не обладал силами, необходимыми для подавления Смуты. Престарелый, вдовый, бездетный, обладавший умом, годным для царедворца или министра, он совсем был лишен тех качеств, кои необходимы царю, а особенно основателю новой царской династии, в такое тяжелое время. Напротив того, в нем было немало такого, что делало его положение на престоле шатким, колеблющимся. Избранный только Москвою, а не всей Русью, он не обладал всей силой и полнотой власти, к коей привык народ и которую он ставил выше всего.
Он не был самодержец, а был только, по выражению современников, полуцарь, потому что дал боярам обязательство и клятву не решать ничего важного без их согласия. Каждое действие Василия, хотя бы оно и было вполне самостоятельным, представлялось народу внушенным Шуйскому не его царской совестью и чувством долга перед Богом и государством, а делом невольного соглашения с Думой боярской.
1 июня 1606 г. Василий Иоаннович венчался на царство, а 3 июня, ради предотвращения самозванства, были принесены в Москву мощи св. царевича Димитрия. Царь, инокиня-царица Марфа, духовенство, бояре и народ встретили их за городом, причем удостоверились в нетлении мощей. Сам царь нес раку царевича, прославляя его святость и свидетельствуя, что царственный отрок убит был по приказанию Бориса Годунова.
Напрасно Шуйский силился предотвратить самозванщину: это не успокоило Смуты. Сперва зашевелились области, не участвовавшие в избрании его и подвергшиеся интриге бояр: князь Шаховской возмутил против Шуйского Северскую Украину, а Ляпунов и Сумбулов – Рязанскую область. Но наиболее смуты производили народные низы, выразителем коих явился беглый холоп князя Телятевского Иван Болотников. Однако эта Смута не вдруг могла выставить из своей среды самозванца, хотя деятельно повсюду распускались слухи, что Дмитрий Иванович не был убит в Москве, как раньше и в Угличе, а что вместо него убили другого и, чтобы обмануть-де народ, лицо убитого покрыли маскою.
Первая волна Смуты, под водительством Ивана Болотникова, Шаховского и Ляпунова, докатилась до Москвы, и войскам Шуйского приходилось биться с мятежниками и под самой Москвой, и у речки Пахры, в селе Троицком, и близ деревни Котлы. Однако положение Василия Шуйского еще не расшаталось, и одни смутьяны принесли, как Ляпунов, повинную царю, другие отброшены были от Москвы и после осады в Туле должны были сдаться Шуйскому.
За первой волною Смуты катился второй вал ее: в Стародубе объявился Лжедимитрий II, которого одни называли поповичем от Знаменья на Арбате, другие – сыном Курбского. Между тем Шуйский не проявлял и в самой Москве царственной силы. Москвичи в это время видели, как выкопали из земли тела первых жертв самозванца – Годуновых – и как повезли их для новых похорон у Троицы. Неутешный плач дочери Годуновых Ксении, теперь инокини Ольги, глубоко трогал народ.
Вызван был в Москву низложенный самозванцем патриарх Иов и вместе с новым патриархом Гермогеном дал в Успенском соборе разрешение [прощение] народу от клятвопреступления при первом самозванце Федору Борисовичу. По этому поводу обнародована была от имени двух патриархов грамота с изложением событий от смерти Грозного до воцарения Шуйского включительно…»
Филарет, Василий Шуйский и Лжедмитрий II
И вновь ознакомимся с фрагментом статьи В. Г. Вовиной:
«Между тем события развивались стремительно. Недавно еще „власти“ подписывали грамоту об „истинности“ царя, посылаемую в Польшу, и вот уже Филарет 1 июня 1606 г. принимает участие в коронации нового избранника – Василия Шуйского. Как известно, судьба престола была решена в узком кругу московской знати, но Филарет должен был входить в этот круг. При венчании нового царя он вместе с Крутицким митрополитом нес крест, скипетр и „яблоко“ (державу).
С ноября 1606 г. он в Ростове. Но на занятия делами церковными времени оставалось мало, хотя он успел кое-что сделать, например учредить пост архимандрита в ростовском Борисоглебском монастыре. Тучи сгущались. Убиенный расстрига как бы мстил Филарету за отречение от него. Его призрак, Лжедмитрий II, „Вор“, уже осадивший Москву, двигался теперь к Ростову. Нужно было собирать „даточных людей“ с монастырей, поместий и вотчин. Осенью 1608 г. город готовился к осаде. В конце октября „Вор“ выслал „похвальную грамоту“ суздальцам во главе с архиепископом Галактионом „за верность и усердие“. Приходит к нему и челобитная ярославцев с повинной, подписанная архимандритом Спасского и игуменом Толгского монастырей. Крест „Вору“ целуют в Переяславле. Это был тот момент, когда „грады все Московского государства от Москвы отступиша“.
В октябре 1608 г. пал Ростов. Митрополит Филарет, „адамант крепкий“ („адамант“ – алмаз. – В. Б.), как сообщает летописец, призывал „стати против… злодеев“, убеждая жителей: „Аще мы и побиени будем от Бога венца восприимем мученическая“. Горожане хотели отойти в верный еще тогда царю Ярославль. Филарет, однако, противился: „Аще будет и многие муки претерплю, дому Пречистые Богородицы и Ростовских чудотворцев не покину“. Очевидно, именно в результате этой проповеди многие не успели бежать из города и были убиты. Оставшиеся в живых вместе с Филаретом заперлись в церкви, где и были захвачены. Можно представить судьбу несчастных. С Филарета сорвали святительские ризы, дали взамен „худые“ и под стражей отправили к „Вору“ в Тушино».
В. Г. Вовина отмечает причину перехода «крепкого адаманта» к Лжедмитрию II:
«Поляки, стоявшие за ним (Лжедмитрием II) и помнившие судьбу Отрепьева, понимали, что теперь необходимо больше привлекать русскую знать на свою сторону. „Дмитрий Иванович“ контролировал уже значительную территорию. Но власть светская не мыслилась без освящения духовной. Надежды на то, что Гермоген в Москве признает „Вора“, не было. Значит, патриарха нужно было „сделать“ нового. И уж на этот раз он должен быть лицом значительным, а не авантюристом вроде Игнатия. Пленение Филарета стало в этом смысле редкой удачей. Именно поэтому в Тушине его встретили с подобающими почестями. В ноябре он уже подписывает от своего имени грамоты как „нареченный патриарх Московский и всея Русии“.
В сделке Филарета с „Тушинским вором“ уже налицо в большей мере политический расчет, чем в его службе первому самозванцу. Там он был лишь невольным участником событий. Здесь – в значительной степени активным действующим лицом. Он исхитрился при этом пользоваться доверием Лжедмитрия и поляков и одновременно сохранить репутацию в Москве, где жила семья. Судя по посланиям Гермогена, в столице на Филарета смотрели исключительно как на невольного пленника „Вора“. Марфа Ивановна и дети опекались самой царицей».