Скитальцы

Да, сказал Йоаким, мало того, я и на пашне тоже разбросал водоросли, запахал их и посеял ячмень.

Это что, удобрение такое?

Так говорят. Но пока не знаю.

Откуда ты это взял?

Вычитал зимой. Это старый способ, у нас в стране так делают уже больше двухсот лет. Захотелось проверить.

Хорошо, что я узнал об этом, сказал Ездра, и тут же прикинул, что если способ Йоакима окажется хорош, то постройку дома можно будет отодвинуть на то время, когда у него появятся деньги, тогда он и коров купит, и свадьбу сыграет. Почему же Йоаким до сих пор молчал о своём открытии? Ездра спросил: Ты узнал об этом зимой и ничего не сказал мне?

Нет. Боялся втравить тебя в это дело. Хотел сперва сам во всём убедиться. Да ты и не поверил бы, что на твоём болоте можно что-то вырастить только на одних водорослях. Вот если бы водоросли с навозом...

Его слова снова изменили планы Ездры. Вижу, что это всё пустое, сказал он. И не понимаю, зачем ты разбросал водоросли на своём лугу? Осенью они попадут в сено.

Голова Ездры раскалывалась от забот, он не знал что и думать. Однако на всякий случай принялся за постройку жилого дома, он взял помощника и работал не покладая рук. Дом следовало покрыть крышей до того, как пойдёт снег.

Тут случилось маленькое событие, сущий пустяк, который тем не менее имел серьёзные последствия: Эдеварт получил письмо из Америки. Прихожане, ходившие в церковь, принесли ему с почты письмо — жёлтый твёрдый конверт из бумаги, похожей на пергамент, с множеством штемпелей и печатей, письмо было переслано Кноффом из Фусенланнета. Эдеварт прочитал его в своей новой конторе, а дочитав до конца, пошёл в свою комнатку и сунул под подушку.

Письмо было старое, оно долго пролежало в Фусенланнете. Ничего не поделаешь, Эдеварт был не из тех, кто считает нужным оставлять свой адрес. Но всё как-то обходится. Письмо из далёкой Америки нашло-таки своего адресата, оно начиналось словно издалека — это было так на неё похоже, благослови её Бог! Она писала, что не забыла его, но хотела сначала посмотреть, как сложится её жизнь, ведь здесь совсем не так, как в Норвегии, однако все они, оставшись одни, после того как Хокон уехал на Запад, живы и здоровы. И мальчик и девочка за эти годы выросли, но не конфирмовались, здесь это не принято, мальчик работает в фактории и зарабатывает много денег, девочка тоже работает на мотальной машине. Прости, если некоторые слова непонятны, здесь в городе говорят только по-английски, и дети почти забыли норвежский. А младшую девочку, о которой я тебе говорила, зовут Хобьёрг, в честь Хокона, он так пожелал. О себе рассказывать нечего, за эти долгие годы со мной ничего не случилось. Могу только сказать, что мне здесь не нравится и не нравилось ни одного дня, но я уехала ради него, надеялась, что в чужой стране он изменится. Мне так хочется увидеть тебя и Доппен, мой дом, в котором теперь живёшь ты, и всё это так странно. Но дети уже взрослые и не хотят уезжать отсюда, а вот маленькую Хобьёрг я бы взяла с собой и вернулась бы к тебе в Доппен. Что ты скажешь на это? Я бы тогда всё устроила. Но может, ты женат и живёшь в Доппене, тогда я не приеду. В этот вечер я думаю о тебе и нишу это письмо. Сердечный привет от всех нас, но самый сердечный от меня.

Лувисе Магрете Доппен

Что делать Эдеварту? Ответить, сейчас же ответить! Август, тот наверняка послал бы телеграмму, он всегда говорил, что, после того как компания «Грейт Истерн» протянула кабель через Атлантику, в Америку можно посылать телеграммы, но Эдеварту это казалось чем-то таким непостижимым, чем нельзя было пользоваться. Он постеснялся просить Йоакима написать за него письмо и попробовал написать сам; разве он не вёл счета на промысле, не писал сам в своих бухгалтерских книгах? Но на этот раз он писал не счета и, перепортив много бумаги, бросил это занятие. Упав духом, он вспомнил о своей младшей сестре, не о старшей Осии, а о Поулине, той, что недавно кончила школу и так хорошо писала, он был готов отблагодарить её по-царски, лишь бы она написала для него письмо... и потом сохранила бы это в тайне.

Братья и сёстры стеснялись друг друга, показывать свои чувства считалось позорным, уж лучше провалиться сквозь землю. Он попросил Поулине написать письмо, но при этом сидел рядом с презрительным выражением лица и делал вид, будто эта Лувисе Магрете из Америки вроде как дурочка, но ему хочется угодить ей, доставить радость, домой она всё равно не приедет. Эдеварт продиктовал письмо и сообщил, где живёт, — он держит лавку в родном селении, а в Доппене не бывал, кроме того раза, когда нашёл оставленное ему покрывало, за которое сердечно её благодарит. Ему было грустно стоять там на дворе, слушать шум водопада и не видеть...

Её? — подсказала Поулине.

Её? Нет, ответил Эдеварт. Впрочем, да, напиши так, она обрадуется.

Поулине написала, как он сказал. О, эта юная Поулине всё понимала; девочка сидела с невозмутимым видом, но чувствовала, что творится с братом.

Рад был узнать, что ты собираешься приехать, диктовал дальше Эдеварт, я всё приготовлю к тому дню, когда ты вернёшься в свой старый дом.

Поулине: Ты не хочешь написать, что тоскуешь по ней?

Нет, ты с ума сошла! Разве что ты напишешь об этом вроде как в шутку. Да, пожалуй, напиши так. Должна же она понимать шутки.

Поулине написала и спросила: И в конце: остаюсь любящий тебя?

Гм... Ну раз уж ты написала всё остальное! Эдеварт вскинул голову. Я уверен, что она покажет это письмо всему городу. Она глупая женщина.

Он дал сестре за работу серебряную монету и велел молчать о письме как рыба.

Лето прошло. Трава на покосе Йоакима выросла, какой ещё не бывало, и, к удивлению Ездры, никаких водорослей в сене не оказалось. Вот что значит вовремя скосить траву, недоверчиво думал он. Но Ездра ошибся, водоросли просто сгнили. Правда, они сгребали сено осторожно, не нажимая на грабли. И ячмень уродился густой и высокий. Вот уж не думал! — признался Ездра.

У него и у самого лето было удачным; возвращаясь из церкви, жители Нижнего Поллена дивились на его небольшое ячменное поле — а что они скажут, когда будет возделано всё болото! Кроме поля, Ездра мог похвастаться и домом в три окна, дверь, дымок над трубой, поднимавшийся в полдень, когда Ездра варил себе кофе! И разве тот же Ездра в своей безрассудной заносчивости не начал в то же время строить ещё и хлев? Чувство меры было ему неведомо, от Ездры остались кожа да кости, но он был неутомим. Однако, положив несколько венцов, Ездра вынужден был остановиться. Ведь он строил большой хлев, непомерно большой, на четыре коровы и лошадь — лошадь! — это не считая мелкого скота. Чистая заносчивость и глупость, даже у старосты Каролуса не было такого хлева. Ездра не подсчитал, сколько брёвен потребуется на такой большой хлев, и промахнулся. Он работал, работал и в запальчивости не видел, что его занесло. Даже когда сам хлев был всё-таки закончен, Ездре не хватило брёвен для сеновала наверху, а когда он справился и с этим, крыши-то всё равно ещё не было. О, этому не было видно конца!

Однажды вечером Ездра пошёл к старому Мартинусу, безхитростному и мудрому человеку, который всю свою долгую жизнь прожил в стеснённых обстоятельствах, словом, Ездра пришёл к нему и грустно признался, что в этом году должен свернуть работу и отложить её до лучших времён. Ну что ж, сказал Мартинус, ты и так вон уже сколько успел понастроить за короткое время. Не такое уж и короткое, уже два года, как я приобрёл эту землю и начал работать. Но ты ещё не старый. Я помню, как ты поднялся на мачту и лёг животом на клотик, будто это было вчера. А теперь ты взрослый мужчина, у тебя есть дом, земля и всякое такое. Неужто тебе этого мало? Беда в том, что мне не хватает материала, чуть не плача сказал Ездра, будь у меня материал, я мог бы работать до самого ухода на Лофотены. Мартинус задумался над его словами: Сперва тебе следует поблагодарить Бога за то, что Он даёт тебе здоровье, а выход, выход всегда найдётся. Вот у меня утонула корова, но шкура-то всё равно мне досталась, а нынешней весной я приобрёл и новую корову. Сказать по чести, я отдал за неё ещё не все деньги, что правда, то правда, но ежели Бог даст мне здоровья, то после Лофотенов я за неё рассчитаюсь. Добрый человек Эдеварт, он за меня поручился, теперь вся моя семья молится за него...