Страница 83 из 98
Как же Оттон III собирался разграничивать полномочия обеих властей, применяя доктрину на практике? Ответ на этот вопрос можно найти во второй части той же грамоты: «От щедрот своих мы дарим св. Петру принадлежащее нам, а не передаем ему его собственность так, как будто бы она была в нашем владении». Правовая основа этого дарения с императорской точки зрения предельно проста. Но на каких условиях оно осуществляется? Здесь речь идет не о дарении в обычном смысле этого слова, а о таком пожаловании, при котором даритель расстается не со всеми правами. Это следует из того, что получателем дарения является не римская церковь, не папа и его преемники на папском престоле, не лично Сильвестр II, а сам Апостол Петр. Не говорится о том, что папа может свободно распоряжаться полученными графствами, — он может лишь владеть и управлять ими для приращения своей апостолической и его, Оттона III, императорской власти.
Проведение, вопреки обычаю, в грамоте различий между правами папы и более обширными правами Апостола Петра объясняется тем, что в то же самое время Оттон III принял новый титул, ставивший его в особое положение по отношению к Апостолу Петру. Отсюда следует, что все не предоставленные папе права, обычно гарантировавшиеся подобного рода актами дарения, оставались за императором, который теперь в своем особом качестве «слуги апостолов» реализовал их в интересах Апостола Петра. Это разделение императорской и папской компетенций при управлении имением св. Петра практически было трудно осуществимо, чем и объясняется нечеткость выражений дарственной грамоты, не содержавшей в себе необходимые определения, дабы не предвосхищать решение этого вопроса. Становится ясным и то, почему император, передавая восемь графств, расположенных в столь важной для него области на пути к Риму, говорит о приращении императорской власти, ибо он вовсе не выпускает из рук южную часть Пятиградья, а лишь переводит ее из собственности Империи во владение св. Петра, светским управляющим которого является не кто иной, как он сам.
Распоряжение, сделанное относительно Пятиградья, очевидно, не должно было ограничиваться только этой областью. Если довести его интерпретацию до логического завершения, то управление всем имением св. Петра должно было делиться аналогичным образом между «викарием св. Петра» — папой Сильвестром II, и «слугой апостолов» — императором Оттоном III. Можно предположить, что таков и был замысел императора, устроившего свою резиденцию в Риме и рассматривавшего его в качестве своего города. И противоречие, состоящее на первый взгляд в том, что Венгрия по инициативе Оттона III была в 1001 году провозглашена королевством, но при этом препоручена св. Петру, находит свое объяснение, если справедливо предположение, что император оставил за собой особые права в отношении владений римской церкви.
Германский король в Средние века рассматривался в качестве фогта римской церкви, которому подчинена ее собственность и который был обязан охранять ее и защищать. Оттон I по случаю своей императорской коронации присягал: «И кому бы я ни передал Итальянское королевство, того заставлю присягнуть тебе, что будет помощником твоим в защите земли святого Петра». И в его договоре с папой Иоанном XII содержатся слова: «Клянемся, что в меру своих сил будем защитниками». Однако такое понимание функций императора сильно отличается от задуманного Оттоном III. Для него характерно особое, античное по духу и традиции и вместе с тем церковное облачение своего отношения к Риму, Империи, св. Петру и церкви, которое, в свою очередь, имеет собственные идейно-политические предпосылки. Достоинство Оттона III как «слуги апостолов» восходит к основному представлению о положении императора как фогта римской церкви. Связанный с именем Оттона III проект «Возрождения империи римлян» при всей его новизне и необычности в конечном счете опирался на традицию оттоновского дома.
Дарственная грамота Сильвестру II в частности и взаимоотношения Оттона III с ним в целом убедительно свидетельствуют о логическом завершении оттоновской системы имперской церкви, когда за папой римским, как и за любым из имперских епископов, признавались права светской власти лишь постольку, поскольку они предоставлялись императором. Оттон III был убежден, что положение «слуги апостолов» дает ему право по своему усмотрению вмешиваться в церковные дела, а Сильвестр II, приверженец идеи восстановления Древней Римской империи на христианской основе, сам признавал верховенство Империи над папством. Не случайно в период борьбы за инвеституру, во времена Генриха IV и Григория VII, сторонники Империи вспоминали пору Оттона III как золотой век, когда превосходство светской власти над папством было несомненным.
Император праздновал триумф своей политики и жил в предвкушении еще больших успехов, коих надеялся достичь в покорении Южной Италии и во взаимоотношениях с Византией, когда совершенно неожиданным для него образом рухнуло его господство в Риме — и, как оказалось, навсегда. Все началось с мятежа в городе Тиволи, жители которого поднялись против назначенных Оттоном III чиновников и убили при этом коменданта города. Самого императора они не пустили в город, закрыв перед ним ворота, так что ему пришлось начать осаду. От штурма и разрушения города обитателей Тиволи спасло посредничество папы Сильвестра II, епископа Хильдесхаймского Бернварда и отшельника Ромуальда, по случаю как раз оказавшегося в Риме. Мятежники капитулировали, направив к императору своих представителей из числа знати. В знак раскаяния они появились перед Оттоном III в одних только фартуках, прикрывавших их наготу, и с мечами в правой руке и розгами в левой. Это означало, что они сдаются на милость императора, предоставляя ему на выбор — отсечь им головы или публично высечь их розгами. Император помиловал их, довольствуясь обещаниями хранить верность, дать заложников, выдать убийц коменданта города и срыть часть городской стены. На сей раз Оттон III получил возможность в полной мере продемонстрировать свое милосердие (не как три года назад во время суда над папой-самозванцем Иоанном XVI) и по личной просьбе отшельника Ромуальда помиловали и того, кого жители Тиволи назвали единственным убийцей его человека.
Однако император недолго наслаждался водворенным миром. Сразу же восстали римляне — те самые неблагодарные римляне, которым он так льстил, стараясь возвратить былое величие их городу. Причиной бунта называли слишком мягкое наказание жителей Тиволи, которых римляне давно и сильно ненавидели, но это могло быть лишь поводом. Настоящая причина заключалась в фактическом императорском правлении в Риме, воспринимавшемся римлянами как нестерпимое чужеземное господство, которое невозможно было компенсировать даже привлечением их ко двору на Авентине. Не исключено, что сказались и неоправдавшиеся надежды римских господ, имевших земельные владения вблизи Тиволи. Но как бы то ни было, фаворит императора Григорий Тускуланский перешел на сторону его врагов, а за ним последовали и многие из тех, кто примкнул к Оттону III после подавления мятежа Крешенция. Рим, что редко случалось, практически единодушно противостоял императору. В то время, как преданные императору войска под командованием маркграфа Гуго Тосканского и герцога Генриха Баварского стояли лагерем у стен города, римляне заперли ворота и забаррикадировали улицы, ведущие ко дворцу, так что Оттон III со своими приближенными был в течение трех дней полностью отрезан от внешнего мира.
Обнаружилось, сколь непрочным был его союз с римлянами, сложившийся ради воплощения идеи «Возрождения империи римлян», но не выдержавший малейшего обострения противоречий. Римляне думали только о своем городе, а об императоре и Империи лишь постольку, поскольку те обещали возвышение их авторитета, расширение их прав и умножение их богатств, но больше всего они хотели сами править в своем городе, не позволяя императору вмешиваться в их дела. Император же, собираясь сделать Рим основой своей власти, хотел распоряжаться им, как и прочими частями Империи. Разрыв был ускорен, возможно, и тем обстоятельством, что римские господа придавали слишком мало значения религиозной подоплеке императорской идеи «Возрождения».