Борьба и победы Иосифа Сталина

Позже, на XIV съезде партии, он пояснил: «Из этой платформы ничего не вышло. На вопрос, заданный мне в письменной форме из недр Кисловодска, я ответил отрицательно, заявив, что, если товарищи настаивают, я готов очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой (курсив мой. — К. Р.)».

Сталин не блефовал. Для опытного политика были очевидны ло­гика и цели участников сговора. Боявшиеся остаться наедине с Троцким, они пытались использовать Сталина как противовес. Но одновременно они стремились снизить эффект его прямых кон­тактов с низовыми организациями.

Он прекрасно понимал, что его уход откроет дорогу Троцкому, но сам он не терял ничего, «кроме своих цепей». Более того, отстав­ка с должности Генсека не обрекала его на утрату политического авторитета. Такой шаг даже не лишал его связи с партийным акти­вом, но он не желал играть роль «свадебного генерала» при своих хитроумных коллегах.

С их стороны это было откровенной попыткой повысить уро­вень собственного влияния за счет принижения его роли в партии. Сталин ясно видел эти намерения и не был расположен упрощать для интриганов достижение своих целей. Впрочем, при живом Ле­нине вопрос о самой «власти» в партии прямо пока еще не стоял. Любые союзы и группировки не имели смысла и могли быть лишь пробой сил — прикидкой для будущих противоречий и столкнове­ний.

Понимал это и Троцкий. Он также отверг предложение войти в новый «триумвират». Троцкого тоже устраивала существующая ситуация. Он пользовался в партии популярностью, у него имелось достаточно сторонников не только из числа идейных привержен­цев, но и из «единоверцев». И хотя, как вспоминал член Исполкома Коминтерна Альфред Росмер, уже осенью 1923 года ходили слухи, что «Троцкий собирается действовать, как Бонапарт», — они еще не имели подтверждения действительно действенного их практи­ческого воплощения.

Имелось и еще одно обстоятельство. В связи с экономическим кризисом в Германии в этот период миф о мировой революции, за­вораживающий Троцкого, как очковая змея, снова овладел его соз­нанием и воображением. На Пленуме в сентябре 1923 года он по­требовал разработать «календарную программу подготовки и про­ведения германской революции».

Ему по-прежнему не давали покоя лавры мирового вождя. Что­бы разжечь «пламя пролетарской революции» в Европе, его план предусматривал ни больше, ни меньше, как посылку в Германию Красной Армии. Правда, уже вскоре выяснилось, что этот план не­осуществим. Являясь Председателем РВС, Троцкий передоверил работу своему заместителю Э.М. Склянскому. И состояние армии было плачевным.

Для исправления безобразного положения в армии необходи­мо было принимать меры. Одной из них стало предложение ввести в Реввоенсовет Республики Сталина или Ворошилова В ответ на это Троцкий обиженно заявил, что при новом составе РВС он отка­зывается нести ответственность за военное дело. На замечание Н. Комарова, что «члены ЦК обязаны подчиняться решению ЦК», он демонстративно покинул зал заседаний. Делегация, последовав­шая за ним с просьбой вернуться, получила отказ.

Состояние армии действительно было удручающее. И, торо­пясь реабилитировать свою бездеятельность, Троцкий встал в позу. В присущей ему манере саморисовки 8 октября он направил в Секретариат ЦК письмо. В нем он обругал политику партии и по­требовал послать его «как солдата революции» в Германию для по­мощи в организации там восстания. Зиновьев усмотрел в намере­нии Троцкого как мелкую месть, так и вмешательство в его част­ный «огород». Он сразу заявил, что ехать в Германию в качестве «солдата революции» должен именно он как председатель Комин­терна

Сталин остудил ретивый пыл мобилизовавших себя «солдат». Он примиряюще указал, что, во-первых, отъезд двух членов Полит­бюро развалит работу руководства, а во-вторых — заверил, что не претендует на место в Реввоенсовете. От Коминтерна в Германию командировали еврея Радека и Пятакова.

Отказ Троцкого от вступления в руководящий «триумвират» объяснялся не только тактическими соображениями. Он в очеред­ной раз воспарил в облака, ему было тесно в рамках разваленной и нищей России, этой, по его мнению, полуазиатской провинции мира

Подобно ограниченным людям, Троцкий никогда не сомневал­ся в своем величии. И его самовлюбленные заявления порой выгля­дели как комические монологи. Еще в апреле в Харькове он с выс­пренним пафосом изрек: «Балансу учимся и в то же время на Запад и Восток глядим зорким глазом, и врасплох нас события не заста­нут... И если раздастся на Западе набат, — а он раздастся, — то, хоть мы и будем по сию пору по грудь погружены в калькуляцию, в баланс и нэп, мы откликнемся без колебаний и промедления: мы революционеры с головы до ног, мы ими были, ими останемся, ими пребудем до конца».

Трудно сказать, сопровождал ли свое гротескно митинговое за­явление «демон революции» жестами, убедительно демонстри­рующими, насколько глубоко он завяз в дебрях калькуляции и ба­ланса. Но очевидно, что Россия представлялась Троцкому лишь временным прибежищем, «гостиницей», из которой он отправит­ся на покорение остального мира. Он ощущал себя теоретиком марксизма и не упускал возможности попророчествовать. «Новый период, — утверждал он, — открытых революционных боев за власть неизбежно выдвинет вопрос о государственных взаимоот­ношениях народов революционной Европы».

Внутренние проблемы России рассматривались в это время как эпизодическая необходимость не одним Троцким. Многим каза­лось, что неизбежная революция на Западе решит все и само собой. Позже Троцкий признавался: «Считалось самоочевидным, что по­бедивший германский пролетариат будет снабжать Советскую Россию в кредит в счет будущих поставок сырья и продовольст­вия не только машинами и готовой продукцией, но также десятка­ми тысяч высококвалифицированных рабочих, инженеров и орга­низаторов».

То, как «германский пролетариат» начал «снабжать» Россию, в 1941 году продемонстрировал Гитлер. Но тогда, в середине 20-х го­дов, сведения о политическом кризисе в Веймарской республике Троцкий и многие другие члены партии восприняли как предрево­люционную ситуацию. Да, Троцкий был далеко не одинок.

В июле 1923 года Карл Радек выступил на Политбюро с сооб­щением о революционной ситуации в Германии. Под давлением оптимистично настроенных членов Политбюро на совместном со­вещании с руководством Германской компартии 22 августа была принята резолюция. Она включала требование по «политической подготовке трудящихся масс СССР к грядущим событиям»; для мобилизации «боевых сил» и «экономической помощи герман­ским рабочим».

Зиновьев не ограничился демонстрацией своих личных бойцов­ских качеств письменным требованием о направлении в Герма­нию. 22 сентября на Пленуме ЦК РКП(б) он выступил с секрет­ным докладом «Грядущая германская революция и задачи РКП».

Его мнение о перспективах мировой революции полностью совпа­дало с взглядами Троцкого.

Ажиотаж нагнетался, и 4 октября Политбюро утвердило реше­ние комиссии о «назначении» революции на 9 ноября. 20 октября военная комиссия ЦК представила план мобилизации Красной Армии на случай помощи восставшему германскому пролетариату.

Верил ли в германскую революцию Сталин? Связывал ли с ней перспективы страны? Смотрел ли он так же оптимистично в гря­дущее, как его коллеги, практически просидевшие за границей до свержения русского царизма?

Сталин тоже голосовал за решение о подготовке революции в Германии. Он отдал дань одному из марксистских постулатов. Од­нако он не разделял всеобщей самонадеянности и эйфории. Он рассматривал ситуацию в высшей степени прагматично и взве­шенно.

В письме Зиновьеву 7 августа Сталин писал: «Должны ли (не­мецкие) коммунисты стремиться (на данной стадии) к захвату власти без социал-демократов, созрели ли они уже для этого — в этом, по-моему, вопрос (все курсивы мои. — К. Р.). Беря власть, мы имели в России такие резервы, как а) мир, б) земля крестьянам, в) поддержка громадного большинства рабочего класса, г) сочувствие крестьянства.