Возлюбленный враг

— Джентльмены, пожелаю вам спокойной ночи. Нельзя упускать возможность пораньше лечь спать и провести ночь относительно спокойно.

В раздавшемся хоре голосов молчание Алекса осталось незамеченным всеми, кроме Джинни. Но чего еще ей было ожидать? Она лежала в палатке, вдыхая запахи травы и дыма, прислушиваясь к тихим голосам у костра, которые в конце концов убаюкали ее.

Ощущение, разбудившее ее, было таким легким, таким мучительно соблазняющим, что какое-то мгновение она даже не понимала, происходит это во сне или наяву. Что-то невесомое, как будто неземное скользило по ней. Ее ресницы затрепетали, и она мечтательно вздохнула. Потом ее глаза резко открылись.

— Алекс?

— Тихо, ни слова, — мягко распорядился он. — Ни слова, ни одного движения. — Зеленовато-карие глаза настойчиво требовали покориться, пока Джинни недоумевала по поводу его странных слов. Что-то необычное было в выражении его лица, не суровом, но и не ласковом. В нем сквозило желание подчинить, как будто он решил это после долгих и мучительных раздумий. — Я пришел взять то, что принадлежит мне.

У нее перехватило дыхание, когда до нее дошел смысл его слов. Она открыла рот, чтобы заговорить, но он сильно прижал к ее губам два пальца.

— Нет, ты будешь молчать и лежать не шевелясь.

Холодок страха пробежал по ее спине. Что он собирается сделать с ней? Он только что напомнил ей, что она принадлежит ему, что она отдала себя ему в обмен на жизнь Эдмунда. Но тогда она имела в виду совсем не это! И все же у него было право истолковывать сделку так, как он считал нужным, ведь никаких условий при заключении сделки не было поставлено. Сейчас он снял с нее покрывало, и впервые в его присутствии Джинни почувствовала крайнюю незащищенность своей наготы.

Алекс убрал пальцы и слегка провел по губам тонким кончиком кисточки из собольего волоса. Теперь Джинни поняла, что чувствовала в полузабытьи. Кисточка скользнула по очертаниям ее уха, вызвав такое пронзительное наслаждение, что Джинни ахнула; потом она обвела контур щеки и соскользнула на ключицу. Алекс неотрывно продолжал смотреть ей в глаза, когда кисточка двинулась к холмику груди, ласкающими движениями касаясь ее до тех пор, пока соски не набухли, и томительное желание охватило ее. Нежное орудие ласки затрепетало по ее животу и, обрисовав контур пупка, скользнуло дальше. Свободной рукой Алекс раздвинул ее бедра с мягкой, но неумолимой настойчивостью, и горло сжал спазм в неистовом предвкушении, граничащем с болью.

Кисточка заскользила вверх по нежному бархату внутренней стороны бедра, а он по-прежнему смотрел ей в глаза; его красивый рот был расслаблен, но не улыбался. Кисточка круговыми движениями поднималась все выше и выше. Горячие слезы почти невыносимого предвкушения наслаждения обожгли щеки, когда тело ее напряглось в ожидании, а кисточка замерла. Казалось, что ожидание превратилось в бесконечность, и тело ее задрожало. В этот момент Джинни наконец поняла, что все это было для нее, что это странное обладание имело целью доставить ей бесконечное наслаждение, хотя ее и заклеймил тот, кто дал ей это наслаждение.

Затем, когда она уже почти перестала ожидать, он коснулся ее мягким, легким движением кисточки, и тело ее зазвенело, словно задетая струна лютни. Мягкими пальцами он раскрыл ее, словно нежный бутон, работая кисточкой с утонченным артистизмом, пока она не потеряла ощущение реальности; ее тело сейчас существовало только для того, чтобы наслаждаться, и только один человек знал, как доставить ей это наслаждение, поэтому он и обладал ею.

Только тогда он улыбнулся, как прежде, припал губами к ее губам, прижимая ее к себе, легко скользнув в нежное, влекущее к себе тело, трепеща от желания, и она цепко держала его в себе, когда на них одна за другой накатывались волны восторга. Приподняв ее колени, он прижал их к ее телу, проникнув в нее еще глубже, и взрыв наслаждения потряс их.

Он не покинул ее тела, когда буря утихла, а просунул руки под ее ягодицы, крепко обхватив их, так что она удерживала его внутри.

— Почему ты собиралась оставить меня? — спросил он. — Я так и не смог понять, что же такого сделал, чтобы ты ушла с Эдмундом Вернеем.

Слезы, которые сегодня были у нее на удивление близко, снова потекли по щекам.

— Я думала, что предала тебя, и ты не захочешь, чтобы я вернулась. Но я должна была спасти Эдмунда. Если бы ты убил его, наше чувство было бы уничтожено, останься я или нет. Но я действительно предала тебя. Не просто боролась за свою идею, как много раз со времени нашей встречи, но причинила боль именно тебе. Я подумала, что ты увидишь только измену.

Он покачал головой.

— Мне было больно оттого, что ты предала меня ради спасения другого, но это не было смертельной раной, маленькая мятежница. Ты недостаточно доверяла мне, чтобы вернуться и все рассказать, так ведь?

— Прости, — прошептала она. — Но ты человек строгих принципов, любовь моя. Достаточно сильных, чтобы пренебречь всеми узами родства, пойти на полное отчуждение тех, кто тебе очень дорог. Откуда я могла знать, что так же не случится и со мной?

— Ничто никогда не помешает мне любить тебя, — сказал он с горячей настойчивостью. — Ни принципы, ни долг, ни даже мысль о том, что твоя любовь не такая сильная, как моя. Именно эта мысль мучила меня все последние дни. Но ни в какую минуту я не любил тебя хотя бы на йоту меньше, чем раньше.

— Теперь я понимаю это. — Она протянула руку, чтобы обвести мизинцем его красиво очерченный рот. — Я тоже не вынесла бы расставания с тобой, любовь моя. Я предпочла бы находиться с тобой, пусть даже ты и ненавидел бы меня за мое предательство, чем жить без любви с Эдмундом.

Неторопливо покинув ее тело, он положил ее голову себе на плечо.

— Между нами больше не будет недоверия, и, если будет на то Божья воля, тебе не придется бороться против меня, моя леди-кавалер. Впереди у нас только одна битва. Потом все закончится, и мы начнем все заново, ты и я, как и Англия.

— Если будет на то воля Божья, — сказала она. — Если ты останешься жив, а армия парламента одержит победу… если…

Но было слишком много этих «если». Только наступление рассвета было абсолютно предсказуемым.

Глава 22

— Кортни, вы построите своих солдат на правом фланге, сразу за кавалерией Питера. — Кончиком ножа герцог Гамильтон указал место на схематичной карте, расстеленной на столе у его палатки.

Гилл Кортни что-то буркнул в знак согласия, перенося вес с больного бедра на здоровую ногу.

— Нам чертовски не повезло, что Кромвель решил обойти нас с тыла, — сказал он.

— Да, — согласился Гамильтон, устремив взгляд на лагерь армии парламента. — Если бы он попытался преградить нам путь с юга, мы бы встретили его во всеоружии. А так… — Он пожал плечами. — А так наши силы разрозненны, и пройдет много времени, прежде чем мы сможем соединиться и подготовить надежный план атаки и обороны.

Офицеры-роялисты сосредоточились в задумчивом молчании. Как раз этого времени и не даст им Кромвель. Перед ним было два пути — либо встретиться с роялистской армией в лоб и не дать ей продвинуться в глубь Англии, либо обойти ее и встать между ней и Шотландией. Кромвель выбрал последнее. И это решение принесло свои плоды, поскольку шотландская армия, застигнутая врасплох, оказалась разделенной на отдельные части у селения Престон, причем каждая часть не была защищена с флангов и поэтому особенно уязвима в случае атаки.

— А вот у них, похоже, царит полный порядок, — заметил Гилл, высказав вслух мрачную мысль, мучившую всех остальных. Ряды палаток армии парламента тянулись, казалось, до самого горизонта, и было что-то такое в стройности этих рядов, что отнюдь не способствовало и без того убывающему оптимизму роялистских сил. Уже завтра на рассвете они будут брошены в последнюю битву против парламентской армии — армии прекрасно подготовленных, исключительно дисциплинированных ветеранов, чья отвага черпает силы из опыта прежних побед.