Шарады любви

Поняв свое бессилие, Даниэль вырвалась из рук дяди и бросилась назад к своему коню. Она заливалась слезами и, закрыв глаза и уши, старалась не видеть происходившее под дубом, не слышать несущихся ей вслед звуков бича и страшных криков жертвы…

Остаток дня девушка как безумная носилась верхом по полям и прилегавшей роще. И только когда Дом совсем выдохся, а сама Даниэль уже была готова без сил свалиться наземь, она вернулась в замок.

Даниэль знала, какими жестокими бывают порой ее родственники, какими беспощадными к совершенно беззащитным в глазах закона крестьянам. Но такого она еще не видела никогда. Хотя не раз слышала отчаянные вопли деревенских девушек, доносившиеся из залов замка, где дядья Даниэль устраивали дикие оргии. Мать в таких случаях уводила ее наверх или отсылала к кюре. Поэтому оставаться до конца свидетельницей творившегося в стенах дома дикого варварства ей еще не доводилось…

…Уже несколько часов Луиза де Сан-Варенн ходила из угла в угол по выложенному мраморными плитами залу, с тревогой посматривая через открытые узкие окна на улицу. День уже клонился к вечеру, а дочери все не было. Луиза догадывалась, что Даниэль чем-то глубоко обидела своего дядю Арманда. И это привело в бешенство ее отца. Поэтому мать хотела перехватить девушку, прежде чем та встретится с Армандом или Люсьеном. Так было лучше всего. Тем более что тот и другой накануне напились как скоты. В подобном состоянии от них можно было ожидать чего угодно. Поэтому Луиза попросила дворецкого не только исполнять любые капризы обоих братьев, но также накрыть ужин для себя и дочери наверху.

Но куда пропала Даниэль? Не пора ли ей повзрослеть и прекратить подобные прогулки без сопровождения взрослых и в столь неприличном костюме? Правда, первая же попытка Луизы заставить девушку ездить в дамском седле вызвала у дочери вспышку гнева. Люсьен же, которому без конца во всем вторили его братья, разразился неудержимым хохотом и сказал, что ребенок уже и так давно превратился в сорванца. А поэтому мужское седло подходит Даниэль как нельзя лучше…

Луиза горестно вздохнула. В тысячный раз она думала о том, как трудно будет найти подходящего мужа для ее не по годам развитой непутевой дочки, только однажды побывавшей за пределами родового поместья. Нужно еще раз попытаться убедить герцога и Люсьена вывезти Даниэль в следующем году в свет и представить ко двору. Но сумеет ли дочь достойно вести себя там, соблюдая все строгости принятого при версальском дворе короля Людовика XVI этикета?

Именно эти невеселые размышления стали причиной необычного раздражения, с которым Луиза встретила появившуюся наконец в дверях Даниэль. И, не обращая внимания на уныло опущенные плечи и подкашивающиеся ноги дочери, набросилась на нее:

— Ты что, с ума сошла? Где тебя целый день носило? Боже мой, да она насквозь пропахла конюшней! Сейчас же иди к себе и прими ванну! Только если тебе дорога шкура, не попадайся на глаза отцу или дядьям!

Луиза вытолкнула девушку за дверь на широкую, ведущую наверх лестницу. И только когда Даниэль поднялась на второй этаж и заперлась изнутри, Луиза задумалась, почему сегодня ее дочь выглядит такой необычно кроткой и послушной.

…Даниэль медленно погрузилась в стоявшую напротив горящего камина ванну. И сразу почувствовала, как оживает ее вконец уставшее тело, а настроение начинает понемногу улучшаться. Обидные речи Луизы остались за дверью. Впрочем, почти все слова матери дочь пропустила мимо ушей…

Даниэль так никогда и не смогла понять, что именно заставило ее гладкое тело вдруг покрыться «гусиной кожей». Скорее всего это была загадочная, напряженная тишина, вдруг повисшая над домом. И в этой тишине вдобавок чувствовалось не просто что-то недоброе. Она таила в себе угрозу какого-то неотвратимого, ужасного несчастья…

Девушка выбралась из ванны и набросила на голые мокрые плечи халат. Если бы она только знала, что в следующий раз ей доведется по-настоящему помыться лишь через много недель! И это произойдет в номере парижской гостиницы, по настоянию английского графа, о существовании которого Даниэль сейчас даже не подозревала!..

…Девушка стояла у окна и смотрела во двор замка, не в состоянии понять, что там происходит. Со стороны парка к замку медленно двигалась какая-то большая темная масса. Прямо по газонам, топча любимые цветы Луизы и ломая маленькие, только что посаженные деревца, шли люди. Много людей… Но казалось, что все они были на одно лицо. И вдруг волосы Даниэль зашевелились от ужаса, а тело охватил могильный холод. Сквозь закрытые рамы окна донесся какой-то зловещий звук, напоминавший рокот морского прибоя, накатывающего на покрытый галькой пологий берег. Она напрягла слух и вдруг явственно расслышала хором повторяемые слова: «Сан-Варенн! Сан-Варенн!»

Внезапно широкие парадные двери замка распахнулись, и все разъяренное семейство со старым герцогом во главе бросилось по каменным ступенькам вниз — навстречу толпе. Конечно, каждый из Сан-Вареннов отличался жестокостью, завидовал более удачливым и преуспевающим аристократам, но в трусости никого из них обвинить было нельзя.

Даниэль, как загипнотизированная, с ужасом следила за тем, как ее дед что-то кричал толпе. Его лицо было искажено бешенством, сквозь которое все же проступало недоумение. Видимо, патриарх Сан-Вареннов просто не мог поверить, что его древнему роду осмелились угрожать какие-то жалкие людишки, которых все его семейство привыкло считать своей собственностью. Он сделал энергичный знак рукой. Тотчас несколько человек из челяди Сан-Вареннов выскочили вперед и направили на толпу заряженные мушкеты. На несколько мгновений воцарилось общее молчание. Даниэль затаила дыхание. Она понимала, что теперь события могут принять самый неожиданный оборот. Численный перевес был, несомненно, на стороне восставших. Однако свойственное крестьянам с рождения чувство покорности господам и страх, охвативший их при виде вооруженного отряда, давали немалое преимущество хозяевам замка.

В этот момент на ступенях внезапно появилась Луиза. Она оттолкнула своего супруга и, бросившись вперед, вырвалась за шеренгу вооруженных слуг. Люсьен попытался удержать жену, но Луиза с презрением оттолкнула его руку. Такое она позволила себе впервые за все двадцать лет совместной супружеской жизни. Ступив на гравийную дорожку, Луиза остановилась и обратилась к толпе. Даниэль не могла разобрать слов, но голос ее матери звучал спокойно и надменно. Кончив говорить, она простерла обе руки к толпе и пошла по направлению к ней. Человек огромного роста, размахивая толстой суковатой палкой, тоже сделал шаг вперед. Были ли у него агрессивные намерения или нет — этого сейчас уже никто не может сказать. Так или иначе, но тут же раздался залп мушкетов слуг Сан-Вареннов…

Даниэль с ужасом смотрела на расплывавшееся на спине матери кровавое пятно. Пораженная нерасчетливо пущенной пулей, Луиза сначала тихо опустилась на колени, а затем навзничь упала на гравий дорожки. Но не она одна стала жертвой трагедии. Увидев гибель хозяйки дома, вооруженные слуги Сан-Вареннов открыли беспорядочную стрельбу по толпе. Первый ряд стоявших был буквально сметен. И тогда глухой ропот толпы сменился грозным, сокрушающим ревом: «Смерть аристократам! Смерть! Смерть им!»

Больше Даниэль уже ничего не видела. В ее памяти остались лишь кровь на платье матери и распростертые на гравийной дорожке тела. Девушка повернулась и бросилась прочь от окна. В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вбежала старая няня. Лицо ее было бледнее полотна, а близорукие глаза полны ужаса. Схватив Даниэль за руку, она сунула ей сверток с поношенными бриджами и старой рубашкой:

— Переодевайся! Быстро, быстро! Тебе надо бежать, дитя мое! — зашептала она, с трудом переводя дыхание. — Спустись через черный ход и беги к кюре! Он поможет! Только, ради Бога, не медли! — И нянька потащила девушку за руку из комнаты.

— Подожди же! — упиралась Даниэль. Вырвав руку, она остановилась посреди коридора. С первого этажа донесся звон разбиваемой посуды. Его тут же сменил вырвавшийся из десятков глоток удовлетворенный вопль. «Они убили моего деда!» — подумала Даниэль со странным чувством отрешенности от всего происходящего.