Страница 21 из 39
«Кореец» в начале боя был обречен на… неучастие. Его два устаревших восьмидюймовых орудия — крупнее, чем на «Варяге», — молчали, бессильные добросить снаряды до противника. Приходилось ждать, когда сократится дистанция. Японцы это знали и на «Кореец» не растрачивались.
На «Варяге» стреляли, умирали, тушили пожары, захлебывались в собственной крови, но дрались. На «Корейце» страдали от своей немощи. И неизвестно, кому было хуже — тем, кто жаждал боя или кто жил в нем.
Капитан второго ранга Беляев стоял на переднем мостике. Лицо было сосредоточенно, хмуро. Оттого обильная седина казалась жестче, запавшие глаза — суровее. При каждом попадании в «Варяг» он морщился, словно ему было больно.
— Проклятая участь. Хоть бы часть огня взять на себя. Пусть безответно, но взять!
— Зачем японцам разбрасываться, Григорий Павлович? — отозвался лейтенант фон Крампт. — Они все делают разумно. Разумно и грамотно. Кто бы мог ожидать такое от японцев!
— Вас, кажется, это приятно удивило?
— Простите, Григорий Павлович, но я привык отдавать должное противнику. Готов даже уважать, восхищаться им.
— Уважать?! Восхищаться?! Адмиралом, который норовит ударить исподтишка? Нет, увольте. Эта эскадра достойна лишь одного: быть разбитой и рассеянной.
Фон Крампт не пытался даже скрыть своей усмешки:
— Похоже, получается пока наоборот. Нам еще везет, что адмирал Уриу не обращает на нас внимания.
Беляев внимательно, будто впервые, посмотрел на своего старшего офицера. Лощен, гладко выбрит, глаза умные, замороженные. Он всегда был доволен им — порядок на судне держался безукоризненно, а вот сейчас словно что-то надломилось.
— Неужели вы не понимаете, что это гадко! — Беляев поднял голос и тотчас оборвал его: не хватало, чтобы их слышали нижние чины.
— Позвольте не согласиться с вами. Мы ведь не уклоняемся от боя.
Капитан «Корейца» ничего не ответил, отвернулся. Черт с ним! В конце концов, главное сейчас — помочь «Варягу».
«Корейцу» еще молчать минут пятнадцать. Потом ударят и его орудия.
— Снаряды, снаряды давай! — ругался комендор Прокопий Клименко.
Рядом оказался дальномерщик Мишка Михеев. Лицо — неузнаваемая маска, губы трясутся:
— Сейчас на баке всех подносчиков искрошило. Клименко узловатыми пальцами вцепился в ворот тельняшки
Михеева, тряхнул так, что у того зубы щелкнули:
— Не ныть, Мишка! Слышь? Не ныть!
Вдвоем побежали к выходу элеватора. Подъемник исправно выкинул наверх беседку. В каждой беседке, как стаканы в подстаканниках, стояли четыре снаряда — пуды металла и пироксилина. Взвалили беседку на тележку, покатили.
— Не ной! — скрежетал зубами Клименко. — Сейчас поквитаемся!
Японский снаряд рванул у самой тумбы орудия. В огненном шквале, казалось, ничто не могло уцелеть. Взрывная волна вдавила старшего комендора в палубу. Сладковатый запах шимахи набился в легкие. Клименко с трудом поднялся, мотнул чугунной головой:
— Мишка, где ты?
Михеева нигде не было. Только перебитый леер хлестал по палубе. Клименко глянул за борт. Зеленые воды были изрезаны скорбными морщинами волн. По ним прыгала бескозырка Михеева. С гребешка на гребешок. Словно и не было матроса.
Клименко подавил вздох, покатил тележку один. Но почему молчит его орудие? Не может быть, чтобы там никого не осталось в живых. Не может быть!
Может! Прислуга была поголовно выбита. На спонтоне — выступающей площадке под орудием — хлюпала кровь. Но 152-миллиметровое орудие — не чудо ли? — еще исправно. А он, старший комендор Прокопий Клименко, жив.
Прокопий вогнал снаряд в казенник. Хотел перейти к механизмам наводки, но к нему уже шел, пошатываясь, Козинцев.
— У нас откатник полетел. Не повезло! Давай на наводку стану Только учти, у меня рука перебита.
В 12.05 «Варяг» был на траверзе острова Иодольми.
— Право руля! — скомандовал Руднев и жестом подозвал лейтенанта Зарубаева. — Сергей Васильевич, я решил ввести в дело орудия левого борта. От комендоров и прислуги жду меткой стрельбы и быстроты.
В этот момент крейсер содрогнулся от попадания крупного снаряда. Рулевой старшина Снегирев почувствовал, как ослабло сопротивление штурвала в руках:
— Перебит рулевой электропривод! Крейсер не слушается руля!
Руднев сделал невольный шаг к Снегиреву, воскликнул;
— Что?..
Этот шаг подарил ему еще одиннадцать лет жизни. Новый снаряд разорвался у основания фок-мачты, ударил осколками по боевой рубке. Пробить ее не хватило сил, но зато несколько мелких осколков влетели в проход, ведущий внутрь рубки. Они-то и наделали бед. Первым повалился матрос Иван Костин, приставленный для передачи команд. Он шагнул следом за Рудневым, на то самое место, где секундой раньше стоял командир, и был убит наповал. Другой осколок, чиркнув по лбу Руднева, впился в спину рулевого Снегирева. Командир «Варяга» обхватил руками голову, зашатался. К нему бросился Беренс:
— Вы ранены, Всеволод Федорович?
Руднев попытался отнять ладони — кровь заливала лицо. Это ослепление больше, чем сама рана, напугало его.
— Не вижу, почему ничего не вижу? — сгоряча повторял он.
— Вы в голову ранены. — Беренс платком пытался остановить кровь. — Эй, кто-нибудь, позовите врача из лазарета!
— Отставить! Там раненые! — Руднев уже пришел в себя. Единственное, что он себе позволил, это опуститься на принесенный откуда-то стул. — Дайте мне платок, Евгений Андреевич, я сам… Вы приказали перейти на ручное управление? Скорее, не медлите, возможно, придется управлять через румпельное отделение… Какие потери в рубке? Почему не докладываете?
У Беренса надломился голос:
— Трое убитых.
Руднев с трудом осмотрелся. Лампочки аварийного освещения тускло отражались в меди помятых переговорных труб. Тумба нактоуза расколота, пол, стены забрызганы кровью. Командир крейсера усилием воли заставил себя стряхнуть оцепенение, думать о главном — бое и израненном, терявшем управление «Варяге». Ведь впереди были камни Иодольми.
— Лево руля.
Беренс торопливо наклонился над раструбом переговорной трубы центрального поста, повторил:
— Лево руля!
В рубке напряженно ждали, когда видневшийся в смотровые щели гюйсшток крейсера отвернет в сторону. Но «Варяг» продолжал накатываться на камни. Беренс бросил быстрый взгляд на стрелку аксиометра: она давно повернулась влево — значит, что-то случилось и с ручным приводом.
— Я в центральный пост!
Все напряженно ждали старшего штурмана. Беренс вернулся, доложил:
— Оказывается, в румпельном отделении из-за выстрелов не слышали команды. Но теперь все в порядке.
— В порядке? Еще немного, и мы выскочим на эти чертовы камни.
— Видимо, нас сносит течением.
— Прибавьте на левый винт еще два десятка оборотов. — Руднев тяжело поднялся со стула, вышел на середину рубки. — Впрочем, уже не успеем, распорем днище. Стоп, машина. Задний ход!
Беренс с Зарубаевым тревожно переглянулись. Наступало самое страшное: «Варяг» превращался в почти неподвижную мишень для японских орудий. Но иного выхода не было.
— Всеволод Федорович, — обратился к Рудневу Зарубаев, — разрешите уйти на палубу, к орудиям левого борта? Сейчас там будет ад кромешный.
Руднев хотел было удержать старшего артиллериста «Варяга», но в последний момент передумал: близился тот момент боя, когда не команды из рубки, а личное мужество и отвага во многом решали дело. Зарубаев это понял.
— Ступайте и… берегите себя, — разрешил Руднев.
В это время в рубку прибежал санитар Мишка Ушаков. Вытянулся по-уставному — и с неожиданной смелостью:
— Надо перевязаться, ваше превосходительство.
— Ступай, братец, кровь уже не течет.
— Никак нет, очень даже течет, — настойчиво повторил Ушаков.
Руднев пристально посмотрел на санитара. В который раз он за сегодняшний день убеждался: матросы не просто выполняли свои обязанности, а делали все с какой-то доселе незнакомой радостью и основательностью.