Тень твоего поцелуя

За непринужденным тоном скрывалась свинцовая усталость, но Пиппа не думала сдаваться. Правда, Лайонела она не могла обмануть.

– Если хочешь на ужин рыбу, – так же беспечно ответил он, – придется, дорогая, придержать язычок.

И на какой-то чудесный момент напряжение между ними исчезло. Пиппа улыбнулась, он вернул улыбку, и все тепло и близость, которые они делили, вновь вернулись, согрев обоих своими жаркими лучами.

Но тут Пиппа моргнула, словно в лицо ударил яркий свет, отвернулась и принялась шарить в седельных сумках, будто искала что-то… все, что угодно… лишь бы погасить это сияние, охладить этот жар…

Лайонел чуть поколебался и, тоже отвернувшись, весело, но властно объявил:

– Робин, оставляю вас готовить лагерь, пока я позабочусь об ужине.

Он направился к реке. Робин и Луиза бродили среди деревьев в поисках хвороста. А Пиппа решила позаботиться о лошадях. Когда они были расседланы, напоены и привязаны там, где трава росла погуще, она прислушалась, не идут ли Робин и Луиза. Но все было тихо. Под деревьями было совсем темно, но вечерняя звезда все же пробилась сквозь тучи. Пиппа потихоньку направилась к реке и заметила Лайонела, лежавшего на животе у самой воды. Она прекрасно знала, что тревожить рыбака, а тем более браконьера, никак не рекомендуется, поэтому потихоньку пробиралась по мокрой от росы траве, пока не встала у него за спиной.

– Не шевелись, – вдруг услышала она. Шепот был так тих, что Пиппа едва его расслышала. Рука нырнула в воду, а когда появилась снова, в пальцах была зажата коричневая в пятнышках форель.

– Поймал! – торжествующе усмехнулся он. – Подай мне вон тот камень.

Пиппа заметила камень, лежавший подле трех неподвижных тушек рыб, и подала ему. Он прикончил форель одним ловким ударом, вынул нож и умело разделал каждую рыбину.

– У тебя повадки сельского парня, – заметила она. – Выучился этому в детстве? В своем Чизуике?

– Нет. По необходимости. В детстве я ловил рыбу удочкой.

Он отскреб руки травой, вымыл и обтер о шоссы.

Они тихо стояли в полутьме. Вечерняя звезда отражалась в неподвижной воде, поверхность которой не колебал даже легкий ветерок. Лайонел осторожно провел замерзшими ладонями по щекам Пиппы, и она вздрогнула. Он наклонил голову и поцеловал се, сначала бережно, потом все с большим пылом. Пиппа не двигалась, не сопротивляясь, но и не отвечая на ласки.

Лайонел поднял голову и посмотрел ей в глаза.

– Прости, моя ошибка, – сухим, как дорожная пыль, голосом проскрежетал он. – Я думал, что, может, после прошлой ночи…

– Прошлой ночью мы оба кое в чем нуждались, – перебила она. – И оба были одиноки. Только и всего.

Лайонел съежился и отступил.

– Еще раз прости за ошибку.

Пиппа упрямо смотрела на смятую их ногами траву. Запах дикого тимьяна, ромашки и болотной мяты поднимался снизу и разливался в прохладном воздухе. Ей хотелось объяснить, что она не собиралась ранить его чувства. Что любит его, но не знает, как примирить эту любовь с ошеломляющей правдой его предательства, и поэтому каждое сказанное ему слово несет в себе обиду и горечь.

– Жаль, что я не могу забыть, – пробормотала она. – Но я должна. Должна простить.

– Я не жду этого от тебя.

– Нет, но так жить нельзя, иначе я увяну в ненависти и злобе, а этого нельзя позволить. Хотя бы ради ребенка.

Она снова взглянула на него.

– Но это дитя Филиппа, – тихо напомнил он.

– У него пет отца, – решительно заявила Пиппа. – Только мать и семья матери. На нем не будет лежать клеймо отверженного, но он вырастет в любви и ничего не узнает о том, кто его зачал.

Она нагнулась, сорвала пригоршню дикого тимьяна, рассеянно подумав о том, какая это хорошая приправа к рыбе. Но на самом деле это был только предлог уклониться от его полного боли взгляда.

– Я отправлюсь к сестре. К Пен и се мужу, – сообщила она. – Оуэн сумеет уберечь меня и младенца от ищеек Филиппа.

– Оуэн д'Арси, – повторил Лайонел. – Да, уверен, что он действительно сумеет. Но все знают, что он твой зять. Неужели воображаешь, будто ищейки Филиппа не догадаются о твоих намерениях?

Пиппа удивленно подняла брови:

– Ты знаком с Оуэном?

– Мы с ним в одном деле.

– Вот как? – кивнула она, удивляясь тому, что сама до этого не додумалась.

– Думаю, даже он согласится, что тебе пока будет лучше со мной.

– Но мне нужна моя сестра, – прошептала Пиппа. – Если я не могу быть с матерью, то хотя бы найду сестру.

Он сострадал ее одиночеству. Просто сердце разрывалось от того, что он не мог исполнить ее желание. Разве можно заменить родные руки матери или сестры? Даже брат был не так близок ей. Даже если они преодолеют ту пропасть, которая лежит между ними, у нее навсегда останется потребность в тех, чью дружбу и поддержку он не сможет ей дать.

– Позже, – обронил он. Большего утешения он был не в силах ей предложить. Пиппа молча кивнула и ушла, захватив с собой охапку тимьяна.

Лайонел собрал рыбу. Он солгал де Ноайю, утверждая, будто не знает, у кого находятся два остальных скарабея. Одним из них был Оуэн д'Арси. Их миссия была несложна и продиктована личными мотивами. Они работали против Испании и засилья инквизиции. И поскольку не были обязаны особенной преданностью какому-либо правителю или стране, то и оказывали помощь в тех случаях, когда это отвечало их интересам. Франция, находившаяся в состоянии войны с Испанией, была более чем счастлива принять анонимное сотрудничество владельцев печати-скарабея.

Лайонел был вынужден открыть себя и свои обязательства перед Францией и теперь совершенно бесполезен Для соратников по делу. Что скажет на это Оуэн, когда узнает? И сделал бы он то же самое, чтобы спасти сестру жены?

Что ж, он скоро это узнает.

После ужина Лайонел остался на страже, а Пиппа заснула так крепко, будто спала не на ветках папоротника, а на пуховой перине.

А вот Луиза спать не собиралась. Ее одолевало настойчивое чувство необходимости сделать решительный шаг. В мирной тишине, нарушали которую только тихий плеск реки и шорохи ночных птиц в ветвях, она остро ощущала свое тело и то странное возбуждение, которое наполняло ее с самого начала ужасного путешествия.

Робин подкидывал ветки в огонь, и она, приподнявшись на локте, тихо, чтобы не разбудить Пиппу, прошептала:

– Робин! Подойди сюда.

Он осторожно обошел костер и встал перед ней на колени.

– Что случилось? Тебе что-то нужно?

– Я хотела поговорить с тобой, – призналась она и, приглашающе похлопав по веткам папоротника, добавила: – Можешь лечь рядом. Так мы не потревожим Пиппу.

Ее синие глаза сверкали в свете костра, а губы так зазывно улыбались, что Робин послал к чертям неуместные колебания.

– Подвинься.

Он лег рядом. Луиза послушно освободила ему место и заботливо укутала плащом.

– Ты мог бы поцеловать меня на ночь, – предложила она.

– Мог бы, – согласился он, не шевелясь.

– Дон Аштон и твоя сестра – любовники. Почему бы и нам таковыми не стать?

Робин даже не удивился, что Луиза угадала правду.

– Пиппа – не испанская дева, – только и сказал он.

– Нет. Но она замужем.

Робин приподнялся на локте и, посмотрев ей в лицо, провел пальцем по щеке, губам, подбородку.

– Мы не станем любовниками. Я возьму тебя в жены, Луиза де лос Велес из дома Мендоса, но не отниму твою честь. Ты останешься целомудренной до нашей брачной ночи.

– Не думала, что ты такой ханжа, – презрительно фыркнула девушка.

– Я и есть ханжа. Если не веришь, спроси у моих сестер. – Он нагнулся и легонько чмокнул ее в лоб. – Ложись спать. Здесь слишком холодно и сыро для любовных ласк.

– А я думала, что они помогают согреться.

Он сунул руку ей под спину и привлек к себе.

– Мы можем спать обнявшись. Сразу станет теплее. И никто ничего дурного не подумает.

Уткнувшись головой ему в плечо, она хмыкнула и устроилась поудобнее.

– Все равно я считаю тебя ханжой.