Кракатит

— Ни в коем случае. Честное слово.

— Можете подойти поближе.

— А вы не взлетите на воздух?

— Я буду осторожен. Еще я хотел вам сказать, пусть никто не вздумает ломиться в мою крепость, когда меня не будет дома. Дверь заминирована. Осторожнее — сзади вас ловушка.

— Тоже мина?

— Только диазобензолперхлорат. Вы должны предупредить людей. Здесь им нечего делать, ясно? Далее — у меня есть известные основания… считать свою безопасность под угрозой. Мне хотелось бы, чтоб вы дали распоряжение Хольцу лично охранять меня… от любого покушения. Охранять с оружием в руках.

— Ну, нет. Хольц будет переведен, — возразил Карсон.

— Что вы, — запротестовал Прокоп. — Видите ли, я боюсь оставаться один. Будьте любезны, прикажите ему…

Прокоп с многообещающим видом приблизился к Карсону, погромыхивая так, словно весь состоял из жестянок и гвоздей.

— Ладно, ладно, — быстро согласился Карсон. — Хольц, вы будете охранять господина инженера. Если кто-нибудь попытается причинить ему вред… А, черт вас возьми, делайте что хотите! Есть у вас еще какие-нибудь пожелания?

— Пока нет! Если мне что-нибудь понадобится, я зайду к вам.

— Благодарю покорно, — проворчал Карсон и поспешно ретировался из опасной зоны. Но едва он добежал до своего кабинета и отдал по телефону самонужнейшие приказания во все концы, как в коридоре что-то забренчало, и в дверь ворвался Прокоп, начиненный жестяными бомбами в такой степени, что на его костюме лопались швы.

— Слушайте, — заорал Прокол, бледный от бешенства, — кто дал приказ не пускать меня в парк? Или вы тотчас отмените этот приказ, или…

— Отойдите подальше, ладно? — выдавил Карсон, укрываясь за письменным столом. — Какое мне к черту дело до вашей… до вашего парка? Идите вы…

— Стоп, — остановил его Прокоп, заставляя себя терпеливо объяснить ему положение. — Допустим, бывают обстоятельства, когда… когда кое-кому совершенно безразлично, что случится! — взревел он вдруг. — Поняли?

Гремя и грохоча, он бросился к настенному календарю.

— Вторник! Сегодня — вторник! А вот здесь, здесь у меня… — Он лихорадочно рылся в карманах, пока не вытащил фарфоровую мыльницу, весьма небрежно обвязанную шпагатом. Пока только пятьдесят грамм. Знаете, что это такое?

— Кракатит? Вы принесли его нам? Тогда, разумеется…

— Ничего не разумеется, — осклабился. Прокоп, опуская мыльницу в карман. — Но если вы меня выведете из терпения, тогда… я могу это рассыпать где угодно, ясно? Ну, как?

— Ну, как? — машинально повторил Карсон, совершенно уничтоженный.

— А так — устройте, чтоб этого типа не было у входа. Я хочу во что бы то ни стало прогуляться в парке.

Карсон бросил на Прокопа испытующий взгляд и плюнул себе под ноги.

— Тьфу! Ну и глупость я сморозил! — убежденно произнес он.

— Сморозили, — согласился Прокоп. — Но и мне до сих пор в голову не приходило, что у меня есть этот козырь. Ну, как?

Карсон пожал плечами.

— Пока… Господи, да это же пустяк! Я счастлив, что могу сделать это для вас. Ей-богу! А вы? Дадите нам… эти пятьдесят грамм?

— Нет. Я сам их уничтожу, но… сначала я хочу убедиться, что наше старое соглашение остается в силе. Свобода передвижения и так далее — ясно? Помните?

— Старое соглашение, — проворчал Карсон. — Черт бы побрал старое соглашение. Тогда вы еще не были… тогда у вас еще не было отношений…

Прокоп бросился к нему так порывисто, что все жестянки загремели.

— Что вы сказали? Чего у меня не было?

— Ничего, ничего, — поспешил ответить Карсон, моргая. — Я ничего не знаю. Мне нет дела до вашей личной жизни. Хотите гулять в парке — ваша воля, не так ли? Ступайте себе с богом, и…

— Послушайте, не вздумайте отключить ток от моей лаборатории, иначе… — подозрительно сказал Прокоп.

— Хорошо, хорошо — заверил Карсон. — Статус кво, ладно? Желаю счастья. Уфф, дьявол, а не человек, — добавил он удрученно, когда Прокоп скрылся за дверью.

Бренча железом, двинулся Прокоп в парк, тяжелый и массивный, как гаубица. Перед замком собралась группа господ; завидев его, все в некотором замешательстве обратились в бегство, вероятно уже информированные о свирепом человеке, начиненном взрывчаткой; спины их выражали сильнейшее возмущение тем, что в замке "терпят нечто подобное".

А вон идут Краффт с Эгоном, занимаясь перипатетическим обучением[40]; увидев Прокопа, Краффт подбежал к нему, оставив Эгона.

— Можете вы пожать мне руку? — спрашивает Краффт, краснея от собственного геройства. — Теперь меня наверняка уволят! с гордостью восклицает он.

От Краффта Прокоп и узнал, что по замку с быстротой молнии разнеслась весть, будто он, Прокоп, — анархист; и что именно сегодня вечером ждут некоего престолонаследника… Короче, его высочеству собираются телеграфировать, чтоб они соблаговолили отложить свой приезд; этот вопрос как раз обсуждается сейчас на семейном совете.

Прокоп поворачивается на каблуках и отправляется прямиком в замок. Двое камердинеров в коридоре отскакивают в разные, стороны и в ужасе жмутся к стенам, безмолвно пропуская бряцающего, набитого зарядами агрессора. В большой гостиной заседает совет; дядюшка Рон озабоченно расхаживает по комнате, старшие родственники ужасно возмущаются подлостью анархистов, толстый кузен молчит, еще какой-то господин взволнованно предлагает попросту двинуть солдат на этого сумасшедшего: или он сдастся, или его пристрелят. В эту минуту распахивается дверь, и в гостиную, громыхая, вваливается Прокоп. Он ищет глазами княжну; ее здесь нет, и пока все замирают от страха и поднимаются с мест, ожидая самого худшего, он хрипло говорит Рону:

— Я пришел только для того, чтобы сказать вам: с престолонаследником ничего не случится. Теперь ты это знаешь.

Он кивнул головой и удалился величественно, как статуя Командора.

XXXVIII

Коридор был пуст. Прокоп, как можно тише, прокрался к покоям княжны и стал ждать перед дверью, недвижный, как железный рыцарь в вестибюле. Выбежала горничная, вскрикнула от страха, словно увидела нечистого, и скрылась в дверях. Через несколько минут она снова открыла дверь, вне себя от ужаса, и, пятясь, безмолвно дала ему знак войти, после чего стремительно исчезла. Княжна медленно шла ему навстречу; она куталась в длинный халат — видно, только что встала с постели; мокрые волосы над ее лбом слиплись, как будто она минуту назад сбросила холодный компресс; княжна была иссера-бледна и некрасива. Кинулась ему на шею, подставила губы, потрескавшиеся от жара…

— Как хорошо, что ты пришел, — в полубеспамятстве зашептала она. — У меня голова трещит от мигрени, о боже! Говорят, у тебя во всех карманах бомбы? Я тебя не боюсь. А теперь уходи, я некрасивая. Приду к тебе в полдень, к столу не выйду, скажу, что мне нехорошо. Иди.

Коснулась его губ изболевшими, шелушащимися губами и закрыла лицо — чтоб он даже видеть ее не мог.

В сопровождении Хольца Прокоп возвращался в лабораторию; кто бы ни встретился ему — останавливался, сворачивал, спасался по ту сторону придорожной канавы. Прокоп снова, как маниак, взялся за работу; соединял вещества, какие никому и в голову бы не пришло соединять, в слепой, твердой уверенности, что получится взрывчатка; наполнял этими соединениями пузырьки, спичечные коробки, консервные банки, все, что попадалось под руку. Уже весь стол был заставлен, и подоконники, и пол — он перешагивал через все это — уже некуда было ставить. После полудня в лабораторию скользнула княжна, под вуалью, до самого носа закутанная в плащ. Он подбежал к ней, хотел обнять — она оттолкнула его.

— Нет, нет, сегодня я нехороша. Пожалуйста, работай; я буду смотреть на тебя.

Она села на краешек стула посреди страшного арсенала оксозонидных взрывчаток. Прокоп сжал губы; ловко отвесив, смешал какие-то вещества; в пробирке зашипело, резко запахло кислым, и Прокоп бесконечно внимательно стал фильтровать смесь.

40

Стр. 210. Перипатетическое обучение — обучение путем нeпринужденной беседы учителя с учащимися.