Скитальцы

Он сумасшедший! — сказал Йоаким.

Эдеварт сдержался и только кивнул. И вдруг сообразил, чем их можно пронять: Я понимаю это так, что вы оба хотите потихоньку вытеснить меня из дела и завладеть лавкой.

Теперь уже Йоаким разинул рот от удивления. Поулине, всплеснув руками, потеряла дар речи. Йоаким тоже ничего не сказал, он шагнул к двери, поднял щеколду и несколько раз толкнул дверь, ему хотелось уйти, поскорей уйти отсюда, он навалился на дверь, забыв, что она открывается внутрь. А ведь он тысячу раз отворял эту дверь!

Когда Йоаким ушёл, Поулине сказала: Я не верю, что ты так думаешь!

Эдеварт понял, что зашёл слишком далеко, и тихо ответил: Конечно, не думаю, ты права. Скоро я и сам не буду понимать, что говорю.

Оставьте Эдеварта в покое! — воскликнул отец. Он столько всего повидал.

Это была последняя капля, отцовские слова тронули сердце Эдеварта, и он уступил, его упрямства как не бывало; он отвернулся, чтобы родные этого не заметили.

Выходя из комнаты, Поулине сказала: Забери свои деньги, Эдеварт. Тебе они пригодятся на ярмарке.

Конечно, всё обошлось, ведь каждый желал другому только добра. Йоаким поступил мудро — Господь надоумил его уйти из дома прежде, чем он запустил брату в голову стулом или чем-нибудь ещё, что подвернулось бы под руку...

Эдеварту нужно было найти человека, который поехал бы с ним на ярмарку. Зимой ему пришлось много ходить под парусом в штормовую погоду на севере Норвегии, но тогда лодка не была так нагружена, и Вест-фьорд, который ему теперь предстояло пересечь, как-никак оставался Вест-фьордом, его норов Эдеварт уже испытал на собственной шкуре. Он поговорил с Каролусом, но тот не собирается ехать на ярмарку. Нельзя сказать, чтобы староста Каролус был слишком занят делами местной управы, просто пастор намекнул ему, что, быть может, его жену, Ане Марию, вскоре освободят из тюрьмы. Должен сообщить тебе радостную весть, Каролус, сказал ему пастор в прошлое воскресенье, окончательно ещё ничего не известно, но решается вопрос о её возвращении домой! От такой новости у Каролуса перехватило дыхание, он впал в задумчивость и, вернувшись домой из церкви, даже не прикоснулся к еде. С тех пор он почти не ел, а всё о чём-то думал; когда же Эдеварт предложил ему поехать с ним на ярмарку, Каролус покачал головой и решительно отказался. Он не расположен к развлечениям, сказал он, развлечения — это для холостых. Возьми с собой Ездру или Теодора! Эдеварт возразил, что они тоже женатые люди, но Каролус сказал, да, разумеется, женатые, но они не несут крест! Эдеварт ничего не понял.

И само собой, Ездра тоже не поехал с ним, Эдеварт даже не заикнулся об этом; работая на поле, Ездра одновременно занимался своим болотом, ему предстояло осушить и вспахать новый участок до покупки лошади. Эта адская трясина всё ещё требовала от Ездры адского труда.

Меньше всего Эдеварту хотелось брать с собой Теодора, но избежать этого оказалось невозможно, Теодор сам напросился в спутники к Эдеварту — ему необходимо попасть на ярмарку и кое-что там купить. Бесцветный, неопрятный, Теодор без дела слонялся по селению, если у него отрывалась пуговица, он втыкал на её место деревянную палочку, зато обувь у него была отменная — высокие сапоги с красными отворотами, и он до сих пор хвастался прошлогодней удачей с сельдью, когда он вместе с другими рыбаками спас Поллен. Теодор, как всегда, хорохорился, и, хотя в карманах у него было пусто, на пальце блестело золотое кольцо. Жалкий человек, он ни к чему не был пригоден.

Эти супруги, Теодор и Рагна, оба родились в Поллене в нищих семьях, оба были ленивы, нечисты на руку и бедны как церковные крысы, однако головы у них работали неплохо. Неспособные, несообразительные? Отнюдь нет, на свой лад они были расторопны и умны, Рагна вообще в школе была первой ученицей. Оба умели ловко и незаметно стащить то, что плохо лежало, на это сообразительности у них хватало. В их дом противно было войти, и через год Рагна рожала по ребёнку, однако беднее от этого они вроде не становились, они даже веселились и шутили, а что касается Рагны, то таких красивых губ, особенно когда она смеялась, не было ни у кого. Теодор и Рагна жили в стеснённых условиях, это верно, но лучших они и не знали, и потому их жизнь не была омрачена бессильной тоской. Им жилось вовсе не плохо.

Когда было решено, что Теодор поедет с Эдевартом на ярмарку, Рагна тоже захотела поехать с ними. А в чём ты поедешь? — спросил Теодор. В том, в чём ты ходишь здесь, ехать нельзя. Рагна согласилась с ним и от поездки отказалась. Ах, они оба были одинаково лёгкомысленны, одинаково падки до удовольствий, но лодка не могла взять ещё и Рагну, а кроме того, кто же останется с детьми? Я привезу тебе ткани на платье, пообещал Эдеварт. Вот и хорошо! — обрадовалась она. Тогда я снова смогу ходить в церковь вместе со всеми!

Несчастная женщина, бедность сделала её покладистой. Родись Рагна богатой, она и по будням носила бы нарядные платья. И если сейчас все презирали её за бедность, то, будь она богатой, пастор был бы польщен, увидев её на церковной скамье во время его проповеди.

Эдеварт не забыл, как когда-то в детстве помог ей отыскать в снегу блестящую пуговку. На пуговке была изображена корона, красивая блестящая пуговка — единственное её сокровище. Рагна и теперь ещё трогала сердце Эдеварта, и он ничего не мог с собой поделать, ему было жалко её. У неё были такие красивые руки, ведь она была ленива и не больно-то утруждала их работой. Да и что она могла бы сделать, чтобы изменить свою жизнь? Бедность душила Рагну, и она становилась ещё ленивее, видя, как эта бедность одолевает её. Теодор, бывало, говорил ей: Почему нынче ночью, когда ты лазила за картошкой в погреб Каролуса, ты взяла так мало? Взяла бы побольше, тогда бы нам хватило ещё на неделю! И Рагна отвечала мужу: Да-да, всем нам не мешало бы делать лучше то, что мы делаем!

IX

Год за годом люди ездят на эту ярмарку и не могут отказаться от такого развлечения! Там можно встретить и скромных девушек в длинных безрукавках и светлых платках, и тех, что чванятся своими родителями и уже носят шляпки. Хенрик Стен, этот сорвиголова, один приходит на своей шхуне, он пришвартовывает её, чистит башмаки и сходит на берег. Эйде Николаисен, кузнец, обучавшийся ремеслу в Тромсё, разгуливает по пристани, на жилете у него висит волосяная цепочка с золотым замком для часов; он известный забияка и дамский угодник, лицо у него тёмное, как у всех кузнецов, Николаисен силён и славен тем, что в танце высоко подбрасывает свою даму. Есть там и уважаемые люди постарше: женщины, которые привезли на продажу молочные продукты, и мужчины, желающие купить лодку.

Пока ещё на ярмарке тихо, народу мало, не слышно шарманок, никто не устраивает потасовок.

Август приехал заблаговременно и занял свою лавку, он разложил по полкам товар и приготовился торговать, но, потому как покупателей ещё не было, его беспокойная душа затосковала, он запер лавку и загулял. Словом, моряк сошёл на берег!

Он с нетерпением ждал Эдеварта и встретил его лодку на пристани. При виде Августа Эдеварту стало не по себе, он испугался, что удача отвернулась от его друга, — будь у Августа бумажник набит деньгами, он вряд ли позволил бы себе так загулять.

Друзья пришвартовали лодку и перенесли тюки в лавку. Здесь уже лежит мой товар, сказал Август и показал на полки, его оказалось меньше, чем я думал! Товара и впрямь было немного — кое-что из одежды, нитки, иголки, пуговицы и крючки, грубая пряжа, шерстяные шарфы, головные платки; хорошо, Эдеварт приехал не с пустыми руками, потому что у Августа почти ничего не было, да, почти ничего.

Они разложили всё по полкам и даже выставили порожние коробки, в конце концов лавка стала выглядеть не такой пустой, и Август повеселел: Хотел бы я, чтобы весь этот товар был мой!

Часть его принадлежит тебе, сказал Эдеварт.

Август, холодно: Об этом мы ещё поговорим. А что, Теодор ушёл? Вот и славно, мне бы не хотелось, чтобы он пошёл с нами. Между прочим, здесь Маттеа.