Дочь самурая

— Бедняжка! Ты должна немедленно прекратить занятия в «Супра Джим». Это просто опасно. Посмотри, до какого состояния ты себя довела. Толкуешь о вишнях и моркови, хотя даже в топинамбуре здравого смысла больше, чем в тебе.

— А ты хоть иногда старайся быть «дзен», Лола, please! Попробуй понять других. Общественное согласие тоже существует.

— Поправляюсь: в свекольной ботве. Топинамбур в сравнении с тобой слишком основательный. Или в ботве репы. Увы, иногда старческое слабоумие наступает рано. Подвинься-ка. Ты мне телевизор загораживаешь.

— С каких это пор ты смотришь телевизор?

— С тех пор как вижу по нему своих знакомых. Вон смотри, бородатый коротышка, с виду довольно противный.

— Holy shit! Это же Садовый Гном! Я его и не узнала.

— Мало было встречать его в кошмарных снах. Теперь его еще и на камеру снимают.

И Лола встала, чтобы подойти поближе к телевизору. На полпути она вдруг остановилась. На экране с головокружительной высоты падала какая-то блондинка. Падение завершилось на крыше автомобиля. Лола напрягла глаза и уши. Раздались чьи-то недовольные высказывания, затем выступила Элен Плесси-Понто. Министр внутренних дел, со своим гладким лицом и уверенным голосом, сразу же сумела всех успокоить и с хорошо поставленной простотой, составлявшей ее главное очарование, предложила «предоставить полиции заниматься своим делом». Лола вернулась за стол. Повисло тяжелое молчание, нарушить которое Ингрид не решилась. Лицо ее подруги ясно свидетельствовало, что о репках, морковке и сакуре речь уже не идет.

— Так ты говоришь, дочь Папаши Динамита, уязвленную равнодушием медбрата-испанца, зовут Алис?

— Да.

— Не похоже, чтобы мне довелось ради нее открыть свои карты, разве что валет пик.

— О чем ты?

— О том, что некая Алис Бонен, двадцати четырех лет, танцовщица, вчера выбросилась с 34-го этажа «Астор Майо».

— Fuck!

— Ты от меня ничего не скрыла, Ингрид?

— Не понимаю! Я же видела Мориса сегодня утром.

На плечи Ингрид навалилась свинцовая тяжесть. Морис души не чаял в своей дочери. В своей красавице Алис, которая любила какого-то парня так, что выбросилась из окна, хотя перед ней была целая жизнь. Эта смерть казалась столь же странной, сколь и ужасной, а ведь только что они вспоминали сакуру. Бедный, бедный Морис.

— Она покончила с собой? — спросила Ингрид бесцветным голосом.

— Неизвестно, но похоже на то.

— Зачем комиссар Груссе выступал по телевидению?

— Чтобы промямлить парочку нелепиц, а еще потому, что ему поручили расследование. Видишь ли, Алис Бонен жила в нашем округе. Если бы ты соизволила подойти к волшебному экрану, то узнала бы мнение человека с улицы. Он особо не распространялся об общественном согласии, зато не стал скрывать, что он думает о телеканалах, привлекающих зрителей, заигрывая со смертью. Ведь кровь только придаст остроту выступлению прекрасной Плесси-Понто.

Ингрид призадумалась. Лола играла вилкой, чертя линии на бумажной скатерти. Рагу между тем неумолимо стыло.

— Телевизионный канал передает интервью с человеком, который говорит, что ему не нравится подход телевизионщиков. Что-то тут не так, Лола.

— Телеоператор продал отснятую пленку небольшому агрессивно настроенному каналу, который показал ее без изменений. А на крупном канале извратились по-крупному. Они тоже передали репортаж, но добавили высказывания гражданина, без утайки выложившего свое мнение о кровавых подробностях.

— Таким образом, они дважды снимают сливки.

— Вот-вот. Показывают пленку, но при этом выставляют себя оскорбленными святошами. И подавляют конкурентов.

— Вы становитесь настоящими американцами, даже больше, чем мы сами.

— Сначала мы были греками, потому что оттуда все началось. Во всяком случае, это относится к старой Европе. Потом римлянами, галло-романами, франками, не говоря уже о родственных связях с ордами варваров, которые пришли издалека, так что теперь нам не страшно почувствовать себя немного американцами. Конечно, на пять минут, не больше. Ладно, после всех этих важных геополитических соображений мне пора вернуться к своему пазлу. Сын прислал мне гору Фудзи из семи тысяч кусочков. Недолговечные вишни в цвету на первом плане и вечные снега на втором. Одним словом, белое на белом. И крошечное пятнышко розового.

Все это было произнесено на одном дыхании. Лола всегда переживала жизненные драмы по-своему. Ингрид порывалась ее остановить, но лишь недовольно поморщилась. Уйти, уйти… Можно подумать, Лола только и умеет, что уходить. Беда в том, что она никогда не уходит далеко. Так, короткие отлучки. Которые ничего не решают.

Перемещая свою внушительную массу со спокойной свирепостью гризли, бывший комиссар заглянула на кухню, чтобы попрощаться с Максимом, и, не оборачиваясь, вышла из «Красавиц». У Ингрид защемило сердце. Вскоре к ней за столик подсел Максим. Похоже, Хадиджа сказала ему, что рагу не имело заслуженного успеха. Ингрид успокоила его, сообщив, что только что произошло. В беспощадной мельнице, перемалывающей драмы, о падении Алис Бонен больше не упоминалось. Политолог вещал о непрекращающемся спаде промышленного производства во Франции, о росте безработицы и ручался, что позиции крайне правых будут укрепляться.

Ингрид хитросплетения французской политики казались еще непостижимее, чем пазлы из семи тысяч частей. Но она читала, что у Элен Плесси-Понто наилучшие шансы на президентских выборах 2007 года. Ее популярность возросла после ее откровенного выступления перед телезрителями. Подавляя слухи в зародыше, она рассказала о зависимости своего сына от наркотиков и о своих отчаянных усилиях ему помочь.

— Вряд ли Лола рассердилась, — сказал Максим.

— Дело не в этом. Молодая женщина бросилась из окна «Астор Майо» из-за парня, который ее разлюбил. Она дочь моего приятеля Мориса.

— Ах ты черт! Я с ним знаком?

— Едва не познакомился, когда он здесь ужинал. Но ты каждый раз пропадал на кухне.

Максим потрепал ее по руке. За аперитивом она рассказала ему о своих сердечных неурядицах и знала, о чем он сейчас думает. Ингрид ничего не имела против его сочувствия, но забота не должна была обернуться жалостью. После отказа Лолы ей оставалось только самой взяться за дело. Да и думать о том, что следствие доверено Жан-Паскалю Груссе, было почти невыносимо.

— Ладно, постараюсь во всем разобраться на месте. Сколько ты дал бы портье, чтобы его разговорить?

— Даже не знаю. Пятьдесят евро?

— Попробуем.

— Не уходи, пока не выпьешь кофе, я сейчас тебе принесу. С домашним кальвадосом на дорожку. От сильных переживаний нет ничего лучше.

— Каве — yes, а кальве — по. Или выпивка, или расследование, приходится выбирать.

— Вот как?

5

Максим Дюшан не ошибся. Портье в «Астор Майо» в обмен на предложенную купюру охотно поделился воспоминаниями и некоторыми предположениями. Некий Жюль с телекамерой снимал здесь репортаж о работе портье в крупных отелях. Это был тот самый бородатый парень с неизвестной ему фамилией и в слишком свободном спортивном костюме, похожий на рэппера, который сообразил заснять падение клиентки и предложить пленку телевидению. Может, он и правда принял ее за Бритни Спирс.

— Она здорово была на нее похожа. Очень светлые волосы, глаза цвета горького шоколада, капризная гримаска, ноги танцовщицы. И не прочь полминутки побыть знаменитостью.

— Знаменитостью для кого?

— Для меня. Мне показалось, это и правда она. Очень странная история. Молодая женщина, настолько довольная собой, вдруг передумала и выбросилась из окна.

— Вы считаете, это самоубийство?

— Здесь все так считают. Да и в номере она была одна. Есть свидетель.

— Свидетель?

— Подросток-американец, который шел в бассейн. Отец велел ему дать показания. Парнишка встретился с ней в лифте. Она оставила дверь приоткрытой, он заглянул туда. Никого. Но она все проверила, открыла стенные шкафы, заглянула под кровать, за портьеры, прежде чем закрыть дверь на цепочку.