Страница 166 из 179
Учил взвешивать на весах, стоящих в стеклянном ящике, волос, еле видимый сор и даже крыло мухи. При этом нельзя было дышать в ящик. Дохнешь — и стрелка на весах начинала колебаться.
Трубы, которые были так необходимы папе, рабочие забрали из оранжереи горного инспектора, а также из квартиры бывшего управляющего рудником Ирпсова, оборудованной домашним водопроводом. Но этих труб все равно было мало, и даже Знаменский сказал папе, болезненно морщась:
— Все-таки губить оранжерею — варварство.
— Варварство — устраивать ватерклозеты и разводить тропические растения, когда кругом люди живут в земле! — рассердился папа.
Знаменский пожевал губами и сухо заметил:
— Не убежден, что метод экспроприации решит все паши задачи.
Пана снял очки, протер и уселся на табуретку около постели Знаменского.
— ВСНХ объявил конкурс на разработку проекта создания единой хозяйственной организации, охватывающей Урал и Кузнецкий бассейн. Выждал, пытливо взглянул в лицо Знаменского, раздельно проговорил: — В плане Урала — Кузбасса намечается строительство горно-металлургических предприятий в виде единого взаимодействующего комплекса. Социализм начал борьбу с извечным железным голодом в России. — Обнаружив, что эти слова не произвели на Знаменского особого впечатления, папа сказал раздраженно: Изволите ли знать, бачок в сортире Ирисова изготовлен в Германии, трубы шведские, котел — Шеффильд? — Пожав плечами, добавил: — И ничего удивительного. В нашей губернии, на территории которой можно целиком уместить Германию, к началу войны с немцами имелось всего шесть металлообрабатывающих предприятий с общим числом рабочих сто семь человек. И ни одного завода с электрическим двигателем.
То, что железо — штука очень ценная, Тима знал и без папы. За ржавый, истертый железный обод от колоса телеги на базаре давали два медвежьих окорока, а когда строили Дом общества содействия физическому развитию, на улице перед стройкой стояла табуретка, застланная чистым полотенцем, и на ней — ведро для сбора пожертвований гвоздями.
Тима видел, как в кузнице изготовляют обушки, кайла из кусков рельса; ремонтируя машины, слесари возятся в куче железного хлама, совсем как Полосухин в тряпичпом старье.
Знаменский лежал прямой, плоский, невозмутимый, на груди его стояла деревянная подставка с книгой, и он, глядя куда-то мимо папы, сказал:
— В моем сознании, Петр Григорьевич, эти грандиозные планы не увязываются с тем, что сейчас угрожает России.
— Вы имеете в виду телеграмму Ленина ЦИКу Советов Сибири в связи с высадкой японского и английского десантов, где Ленин указывает, что сейчас единственной серг. спной гарантией является солидная военная подготовка с гашей стороны? — деловито спросил папа.
— Да, это, — сказал Знаменский.
Папа задумался, пощипал бородку, потом произнес решительно:
— Если воина неизбежна, то, какие бы новые бедствия она ни принесла, они не смогут стать непреодолимыми для дальнейшего созидания социалистической цивилизации, — и, оглянувшись на Тиму, словно ища у него поддержки, сказал: — Видеть будущее — это значит побуждать человека перенести из будущего в настоящее все, что от сможет и успеет перенести.
Нечто похожее Тима слышал уже от папы. Кажется, он Тс кие слова читал по бумажке Яну. Но это было так давно!
Тима тосковал о маме, беспокоился, а папа не хотел даже разговаривать о ней. Он стал каким-то суровым и часто говорил Тиме:
— Здесь все работают, и ты должен научиться самостоятельно вести лабораторные анализы; это может тебе пригодиться в жизни. Не вечно же тебе быть хвостиком при родителях.
Приходил Юрий Николаевич Асмолов. Выглядел он последнее время неважно: глаза опухшие, небритый, пахнет от него виппым перегаром. Когда папа попробовал было посоветоваться с ним о паропроводе, Асмолов только рукой махнул:
— В Англии запыленность шахт не меньше, но и там не тратят бесплодно времени и средств на подобные затеи.
Папа спросил, как идут дела с разведкой пластов неглубокого залегания.
— Вы что, не знаете? — рассердился Асмолов. — Бурки запаливают но-прадедовски — порохом, а для вскрышных работ нужпы сотни пудов динамита.
Папа сказал сухо:
— Работают по старинке — отчего увеличилось количество несчастных случаев, — потому что динамит роптали сохранить для вас.
Асмолов помолчал, потом заявил грустно:
— Собственно, вся эта затея преждевременна для русской горной промышленности… разве что лет через сто…
— Вы слишком переоцениваете свою техническую идею. Есть в этой области кое-что более значительное и, если хотите знать, поистине революционное.
— Чем же это вы собираетесь поразить цивилизованный мир? — осведомился Асмолов и, положив ногу на ногу, поглядел на папу сощурившись.
Папа достал записную книжку и стал читать вклеенную в нее вырезку из газеты о том, что какой-то англичанин придумал способ превращать уголь в шахтах в газ; этот газ, уходя по трубам, может служить вместо топлива всяким машинам.
— "При социализме, — громко читал папа, — применение способа Рамсея, «освобождая» труд миллионов горнорабочих и т. д., позволит сразу сократить для всех рабочий день с 8 часов, к примеру, до 7, а то и меньше.
"Электрификация" всех фабрик и железных дорог сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи, ускорит превращение грязных отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и электрическое отопление каждого дома избавят миллионы "домашних рабынь" от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне".
Папа закрыл книжку, сдвинул очки и, пристально глядя на Асмолова, сообщил строго:
— Это писал Ленин в большевистской «Правде» в тринадцатом году.
Асмолов молча смотрел в окно, где шагали по дороге в весенней грязи шахтеры и тяжелый серый дождь шлепал толстыми струями по черным лужам. Отвернувшись, произнес:
— Насколько я знаю, соплеменники Рамсея не собираются осуществлять этого революционного способа улучшения жизни, а с оружием в руках высадились на нашей земле, чтобы стрелять в поклонников своего соотечественника. Так ведь? — и сказал с отчаянием: — Вообще у меня не ваши железные нервы. И я решил уехать. Я не могу оставаться здесь, когда в пашем городе, как мне удалось узнать, три дня шли бои с офицерской дружиной.
— Во-первых, — начал папа, но, оглянувшись на Тиму, приказал: — А ну-ка пойди, братец, погуляй!
— Нет, — твердо заявил Тима, — я хочу узнать про маму.
— Вот, вот! — негодующе воскликнул Асмолов. — От меня тоже, как от мальчишки, скрывали, но я вам не мальчишка.
Папа повернулся к Тпме и произнес доверчиво и просительно:
— Давай о маме потом, вдвоем поговорим, согласен?
Тима кивнул головой, но это стоило ему мучительных усилий. На душе стало так пусто, словно все на свете перестало существовать. Все!..
Проводив Асмолова, папа вернулся в комнату, сел напротив Тимы, взял его руки в свои, сказал твердо:
— Мы получили список коммунистов, погибших в бою с офицерами. Мамы среди них нет, — и добавил сурово: — Ты знаешь, я никогда не говорю неправды.