По воле судьбы

Теперь она могла идти, пусть медленно, неуклюже, но зато без посторонней помощи. Доковыляв до скамьи и опершись на нее, Джоан нагнулась за платьем, подняла оскверненный, разодранный в клочья наряд – он источал аромат гнилых фруктов и кислого эля. В том месте, где Риз связал части разорванной юбки, торчал безобразный узел. Штопкой здесь дела не поправишь, да и стирка в реке, пожалуй, не исправит положения.

Конечно, в этом платье она была похожа на расфуфыренную дуру: нищенка в своих лучших лохмотьях. Но это ее единственное платье. Было. А теперь и его нет. Придется покупать новое, а это значит, что придется потратить один из так тяжело доставшихся ей шиллингов, а взамен она получит всего лишь еще одни лохмотья.

Это так расстроило ее, что пришлось плотнее сжать губы, чтобы не расплакаться. Не для того она отказывала себе во всем, недоедала, ходила в лохмотьях, надрывалась, словно последняя грешница в аду. Джоан откладывала каждый пенс, прятала в узелок каждый шиллинг, но не для того, чтобы покупать наряды. Деньги нужны были ей для другой цели – для осуществления заветной мечты. Но только мечта так и оставалась недостижимой, как бы она ни старалась. Необходимость выживать мешала ее замыслу.

Наивная дура и мечтательница. Слова Риза эхом отзывались в ушах, разочарование и ярость снова охватила ее. Джоан смахнула слезы обиды с длинных ресниц.

Мечтать о справедливости – это совсем не глупость. Когда-нибудь она добьется того, что справедливость восторжествует, хотя бы в их с Марком жизни; виновные будут наказаны. Она осуществит свою мечту, соберет достаточное количество денег, чтобы нанять воина, который будет сражаться за нее, пошлет храброго рыцаря, чтобы тот отомстил за нанесенную им с Марком обиду, возможно, даже помог вернуть им ту жизнь, которая была у них украдена. Она обязательно сделает это или умрет.

Джоан отбросила в сторону полотенце и, развернув платье, уже собиралась надеть его, но отблески огня камина сверкнули на кое-где сохранившихся золотых стежках вышивки и она замерла, изумленно уставившись на это странное сумеречное сияние. Воинственность как-то сразу улетучилась, и чело ее окутала глубокая печаль.

Перед ее затуманившимся взором крохотные стежки расплывались и таяли. В прошлой жизни этот некогда великолепный наряд был расшит на плечах узорами из вьющихся стеблей плюща. Цвет крыла сизой голубки делал платье неповторимо прекрасным и при этом совершенно непрактичным, впрочем, как и подобает подвенечному наряду.

Теперь оно было испачкано и изорвано в клочья, как и жизнь, которую оно символизировало. Видимо, в насмешку судьба оставила его как напоминание о путешествии от западных границ. Оно было на ней в ту ночь, когда она вынуждена была отправиться в путь, ибо адская смесь спеси, тщеславия и похоти мужчины сделали его причуды слишком жестокими.

«Это платье, Джоан, ты должна надеть сегодня ночью. И ты придешь в мою спальню, придешь в этом платье и снимешь его у меня на глазах, а затем, обнаженная, встанешь на колени у моих ног и будешь просить моей благосклонности», – Джоан снова услышала эти слова, словно они прошелестели в ушах. Давно забытые чувства вихрем поднялись в ее душе. У нее перехватило дыхание, словно кто-то перекрыл ей доступ воздуха, глаза наполнились слезами.

Ее разум судорожно цеплялся за прошлое, необходимость отомстить за свое унижение придавала ей силы.

Какое-то движение нарушило ее тягостные воспоминания. Рядом с ней вырисовалась чья-то тень. Опомнившись, Джоан обнаружила, что это Риз. Он стоял, держа в руках длинную простыню, и его взгляд скользил по ее обнаженному телу, снизу вверх, поднимаясь к лицу. Встретившись с ним глазами, она прочла в них беспокойство, но не гнев и не вожделение.

Он обернул вокруг ее тела простыню, сомкнув руки кольцом на ее плечах. Словно предлагая утешение, на мгновение эти сильные руки замерли. Доверься девушка им, и у нее была бы прочная опора.

Риз скривился при виде серой тряпки, повисшей на ее руке.

– Ты не можешь надеть это. Теперь оно годится разве что заворачивать посуду.

– Сойдет на один-два дня, пока я не куплю себе другое.

– Ты не можешь в нем спать. Утром посмотрим, что с этим можно сделать.

Она встряхнула платье, собираясь надеть.

– Нет, я…

– Нет, не наденешь. И не надейся, домой я тебя не отпущу.

– Мой брат…

Риз отобрал у нее платье и отложил его в сторону.

– Пусть поволнуется. Могу поспорить, тебе часто приходилось оставаться один на один с невеселыми мыслями, когда ночью он не возвращался домой. Завтра он несказанно обрадуется, когда узнает, что ты жива, и будет беспрекословно слушаться тебя хотя бы пару дней. Не спорь со мной, сегодня ты вернуться не можешь, уже слишком поздно, а тебе нужен отдых.

Он не стал дожидаться ответа, а просто взял ее на руки и вынес из кухни.

Темнота, ступеньки. Она ничего не видела, даже Риза, но сквозь складки простыни чувствовала руки, поддерживающие ее плечи и колени, его вздымающуюся грудь, жаркое дыхание.

Риз опустил ее на постель, на пуховую перину. Сколько же лет она не… Джоан утонула в этой мягкой невесомости. Ее тело заныло от удовольствия, но вдруг она насторожилось, оцепенев от пришедшей ей в голову мысли.

На пуховой перине, скорее всего, спит Риз.

Она попыталась сопротивляться, но половицы уже скрипели под сапогами выходящего Риза.

– Спи, Джоан.

Она ждала, пока шаги стихнут. Каменщик спустился по лестнице. Пуховые горы, коварно искушая, поддерживали ее, словно облака.

Постепенно глаза привыкли к бледному лунному свету, и она решилась взглянуть в окно. Над остроконечной крышей дома на противоположной стороне улицы был виден кусочек неба. Несколько звездочек бледными пятнышками светились в темноте. Они замерцали и начали раздваиваться у нее перед глазами, и она погрузилась в крепкий сон.

Оставив Джоан отдыхать в спальне, Риз вылил воду из ванны и вытер мокрый пол. Развесив полотенце и свою рубашку, он наклонился, чтобы закончить уборку, поднял платье и мысленно снова увидел ее такой, какой она была, когда он пришел укутать ее простыней. Стояла перед очагом совершенно обнаженная с влажными распущенными волосами, которые струились, словно вьющиеся стебли, по спине и груди. Она была невероятно хороша собой и совершенно неподвижна, смотрела не отрываясь на это платье, словно зачарованная.

Никогда не забыть ему выражения ее лица. Пламенная ярость, дрожь презрения, отвращение. Вряд ли перепачканное платье могло вызвать эти чувства, видимо было что-то трагическое в прошлом девушки, оставившее неизгладимый след в ее сердце.

Она казалась совершенно сломленной, когда обратила к нему лицо. Настолько сломленной, что ее нагота не имела в этот момент никакого значения. Резкие слова, сказанные друг другу, внезапно потеряли всякий смысл. Ему хотелось утешить ее, заключить в свои объятия и защитить от прошлых обид, но тогда он не решился это сделать, и момент был упущен.

Риз свернул платье и положил его на скамью. Ткань была очень дорогой, возможно, она ей еще пригодится.

Он вернулся в спальню, решив, что она уже спит, нисколько не сомневаясь: в течение многих часов она даже не пошелохнется.

Джоан лежала на боку, завернувшись в простыню, причудливыми складками собиравшуюся до самых лодыжек. Ее еще влажные волосы разметались по подушке, окружая лицо, словно золотой ореол, мерцающий в лунном свете. При этом неверном свете она казалась спящим ангелом.

Риз снял сапоги и вытянулся рядом с ней на кровати. Утром он должен работать и поэтому не мог спать на жестком полу. Она все равно проснется гораздо позже его, и, значит, ее не напугает то, что им пришлось делить одну постель. Кровать была достаточно широка для двоих, а она, умаявшись за день, ничего не чувствовала и не слышала.

Но он не спал, он-то чувствовал и слышал и никак не мог уснуть. Странно, но то, что она лежала рядом, казалось совершенно естественным, и это при том, что они были едва знакомы. Время от времени Риз делил эту постель с женщинами, с которыми он был знаком гораздо ближе, но он всегда воспринимал их как нечто чуждое, временное, как вторжение, иногда умышленное, иногда нет, в его жизнь, посягательство на его свободу. Джоан так естественно смотрелась в этой постели, как будто родилась в ней. Может, ей суждено было заполнить пустоту в его душе и в его постели?