Остров Тамбукту

Чем больше я думал, тем больше убеждался, что мое посредничество между контр-адмиралом и Боамбо не принесет ничего путного туземцам. И все же я хотел достичь соглашения между ними. Я прекрасно знал, что слова «демократия» и «свобода», так торжественно произносимые контр-адмиралом, равно как и портреты Линкольна, Джефферсона и Рузвельта, висящие на стенах его салона, были пустой болтовней для декорации. И все же я считал, что изгнание японцев и захват острова американцами полезен для победы над фашизмом. Американские конвои перевозили оружие для Советского Союза, а немецкие подводные лодки из Ангра-Пекена и японские — с Явы и Суматры старались отрезать им путь и остановить этот смертоносный для них поток. Так как страдали интересы Советского Союза, я считал себя обязанным помогать американцам. Моя роль посредника между контр-адмиралом и Боамбо находила свое оправдание. Человек из двух зол должен всегда выбирать меньшее.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В погоревшем селении. Встреча с Гахаром. Снова переговоры. Планы контр-адмирала. Договор о «защите и помощи» заключен. Прибытие товарного парохода. Смит снова ограблен! Тревога на «Линкольне». Остров Тамбукту в огне.

I

Я ничего не понимаю в военных кораблях и не могу сказать, был ли корабль контр-адмирала линейным, броненосцем или крейсером. Я не знал и его тоннажа, но это было большое судно с орудиями различных калибров по обоим бортам. Благодаря длинным дулам, судно походило на ощетинившегося ежа — «ежа», который почувствовал опасность и приготовился встретить ее своими иглами. Я спал в кубрике на скамейке. Матросы дали мне подушку и одеяло. Электричество горело всю ночь, и для чтения света было достаточно, но я читал редко, потому что на всем судне не нашел ни одной интересной книги, кроме нескольких криминальных романов. Но они меня не интересовали. Я с удовольствием прочел бы на английском языке Марка Твена, Джека Лондона или Теодора Драйзера и спросил адъютанта, не может ли он мне найти книгу одного из этих американских писателей.

— Что вы говорите! — воскликнул удивленный адъютант. — Морякам запрещено читать такие книги.

— Почему?

— Потому что они опасны. Драйзер — коммунист, Джек Лондон — социалист, а Марк Твен, хотя и не был ни коммунистом, ни социалистом, но еще опаснее первых двух.

Не имея возможности читать, я приходил в кубрик только к полуночи, ложился на мою скамейку и сейчас же засыпал, а рано утром поднимался на палубу к матросам. В этот ранний час они обыкновенно драили и мыли палубу, а так как офицеры еще спали, позволяли себе вольности и шутки. Это были молодые, веселые, жизнерадостные ребята, мои сверстники, и я находил с ними общий язык.

Однажды утром ко мне подошел адъютант и сказал, что патруль заметил в селении человек десять туземцев, у погоревших хижин. Когда матросы попытались к ним приблизиться, они бросились врассыпную и скрылись в лесу. Это стало известно контр-адмиралу, и он велел мне отправиться на берег, посоветовать туземцам без страха возвратиться в селение и заниматься своими делами. Никто им не причинит никакого вреда. Наоборот, им будет выдано все необходимое для того, чтобы они могли вновь отстроить свои хижины. Контр-адмирал даже хотел послать к ним на помощь нескольких японцев. Если туземцы не хотят иметь дело с японцами, контр-адмирал готов дать им американских матросов и двух плотников. Вообще он был готов сделать все возможное, чтобы облегчить положение туземцев и исправить зло, причиненное японцами.

— «Старик» требует от нас хорошего отношения к дикарям, — сказал в заключение адъютант.

Контр-адмиралу было лет пятьдесят пять, а потомок креолов называл его стариком. И я подумал: «Да, детям родители всегда кажутся старыми».

— Вам предстоят новые хлопоты, — улыбнулся адъютант. — «Старик» посылает вас со специальной миссией.

Он умолк, ожидая, вероятно, с моей стороны какого-нибудь вопроса в связи с миссией, но я промолчал.

— Может быть, вы не хотите? — выжидательно посмотрел он на меня.

— Почему? Я говорил контр-адмиралу, что всегда рад быть ему полезен.

— Когда вы собираетесь сойти на берег?

— Если нужно, хоть сейчас.

— Хорошо, я доложу «старику».

Он ушел докладывать «старику», а я остался на палубе. Человек десять матросов с засученными штанами, голые до пояса, с шумом начали мыть палубу. Один поливал из брандспойта, а другие орудовали швабрами. Их мокрые загоревшие спины лоснились на солнце. Все были здоровые парни, ловкие и веселые. Тот, который держал брандспойт, «случайно» упустил его так, что он описав дугу, окатил холодной водой голые спины товарищей. Поднялся шум; крики и смех огласили палубу.

— Не хитри, без уловок, Тод! — крикнул долговязый, тощий матрос с веснушчатым лицом, расставив длинные ноги и, в то время как другие спасались от душа, он словно прирос к месту. — Валяй, не стесняйся, Тод! — снова крикнул он матросу «упустившему» брандспойт. — Если ты меня свалишь с ног, получишь бутылку рома.

— Ладно, патагонец! — ответил Тод. — Сейчас ты у меня растянешься, а я выпью твой ром.

И он действительно готовился направить на долговязого брандспойт, но «патагонец» его остановил.

— Стой, Тод! Уговор. Если мы меня свалишь, получаешь бутылку рома. Но если не свалишь, ты ставишь бутылку, а я выпью ее за твое здоровье. Идет?

— Идет, патагонец.

— Целую бутылку, Тод! Подумай!

— Подумал, патагонец. Целую бутылку! В первом же порту, где есть ром, ты ее купишь, и я выпью к твоему неудовольствию. Ну что ж, угощу и тебя одним стаканчиком, так и быть! Обещаю!

Пари было заключено при общем одобрении остальных матросов, и сильная струя воды захлестала в спину «патагонца», прозванного так, вероятно, за его длинные ноги. Он слегка наклонился вперед, с широко расставленными ногами, и не шелохнулся, несмотря на сильный напор воды. Тод закусил губы, надул щеки, даже жилы на его шее выступили от напряжения, словно он хотел этим усилить струю, но «патагонец» не пошевелился. Матросы ревели от восторга:

— Держись, патагонец!

— Шпарь, Тод!

— Ниже, ниже!

На палубе показался адъютант и, увидев чем занимаются матросы, остановился, улыбаясь.

— Твоя взяла, патагонец, — в отчаянии произнес наконец Тод и отвел в сторону брандспойт.

Палуба огласилась новым взрывом смеха и шуток. Все окружили «патагонца», хлопали по спине, пожимали руку, будто он выиграл первую награду на Олимпийских играх.

Подошел адъютант и сказал:

— Будьте осторожны, ребята! «Старик» уже на ногах!.. Матросы снова принялись за работу, а мы с адъютантом сели в моторную лодку и отправились на остров.

Мы пошли по тропинке к моей хижине. Мне хотелось посмотреть, что с ней случилось. Да, она была невредима. Скрытая в лесу, в стороне от селения, она осталась незадетой снарядами. Заглянув в дверь, я увидел несколько солдатских ранцев, развешанных по стенам, Нары были застланы солдатскими одеялами. В одном углу стоял кувшин для воды, а в другом — ржавое ведро, вроде тех, которые имеются во всех тюремных камерах. Тут поселились человек десять японских пленных. Ночь они проводили в хижине, охраняемые американскими матросами, а днем работали на укреплениях.

— Эта хижина была моим домом, — сказал я адъютанту. — Тут я пережил много радостей и скорбей. Спал на этих нарах один, никем не тревожимый. На них сидели предводитель племени, его дочь Зинга, сын Амбо и старик Гахар. Он сейчас главный жрец племени. Они все были моими друзьями.

— Неужели вы сожалеете об этой трущобе? — удивился адъютант.

— Я жалею туземцев. Японцы сожгли хижины и прогнали их в джунгли. Сейчас они спят под открытым небом или в шалашах из ветвей и листьев. У них нет достаточно посуды, чтобы сварить пишу, и они едят жареный ямс и таро...

— Именно поэтому они должны вернуться и построить новые хижины.

— Да, но потом? Что с ними будет? Каковы намерения контр-адмирала?