Дочь самурая

Ингрид подобрала свое прямое красное платье, чулки, белье, сиреневое боа и ушла за кулисы, где накинула пеньюар с дугообразной золотой надписью «Калипсо». Вирджиния, стриптизерша из Калифорнии, приветствовала ее знаком победы. В коридоре по пути в ее уборную ей встретилась сменившая Манди ямайка Карлота, жуткая трусиха, но блестящая профессионалка, мгновенно снискавшая расположение публики.

Для Ингрид было неприятным сюрпризом обнаружить Энрике у дверей своей уборной. Единственный из вышибал, кого она на дух не переносила. Парень с пресыщенным лицом и образом мыслей, он был наделен чувствительностью сейфа и речью чурбана. Девушки, говорившие по-французски, называли его Энрике Стоеросовый, остальные — «Enric' the prick».

— Чем обязана? — пропела она слащавым голоском.

— У тебя там цветы.

Он выдержал паузу, чтобы сунуть в рот одну из своих бесконечных клубнично-банановых жвачек и состроить непроницаемую физиономию.

— С ними записка. «Извини», подпись «Бен». Надеюсь, этот тип не твой клиент.

— И правильно надеешься.

— Тимоти не хочет историй с клиентами. Ты же знаешь.

— А я не хочу историй с Тимоти. Так что мы в расчете. Бен — мой бывший приятель, и ничего больше.

Не в силах оторваться от двери, Энрике кивнул, потом направил свое внимание на огнетушитель, словно собираясь открыть ему смысл жизни. Ингрид решила проявить терпение. Энрике приходился кузеном жене Тимоти, а та была единственной слабостью патрона. Вдобавок охранник злоупотреблял второсортными фильмами. Он направил ей в сердце воображаемый револьвер и нажал на спусковой крючок, подражая звуку выстрела. «Stupid motherfucker», — подумала она, когда он наконец убрался туда, откуда пришел. Запахнув потуже свой пеньюар, она вошла к уборную.

Пышный букет красных роз ожидал ее на туалетном столике, и записка действительно была от Бена. Она сняла парик. Вновь превратившись в блондинку и в Ингрид Дизель, она на миг застыла, глядя на свое отражение в зеркале, чувствуя, как гнев ее сменяется грустью. Все цветы мира тут бессильны: она рассталась с Бенжаменом Нобле и не собирается менять свое решение. Он совершил непоправимую ошибку, когда вздумал шпионить за ней и раскрыть ее вторую жизнь. Бен посмел выслеживать ее и смешаться с толпой зрителей в «Калипсо». Но никто кроме Лолы Жост и Максима Дюшана не имел права знать, что Габриэлла Тижер, стриптизерша из Девятого округа, и Ингрид Дизель, массажистка из Десятого, — одна и та же женщина.

Она сняла грим, переоделась и подарила роскошные красные розы Карлоте.

3

На следующее утро у себя в массажном кабинете Ингрид Дизель была в своей заветной майке «I'm an angel, what about you?»,[1] но не ощущала ее утешительного воздействия. Чтобы развеять грусть, она попыталась растворить ее в обобщении. Она сравнивала наши тревоги с кораблями, которые за неимением Бермудского треугольника разбиваются о столь же гибельный архипелаг — беспокойную трапециевидную мышцу, связывающую лопатки с позвоночником. Сейчас, растянувшись на махровом полотенце, Морис Бонен и его истерзанная заботами трапециевидная мышца тихо расслаблялись под убаюкивающую балинезийскую музыку.

Несколько минут протекло в ритме индонезийских перезвонов, пока пожилой актер не нарушил тишину.

— Эх… Будь у меня побольше времени, ты бы каждый день делала мне массаж, Ингрид…

— Ты и правда сегодня напряжен больше, чем обычно, Морис. Тяжело приходится с начинающими актерами?

— Переживаю из-за дочери. Она влюбилась в идальго.

— Hidalgo?

— Ну да. Испанский соблазнитель. Настоящий, с глазами черными как смоль, воркующим голосом, и все в таком духе.

— Ты с ним знаком?

— Даже слишком хорошо, но только по рассказам дочери. По ее словам, «этот парень очень cool, такой бетонно-слащавый». И вот этот тип cool не желает ее больше знать. Из-за него Алис начала злоупотреблять спиртным и эксцентричными выходками. Сегодня она не ночевала дома. Я знаю, мы с ней живем в одном доме. Надеюсь, она не рыдала всю ночь напролет на лестничной площадке у этого пижона.

— Давно она так?

— Уже несколько месяцев.

— Fuck!

— Вот именно. Алис воображает, что сможет его вернуть. Я пытался ее вразумить. Бесполезно. Хорошо еще, она дорожит своей профессией. Она работает на «Праздник, который всегда с тобой». Фирма, устраивающая дни рождения, свадьбы, праздники по случаю первого причастия, бармицвы и тому подобное. У нее там номер двойника Бритни Спирс. Надеется со временем получить стоящую роль в музыкальной комедии.

Ингрид подумала: нелегко, должно быть, стать кем-то, если ты похож как вылитый на кого-то другого. Лучше уж не походить ни на кого. Разве что совсем чуть-чуть.

— Она так на нее похожа?

— Она красится под шикарную блондинку, прикрывает свои голубые глаза контактными линзами, хороший макияж — и готово дело.

— А идальго тоже актер?

— Если бы! Медбрат. Между ними целая пропасть. Нечего надеяться, что они поладят.

— Как они познакомились?

— Все я виноват. Иногда Алис ходит вместе с моей любительской труппой в больницу Святого Фелиция, чтобы подбодрить больных. Этот Диего Карли работает там в отделении скорой помощи, вот он ей и приглянулся…

— И полюбился.

— Ну да! Моя дочь ни в чем не знает удержу. А в любви это дорого обходится. Конечно, Алис проживает три жизни, пока простые смертные смотрят, как одна-единственная проходит мимо. Но она самой себе причиняет боль. Когда-то это очень тревожило мою жену. В школе Алис валяла дурака, хотя у нее были способности к языкам и географии. Ее ругали учителя, она перессорилась с товарищами, потому что говорила им в лицо все, что думала. Психологи толковали о ее сверхвозбудимости, они хотели давать ей лекарства. Я сказал: «Стоп, ребята. Оставьте мою Алис в покое со своими скудными мерками унылой нормальности».

Ингрид перешла от поясницы Мориса к его ногам. Она встретилась с ним в «Дневных и ночных красавицах», ресторане Максима Дюшана. С тех пор этот пожилой человек самым естественным образом занял место в кругу ее друзей. Когда скиталица Ингрид спустя годы странствий наконец пустила корни в Париже, друзья стали ее приемной семьей, обитавшей в ресторане на Пассаж-Бради. Всего в нескольких кабельтовых от Пассаж-дю-Дезир, где она избавляла от груза тревог натруженные корабли трапециевидных мышц. Морис сразу пришелся ей по душе. Актер на пенсии, которого некоторые прозвали Папашей Динамитом, обладал нравом столь же буйным, сколь и привлекательным. Поговаривали, что он оставил сцену, лишь когда провалы в памяти достигли размеров его вспыльчивости. Как бы то ни было, учащиеся театральной студии в Молодежном доме культуры на улице Дельта никогда не жаловались на своего наставника.

— В такие моменты нам особенно не хватает Александрии. Алис в конце концов послушалась бы матери. Жена была намного моложе меня, и они прекрасно понимали друг друга. Я всего лишь старый человек, который легко раздражается. Алис пошла в меня. У нас кабаний норов.

— Ты заразил ее сценой?

— Особых усилий от меня не потребовалось. В шесть лет она уже исполняла нам на кухне french канкан и топала ножками, когда ей не разрешали пойти в театр похлопать папе. Танцует она бесподобно, но в наше время, если у тебя нет престижных наград или громкого имени и ты не привык лизать зад разным шишкам, то вряд ли сумеешь пробиться. Телезрители балдеют от лженоваторов, а истинные таланты никому не нужны.

Ингрид делала Морису массаж дольше, чем обычно. Антуану Леже, пришедшему на еженедельный сеанс тайского массажа, пришлось подождать в приемной вместе со своим псом Зигмундом. Но он поймет. Ведь Антуан — психоаналитик и все всегда понимает. Как, впрочем, и Зигмунд.

— Мне как-то приснилось, что я убиваю испанца. Я его толкаю, и он падает в колодец.

— Греза наяву?

— Нет, настоящий сон во сне. Наверное, это самое правильное: убивать во сне тех, кто вам осточертел.

1

«Я — ангел, а как насчет тебя?» (англ.)