Страница 9 из 179
Несколько позже он решил, что станет не писарем, а волостным старшиной и наведет порядок в своей волости. Видимо, ростки понятий об общественной справедливости заронил в его сознании отец. «Еще в раннем детстве, — вспоминал Г. Елисабешвили, — маленький Сосо наслушался от отца много рассказов о похождениях народного героя Арсена Одзелашвили. Арсен воевал против богатых, притеснявших бедных тружеников, нападал на поместья князей, грабил их и все добытое добро раздавал крестьянам, себе ничего не оставлял. Стать защитником угнетенных — было мечтой Сосо еще в детстве».
К тому времени, когда Сосо пошел в первый класс, его родители, сменив в очередной раз жилье, поселились против собора, рядом с магазином Абуева. Виссарион Джугашвили работал выше собора на углу возле лестницы, ведущей в закрытый рынок.
6 января 1890 года на Иордань, в день празднования Крещения, множество людей пришло к мосту через Куру, на главной улице были выстроены войска; а после церемонии духовенство стало возвращаться к своим церквам. Горожане фланировали по городу, стекаясь к храмам, где сосредоточивались центры празднования. Было пасмурно, но тепло. От ощущения разнообразия в текучке повседневного быта народ пребывал в приподнятом настроении, и мальчишки, возбужденные общей атмосферой, сновали в толпе, жадно впитывая свежие впечатления. Сосо находился почти в центре торжества, он принимал участие в выступлении церковного хора.
Слушатели собрались большой толпой в узкой улочке возле Оконской церкви, и никто не заметил, как сверху улицы стал спускаться бешено мчавшийся фаэтон с пассажиром. Он врезался в толпу, как раз в том месте, где стоял хор певчих. Удар дышлом сшиб Сосо, и колеса фаэтона переехали по ногам мальчика. Место происшествия окрркила толпа. Подоспевшие полицейские задержали бесшабашного кучера, а потерявшего сознание ребенка люди доставили домой.
Повреждение ноги мальчика было настолько серьезным, что его пришлось везти в тифлисскую лечебницу. В больнице он пробыл долго, и его учеба прервалась. Хотя виновника происшествия наказали — кучер был оштрафован и приговорен к месячному заключению, — несчастье с сыном стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Бесо. Весь скопившийся гнев, недовольство жизнью, горечь семейных конфликтов он выплеснул на жену. В нем были и обида за неудавшуюся попытку разбогатеть, и неудовлетворенность отупляющей, с утра до ночи работой, не приносящей достаточного заработка, и беспокойство за судьбу сына, но более всего его раздражало богомольство жены.
— Женщина помешалась на Боге и сбила с толку сына. Мужчина должен обучиться делу и честным трудом зарабатывать свой хлеб, а не учиться на попа, чтобы потом тянуть с бедняков последние медяки, — решил Бесо. — Не таскайся он с этими длиннорясы-ми — не было бы и несчастья! Куда твой Бог смотрел?
— Не греши, Бесо, не гневи Бога. Он знает, что творит, — не давала в обиду Всевышнего Кеке, — за грехи несчастья наши.
Бесо увез сына в Тифлис, в лечебницу; и мать отправилась за ними. Решив больше не возвращаться в Гори, Бесо устроился на фабрику Адельханова, а после выздоровления мальчика он привел на предприятие и его. Сосо «помогал рабочим, мотал нитки и прислуживал старшим». Семен Гогличидзе отмечал, что «некоторые из преподавателей знали о судьбе Сосо и советовали оставить его в Тифлисе. Служители экзарха Грузии (высшее лицо духовенства в те годы) предлагали то же самое, обещали, что Сосо будет зачислен в хор экзарха, но она и слышать об этом не хотела».
Кеке проявила настойчивость. Ее не устраивала перспектива, при которой сын будет тянуть рабскую лямку без каких-либо надежд на достойное будущее. Она забрала сына и к началу учебного года вернулась в Гори. В сентябре 1890 года Сосо вновь сел за парту. Среди новых одноклассников он познакомится с Дормидонтом Гогхия. Дядя Дормидонта Виссарион служил в уездном управлении и жил в доме свояка Андро Кипшидзе. После возвращения из Тифлиса Джугашвили поселились рядом с этим домом; Сосо и Дормидонт сблизились и стали дружить.
Крещенское несчастье не прошло без следа. Мальчик не мог наравне со сверстниками участвовать в беззаботных играх; он начинает замыкаться в себе, у него появляются особая походка бочком и новое прозвище Геза (Кривоходящий). В это время он уже острее воспринимает разницу между своими родителями и отцами одноклассников, кроме того, он чувствует себя уже серьезнее этих детей провинциальных священников, не разделяя их «бездумные забавы».
Он с прежним рвением занимается учебой и с еще большим увлечением погружается в чтение. «Я заметил, что он очень наблюдателен, вечно носится с книгами, никогда с ними не разлучается... — пишет сын полкового священника Петр Адамишвили. — Сосо не мог быть мне товарищем, ибо на переменах никакого участия не принимал в шалостях и играх. Отдых он проводил за чтением книг. Кушал хлеб или яблоки. Он не говорил с нами. А если заговаривали с ним, отвечал кратко, лаконично: «да», «нет», «не знаю». Более этого от него нельзя было добиться»; «Сосо вообще не любил выходить во двор»; «не было случая, чтобы он пропустил урок или опоздал».
Но не только болезнь изменила его поведение. В его мироощущении наступил переходный возраст; характер подростка стал приобретать уже устойчивые черты, и одной из особенностей этого становления было то, что он во всем «стремился быть первым».
Педагоги быстро обратили внимание на добросовестность и старание, сообразительность и целеустремленность мальчика. Они оказывают ему доверие. Учитель русского языка Владимир Андреевич Лавров «назначил его своим заместителем» и поручил ему выдавать ученикам книги, а преподаватели духовных дисциплин, оценив интеллектуальные и организаторские способности Сосо, привлекли его к обучению одноклассников чтению псалмов. Учеников допускали к проведению церковной службы только после тренировки с ним. Он приобрел неофициальный статус главного клирика, а на торжественных молебнах неизменно являлся главным певчим и чтецом. Он относился к своим поручениям весьма ответственно.
Для поощрительного доверия учителей к воспитаннику существовали и иные предпосылки. Преподаватель училища Г.И. Елисабедашвили вспоминал о незаурядных музыкальных способностях юного Сосо: «У этого одаренного мальчика был приятный высокий голос — дискант. За два года он так хорошо усвоил ноты, что свободно пел по ним. Вскоре он стал помогать дирижеру и руководить хором... Мы исполняли вещи таких композиторов, как Бортнянский, Турчанинов, Чайковский... Сосо хорошо пел в хоре учеников духовного училища. Обычно он исполнял дуэты и соло, часто заменяя регента хора».
Кстати, уже само то, что учащиеся получили возможность учить и исполнять произведения музыкальной классики, стало заслугой именно юного Сосо. Несмотря на царившую в училище строгую атмосферу, прививавшую будущим священникам «богобоязнь и смирение», мальчик оставался смелым и свободолюбивым. В отличие от своих одноклассников он не трепетал перед школьным начальством Он часто обращался к инспектору или надзирателям с просьбами о прощении провинившихся учеников, рассуждая об иных, чем наказание, средствах их исправления.
Его не по-детски здравые доводы убеждали старших, поскольку они основывались на здравой логике, а проявленные им пытливость, стремление мыслить нестандартно даже стали импульсом для своеобразной школьной реформы. Преподаватель духовного пения С.П. Гогличидзе рассказывал, что однажды мальчик обратился к нему с вопросом: почему в училище не поют светские песни? Вопрос поставил преподавателя в тупик, а объяснение, что учащиеся духовного училища «должны хорошо знать церковное пение», не удовлетворило подростка.
«Я думаю, — возразил Сосо, — что мы ничего не потеряем, если хоть иногда будем исполнять народные песни. Попросим, может быть, разрешат...» Сосо не отбросил забывчиво свою мысль, и когда в училище появился для проверки инспектор из семинарии, он напомнил о ней преподавателю. Разговор с инспектором состоялся в присутствии маленького «реформатора», и уже вскоре администрация получила от эрзарха разрешение не только на исполнение светских песен, но и на выделение часов для занятий учеников гимнастикой.