Кентавр выпускает стрелу

— Ну да, ведь ты углублен в самоанализ, — едко заметил Брент. — Между прочим, мне кажется, что именно для таких, как ты, здесь придумали одно хорошее правило. Я имею в виду клубное правило: оставить в покое свое прошлое, а с ним и все свои горькие сомнения. В конце концов клуб служит для развлечений.

— Клуб?! — гримаса отвращения тронула тонкие синеватые губы Вагера. — Профсоюз шизофреников — вот что это такое.

— Кто здесь говорит о шизофрении? — весело спросил незаметно подошедший Мелтон. — Ах, это ты, Джерри. Вы обсуждаете проблемы слабоумия?

Вагер кольнул его взглядом к повернулся, чтобы уйти.

— Почему он так странно посмотрел на меня? — спросил Мелтон.

— Можешь себя поздравить: приготовленный тебе сюрприз не удался, — загадочно ответил Брент, разглядывая спину уходящего Вагера.

— Очень жаль. Ведь я не из числа слабонервных.

— Скажи мне, Боб, кто эта разукрашенная фурия? — глазами показал Брент на тощую, эксцентрично одетую даму, беседующую с Фридманом.

— Как, ты не узнал миссис Эванс? — удивился Мелтон.

— Мне раньше редко доводилось ее видеть.

— Увы, теперь ты лишен этого преимущества, — Мелтон хитро прищурил глаз. — Чтобы добиться ее расположения, достаточно подарить ей обезьяну. Дело в том, что с недавнего времени у миссис Эванс появилось пристрастие к своеобразным и, я бы даже сказал, необычным биологическим опытам.

— Поздно же в ней проснулся инстинкт исследователя.

— О, бедные мартышки имеют на этот счет совершенно иное мнение. Ведь это им приходится околевать в конвульсиях в стеклянной клетке, где живет любимица миссис Эванс — двухметровая кобра по прозвищу Бекки.

— Почему ты всегда улыбаешься, когда рассказываешь мне гадости?

— Не знаю. Может быть, оттого, что, обнажая человеческую низость, оправдываю себя…

— …И меня, — добавил Брент. — Я ничего не имею против, но это гнилая концепция, Боб.

— Такова жизнь, — возразил Мелтон. — Одна иллюзия порождает другую, и нет им конца. Впрочем, оставим бесплодный разговор. Лучше обрати внимание вон на ту пару девиц…

Брент оглянулся…

— Одну из них я знаю: Маргарет Хилл — двойник Дженни Вудс.

— Вторая — Джина Кондон. Она из технического бюро. Обе они пожирают тебя глазами. Скорее улыбнись; если ты не накажешь им своего восхищения, они станут навязчивы, как мухи.

Брент послушно выдавил. из себя улыбку.

— Получилось слишком глупо?

— Нет, ничего… — рассмеялся Мелтон. — Корейская царапина придает твоему лицу гангстерский вид, и это нравится женщинам.

— Не только женщинам. Это, кажется, единственное, что понравилось во мне Троппу.

— Еще бы! Он сразу понял, какую работу ты выполнял, прежде чем заработать такое украшение. Ну, пора в бар?

— Самое время.

В баре они застали Эванса и Ливатеса, увлеченных спором.

— …Согласен. С одной стороны, эксперимент Бирона как будто бы и доказывает ложность его второго постулата, — мягко и вкрадчиво плел нити своих рассуждений Эванс, — но с другой стороны, дорогой Лю, я что-то не вижу достаточно удобных путей, которые дали бы вам возможность с достоинством отказаться от занятых позиций на тот случай, если пресловутый эффект получит место в рамках его теории…

“Эйнштейн”, — машинально отметил про себя Брент. Он облокотился на стойку, заказал мятный коктейль и некоторое время бесстрастно следил, как признанный мастер вежливых издевательств постепенно выводил из себя своего менее опытного собеседника.

— …Нет, нет и нет! — возбужденно кричал Ливатес. — В своих рассуждениях вы, Смэдли, допускаете принципиальную ошибку, преувеличивая степень его воздействия на положение дел в современной физике. Меня шокирует; что вы так фанатично преданы раздутому авторитету этого еврея, политическая расцветка которого была если и не совсем красной, то, во всяком случае, слишком розовой.

Брент задержал поднесенный к губам бокал и посмотрел на Мелтона.

— Оставьте в покое тень великого человека, Льюис, — лениво сказал Мелтон, разглядывая напиток на свет. — Поговорите о женщинах. Вы в этом вопросе, право же, осведомлены значительно лучше.

Бар наполнялся людьми. Рядом у стойки заняли места Смит и Моррисом.

— Добрый вечер, Брент, — сказал Моррисон. — Хочу просить вас об одном одолжении.

— Я к вашим услугам.

— Попробуйте отучить этого болвана жевать, — продолжал Моррисон, указывая на Смита. — Меня раздражает его привычка лязгать зубами.

— Не стоит, у него есть более серьезные пороки.

— Я знаю.

— И вас не смущает перспектива однажды оказаться без скальпа?

— Вам легко щекотать мои нервы, Брент. Мой сын погиб с борьбе с фашизмом, — это случилось за четыре дня до капитуляции Германии… Ван, сода-виски. И вы не имеете права так разговаривать со мною.

— Два сода-виски, Ван. Я пью за вашего сына, Моррисон.

Смит опрокинул недопитый бокал, размазал лужицу пальцем и отошел от стойки. Его место тотчас занял Драйв.

— Выдержка изменила ему, — заметил Брент.

— О чем, собственно, речь? — спросил Драйв.

— Ах, вы уже здесь, мистер слизняк, — Моррисон задергал щекой и повернулся к Бренту. — Меня слегка поташнивает от такого соседства.

— Подойди сюда, желтомордая дрянь! — неожиданно заорал Ливатес. Головы присутствующих с любопытством повернулись в его сторону. — Где лед? Я спрашиваю: куда девался отсюда лед?

— Простите, сэр, — тихо ответил Ван, — столько заказов…

— Облезлая обезьяна, от которой ты, образина, ведешь свою родословную, наверняка была намного расторопнее. Не так ли?

— Возможно, сэр.

Ливатес обнажил свои ровные, крупные зубы и вплотную приблизился к Вану.

— Знаешь, чего ты заслуживаешь?

— Да, сэр.

“Где-то я уже это видел, — лихорадочно вспоминал Брент. — Я стоял в такой же позе и, мне кажется, на этом же самом месте… И лица как будто давно мне знакомы… Тьфу, наваждение.”

Было непонятно, что вызывало большее раздражение: беззащитная седина таиландца или резкий звук пощечин. Брент как-то не сразу осознал, что на него надвигается лицо Ливатеса. Удивительно ровные зубы и, должно быть, очень крепкие…

Широкая спина Мелтона заслонила запрокинутую голову Ливатеса.

— Хороший удар, Эл, — констатировал Мелтон, отпивая глоток из своего стакана. — А тебе, парень, — обратился он к лежащему, — следовало бы поблагодарить моего друга за то, что он бил левой.

— Что там происходит? — спросил Моррисон, оглядываясь через плечо.

— Урок географии, — не оборачиваясь, ответил Мелтон. — Моему другу пришлось кое-кому напомнить, что Алабама находится где-то на противоположной стороне земного шара.

— Будь я проклят, если мне не надоела ваша болтовня, Мелтон, — растягивая слова, сказал Эванс.

— Вас не удовлетворяет мое объяснение, Смэдли? — Мелтон медленно багровел. — А не хотите ли вы в таком случае пойти ко всем чертям?

Назревал скандал. Брент с хладнокровным отвращением вглядывался, в пьяные лица. Положение изменилось с появлением Фридмана. Он глубоко прятал руки в карманах брюк, сердито глядел из-под бровей, потухшая трубка быстро скользила по уголкам губастого рта.

— Скажу прямо: я шокирован вашим поведением, джентльмены. Весьма прискорбно, что я вынужден упрекнуть вас и напомнить, что в холле присутствуют дамы. Бог мой, какой позор!

— Я запрещаю вам трогать имя божье! — рявкнул Мелтон.

— То есть, по какому праву?..

— Вас этому обязывает почетное звание — “ученик дьявола”, — под общий смех пояснил Мелтон. — Так что учтите на будущее, если, конечно, вы на него рассчитываете.

Фридман яростно закусил трубку.

— Язык ваш — вам враг, Мелтон. Впрочем, вы это знаете не хуже меня. Должен предупредить, что не потерплю издевательств над собой. Я буду жаловаться. Вам никто не позволит безнаказанно оскорблять старого человека, нажившего седины за долгие годы бескорыстного служения науке…

— Проваливай, старина, — грубо перебил его Мелтон, — а не то у меня чешется язык сказать, какой науке ты служишь.