Страница 1 из 42
Рудольф Итс
АМАЗОНКА ИЗ ДАГОМЕИ
Джису смотрела на свои руки и ноги, и ужас охватывал её сердце. Исчезли литые мускулы на руках, кожа обтянула кости ног, и от локтя к запястью, от колена к ступне побежали еле заметные язвочки. Болезнь, существующая на всех невольничьих судах, пыталась одолеть некогда красивую, сильную и беззаветно преданную царю девушку-воина Джису.
В трюме, пропахшем прелой соломой, солониной и потом, было нечем дышать. Через маленькие иллюминаторы под потолком проникал слабый свет. За бортом был разгар дня, но иллюминаторы никогда не открывались, и поэтому спёртый воздух затруднял дыхание, проникал в лёгкие, ел глаза.
После того как Джису впервые очнулась на соломе в трюме невольничьего судна и поняла, что с ней случилось, она пробовала считать дни, начиная с того, когда судно покинуло Виду и отправилось, гонимое ветром, вслед за солнцем к Америке. Дома Джису часто видела невольничьи корабли, понурых невольников, бредущих по сходням на судно и исчезающих в трюмах. Часто невольники были связаны одним канатом, а то и одной цепью. В трюмах их развязывали, но легче становилось только физически. Невозможно было даже представить, что переживают люди, проданные соплеменниками капитанам судов. Это никогда не беспокоило Джису, она была свободнорождённой, а её соплеменники не продавали своих в рабство.
Нет, Джису не стонала от мысли о близком конце. Жизнь воина, приучившая её к скитаниям и физической боли, сделала её выносливой и терпеливой, научила не покоряться неожиданной судьбе. Джису выдерживала удушье, язвы, голод и жажду. Она решила выжить, чтобы отомстить.
Отомстить, но кому же? Она ещё не знала, но ведь была чья-то вина в том, что она, дагомейская девушка-воин дворцовой гвардии, отданная в жёны военачальнику Гагуо, оказалась в трюме невольничьего корабля.
Джису, борясь с болью во всём теле, придвинулась к иллюминатору и облегчённо вздохнула. Сквозь крошечную щель проникал свежий морской воздух. Дуновение его пьянило, прибавляло сил. Джису посмотрела на руки и ноги — язвы как будто исчезли. Успокоившись, она задремала. Во сне Джису снова увидела родную землю.
Джунгли, обрывающиеся на самом берегу, скрывали соломенные, островерхие хижины. Девчонкой Джису, уцепившись за юбку матери, ходила с ней на семейное крошечное поле недалеко от селения. Старшие братья Джису и отец каждый год в конце сухого сезона, перед приходом весны с теплом и обильными дождями, расчищали поле от выросшего кустарника, взрыхляли его мотыгами.
Мать вместе с маленькими и большими дочерьми — а в семье, кроме Джису, было ещё четыре дочери и пять сыновей — делала глубокие лунки и помещала в них зёрна проса или клубни ямса. Обычно с одного поля в семье Аку собирали два урожая, его хватало, чтобы расплатиться с казной (сдать часть урожая в царские склады) и прожить год, не занимая раковины каури на покупку продуктов.
Семья Джису не была богатой, но не считалась и бедной. Все в ней были свободнорождёнными, и все рассчитывали получить службу при дворе, особенно тогда, когда царь Атаджа закрепил права дагомейцев на побережье, где находились главные центры развившейся работорговли.
Чёрные африканцы уже несколько поколений продавали чёрных африканцев белокожим европейским покупателям, и никто не испытывал угрызений совести. Ни дагомейцы — они продавали врагов, захваченных в плен на полях войны, — ни европейцы, кичащиеся своей образованностью и считавшие такую торговлю весьма прибыльной.
Ни Джису, ни её мать не знали, что отец и муж, сыновья и братья ловят и продают людей. Но однажды Джису узнала.
В тот день она, как обычно, пришла на поле с матерью и сёстрами. В мягкой тишине она услышала резкие крики — кричали люди. Девочка спряталась под шатёр воздушных корней мангров и прислушалась. Среди сердитых голосов ей почудился голос отца и старшего брата Кетовогло. Девочка выглянула и увидела в десяти шагах от себя на тропе странную процессию.
Впереди шёл старый охотник Етсе из селения, где жила девочка со своими родителями, сёстрами и братьями. Увидев его, Джису закричала и побежала прочь из этого леса, где брат и отец били людей.
Был поздний вечер. Джису сидела около отца и отгоняла веткой пальмы ночных мотыльков, летевших на огонь костра. Отец улыбался чему-то своему.
— Да-чи, я хочу знать, что за людей ты с моими братьями вёл несколько дней назад по лесу недалеко от нашего дома. — Джису спросила, как спрашивают взрослые, спокойно, не повышая голоса. Её вопрос никто не услышал, но отец с широко раскрытыми от удивления глазами вдруг вскочил на ноги.
— Сейчас же замолчи, дочь ущербного месяца! — закричал он, напоминая о том, что Джису родилась в плохую ночь, когда давно кончилось полнолуние и месяц уже готовился исчезнуть с небосклона.
Джису вскочила, сжала кулачки и бросилась на отца. Тот не ожидал нападения, отступил назад, попав ступнёй в огонь костра, дико взвыл и схватил дочь, уже занёс руку, чтобы ударить её.
— Остановись, да-чи, отец Джису, — раздался резкий, повелительный голос, и из темноты к костру родителей Джису вышел старый охотник Етсе. Отец Джису покорно опустил руку.
— Ребёнок ни в чём не виноват. Ему даны глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, язык, чтобы говорить и спрашивать. Наш царь царей великий Атаджа не внял совету главного колдуна — Светоча истины и вновь пошёл войной на ойо. Завтра ты, отец Джису, и твои сыновья уйдут на войну. Я слышу, как спешат царские гонцы по лесным тропам. Немногие из мужчин в Дагомее вернутся к родным очагам. Мало, очень мало останется мужчин в Дагомее, и призовёт в воины царь царей Атаджа наших девушек.
— Девушек? Ты смеёшься над нами, мудрый Етсе! — воскликнул отец Джису.
— Я никогда не обманываю людей, и если я говорю, то так оно и будет. Это мне сказали не духи, это мне рассказали наши дагомейские люди из приграничных селений, где мужчин-воинов стало мало и царь царей приказал дать оружие, лук со стрелами, копьё и щит девушкам, способным поднять их.
Когда пришло время, отец и мать решили именно Джису готовить к военному делу, и она стала постоянным гостем в жилище Етсе. И отец, и Етсе воспитывали её, учили бесшумно ходить по лесу, ловко выхватывать стрелу из колчана н метко посылать её в цель, поднимать копьё и бросать его в бегущую лань.
Тогда, у семенного очага родителей Джису, Етсе сказал правду: много мужчин погибло на той войне, и девушки становились в Дагомее воинами.
Джису посвящали в члены рода как юношу. Шёл ей уже пятнадцатый год. По традиции племени юноша должен был пройти три испытания. Сначала Джису дали копьё, кинжал и щит, Етсе отвёл её далеко в лес по тропинкам, меж деревьев, увитых лианами, и, когда солнце село, оставил одну в чаще. Три дня должна была провести в лесу Джису и сама найти дорогу домой. Испытания одновременно с Джису проходили ещё двенадцать юношей, которых отвели в лес по другим тропам двенадцать взрослых охотников.
Оставшись в лесу одна, Джису не растерялась. Лес был ей знаком с детства. Когда затихли шаги Етсе, девушка ловко забралась по стволу пальмы до ветвей с листьями. Орудуя кинжалом, она срезала несколько веток с листьями, чтобы устроить из них ложе. Подстилка получилась удобной, но не мягкой. Лист пальмы был жестковатым. Зверей и насекомых, которые оживают в лесу ночью, Джису не боялась. Тело её привыкло к уколам и укусам, к тому же она, имея копьё и кинжал, могла постоять за себя.
…После третьей ночи она нашла тропу, и ещё солнце стояло в небе на половину дня, а Джису уже вышла из леса.
Здесь её ждали Етсе, отец и старший брат Кетовогло. Они улыбнулись ей, но ничего не сказали, а только тщательно проверили её оружие и тело — нет ли ран, укусов или царапин.