Ящик водки

– Но пишешь ты не на них, а на кухне.

– Нет, должен тебя разочаровать: я в кабинете пишу. Я, знаешь ли, пишу в кабинете, оперирую в операционной, а обедаю в столовой.

– Ха-ха-ха. Чисто профессор, б…, Преображенский!

– Да, я вернулся к этому идеалу, к этой вот примитивной старомодной схеме. Велосипед я не изобрел и изобретать не желаю. Срать стараюсь на унитазе, спать в спальне, тренироваться в спортзале, а плавать в бассейне.

– Вот только у профессора Преображенского в отличие от тебя не было своего бассейна. Да… Так вот Ананов себя чувствовал великолепно, ему к однокомнатной квартире оставалось только докупить «Жигули», джинсы, кожаный пиджак – и в Сочи в отпуск.

– Нет, ну почему же, можно было и до двухкомнатной квартиры подняться. Да и от дома много зависит: одно дело панельный, другое – сталинский. И до дачи можно было дожить. И потом, Сочи разные – бывает частный фонд, а бывает «Дагомыс». И в «Дагомысе» есть номер с соседом – а возможен люкс… И «Жигули» разные: «копейка» от «девятки-длинное-крыло» сильно отличается.

– А было у тебя в этот последний год чувство конца?

– Было. Было! Вот ты сам вспомни, вот это… (Кох имитирует прерывистое дыхание Черненко.) Ну это ж конец! Все, задыхается человек…

– Но все равно мы думали, что Советской власти на наш век хватит…

– Но мы же чувствовали, что она меняется! По ТВ уже на Пасху шли «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Чтобы молодежь ночью на службу в церковь не шла. Чувствовали – уходит от коммуняк молодежь, уходит. Так вот вам, гадам, ваши западные Сан-Ремо. Только в церковь не ходите. Уже иногда раз-раз, да и «Машину времени» покажут. Уже «Кружатся диски» по ТВ. Ну вспомни! Ну уже было все! Хотя думал я, что всю жизнь придется жить тайным диссидентом, пытаясь не цитировать классиков марксизма-ленинизма в своих статьях и диссертациях… Стараться (хотя бы – стараться) иметь чистую совесть. Но то, что машинка выдыхается, я чувствовал, чувствовал…

– А после, когда все кончилось, не было у тебя чувства: а чего мы вые…вались? Какой смысл в тех наших понтах? Были люди не глупей нас с тобой, вступали в партию, делали бабки и карьеры, и ничего страшного. Вон Игорь Малашенко, когда были те правила игры, в ЦК служил, а стали другие правила – пошел к Гусю нанялся… Все просто.

Комментарий Свинаренко

Малашенко мне рассказывал (в Москве еще, когда сидел в богатом офисе Гусинского, в бывшем СЭВе – в диктофон рассказывал): «Не скрою, я и тогда жил хорошо. У меня был исключительно высокий социальный статус. Зарплата рублей двести восемьдесят! Двухкомнатная квартира в цековском доме! (В так называемом Царском Селе – я ее получил от Академии наук.) Должность ученого секретаря! Командировки, стажировки в Америке! Ну что ж, такие тогда были правила! О’кей, я принял их и играл по ним. В этом отношении я конформист. Меня можно называть оппортунистом, а можно в позитиве назвать человеком мобильным. Для меня важно понимать правила игры! Я начинал как боец идеологического фронта. Участвовал в холодной войне на стороне Советского Союза. Всю изобретательность ума тратил на то, чтоб переиграть американцев! Так мы играем в шахматы, я люблю этот образ, это и про ядерную стратегию тоже. Хотя, безусловно, мы потерпели поражение в холодной войне, и я очень сожалею, что этот факт никогда не был признан открыто. Я считал, что из холодной войны надо выходить, абсурдность происходившего была очевидна… Но я, как в детском рассказе у Пантелеева, дал честное слово и стоял на часах. А теперь правила игры изменились… Мерилом успеха стали деньги? О’кей. Я играю. И я считаю, что действую достаточно успешно».

Не могу тут удержаться от того, чтоб не обозначить перекличку Малашенко с моим собеседником – я имею в виду знаменитое интервью Коха, которое цитировалось в начале книги, – о том, что русские сами во всем виноваты, поскольку сами себя сажали и расстреливали. После того как все внешние враги были побеждены. Так вот что мне Малашенко рассказывал в 1997 году: «Меня раздражают разговоры, что вот пришли нехорошие коммунисты и устроили революцию и тот режим. Как будто большевики были марсиане, прилетели на космических кораблях и изнасиловали бедную хорошую страну! На самом деле половина наших сограждан была готова посадить и содержать в лагерях другую половину – или вовсе расстрелять. Сколько было истрачено и промотано за десятилетия! А из ямы выбраться до сих пор не можем».

И вот еще два примера. Один мой коллега, старший товарищ, сильный профи, как раз в 84-м вступил в партию – и немедленно ушел на заметное повышение. Его тут же стал возить шофер на казенной «Волге», в том числе и на обкомовскую промтоварную базу за дешевыми импортными шмотками. И вот он мне в то самое время говорил: «Старик, большевики – это всерьез и надолго. Поэтому надо с ними сотрудничать и брать свое». Он меня просто-таки стыдил за то, что я не вступаю в ряды… После он ушел в немедийный бизнес, поднялся и уехал со своей фирмой в бывшую социалистическую Европу. А вот еще один товарищ, чистейшей воды альтернативщик, со всеми феньками – церковный сторож, самиздат, гитара, самогоноварение, хиппизм, – где-то в 80-м мне сказал: «Через два-три года у нас в стране все изменится, мы будем путешествовать, зарабатывать деньги, вообще заживем как люди. Откуда я это знаю? Да так, просто чувствую». Ошибся он на три-четыре года, то есть практически, плюс-минус, в яблочко попал. Но после он, вот что странно, вот что досадно, так и остался альтернативщиком! (Были временные отступления, на уровне попыток заняться бизнесом и уходов, заходов в легальную коммерческую прессу, но его все равно выбросило в старую колею.) Тут просто ирония судьбы: одни ошибаются в прогнозах, неверно понимают ситуацию, но живут красиво при всех политических режимах, а другие все видят насквозь, на годы вперед, но это им не мешает перебиваться с хлеба на квас. Как говорил Чехов, цитируя по памяти Достоевского, чтоб жить по уму, одного ума мало…

– А вообще я никогда не ставил такой задачи: быть успешным любой ценой. Это такой детский идеализм, который мне вдалбливали в голову еще черт знает с каких времен – и родители, и покойная тетка, и дядьки, которые сидели на шахтах… А вот папаша у меня коммунист был! Что ты! Карьеру делал… Он был как Малашенко. Партфункционером, правда, не был никогда – он чистый производственник. Но на партконференции, задрав штаны, ходил… Хотя по большому счету чего ему было в коммунистах делать, они ж его законопатили за Можай в шестилетнем возрасте…

– Это ты ему так говорил?

– Нет, в принципе я его понимал, правила игры были такие. Сам себе пусть бы он задал этот вопрос! А мамаша – она была позлей, конечно.

– Ну и где у нас сейчас Малашенко?

– В Нью-Йорке; тоже нех…во. Вон куда кривая вывела, из ЦК-то КПСС… Я тебе не рассказывал, как я в разгар скандала с НТВ выступал в Вашингтоне в Никсоновском центре? Я им там говорил: «Как это так? Объясните мне! Вот я перед вами сижу – я, Кох, который, будучи кандидатом наук, работал дворником, потому что как беспартийный и с репутацией соответствующей не мог на хорошую работу устроиться… А теперь кто же учит меня демократии? Сотрудник ЦК КПСС Малашенко и преподаватель Высшей школы КГБ Киселев. И вы недоумеваете почему-то по поводу меня – а не по поводу их!» Ха-ха-ха.

– И чем ваша беседа с американцами кончилась?

– Если ты помнишь, после нескольких моих и Бори Йордана поездок в Вашингтон в столице США как-то спал накал страстей по поводу того, что в России душат свободу слова. Мы там подробно объяснили, что такое свобода слова в исполнении Гусинского и сколько он брал денег, чтоб не наезжать…

– Ну и сколько?

– Говорят, пятьдесят лимонов в год у него такса была. Говорят! А сам я точно не знаю. Я, во всяком случае, не платил ему ни копейки. Может, поэтому он меня поедом ел в 97-м году? Но вернемся к тем временам, к нашему 84-му. Почему я не колебался вместе с линией? Наверное, это идеализм, в этом не было рационализма. Думаю, что так… А может, меня просто не принимали в эту игру, а напрашиваться не хотелось. Лень, да и противно…