Скитальцы

Что вы с ней сделали? — спросил он.

Что сделали? Да ничего!

Но ты сам сказал, что вас было четверо.

Разве я так сказал? Не приставай! Она была совсем ребёнок, так что сам понимаешь, мы ей ничего не сделали. Просто встретили на дороге.

Она кричала? — спросил Эдеварт.

Помолчав, Август сказал: Она была не старше нашей Рагны. Но в южных странах девушки рано становятся взрослыми. Такие, как Рагна, там уже выходят замуж. Там всё не так, как у нас. Ну вот, наконец и солнце!

Август спустился к карбасу и вынес на берег самые мокрые шкуры, чтобы просушить их. Он покаялся в своих грехах и снова чувствовал себя свободным человеком, теперь можно заняться и делом.

Погода установилась, и ночью друзья покинули остров. Был штиль, и им пришлось сесть на вёсла; но, когда они вышли из Рафтсуннета, их снова встретили ветер и волны.

II

На ярмарке царили шум и суматоха. У берега стояло много больших и малых судов, новые суда приходили днём и ночью, среди домов сновали люди, двое намдальцев хватили лишнего и едва не затеяли драку. Полиция где-то пряталась.

Эдеварт никогда не бывал в таком месте, и, пока Август занимался своим делом, он шатался по ярмарке и глазел по сторонам. Здесь были лавки и с простым и с дорогим товаром, и выбор был куда богаче, чем на Лофотенах. Кроме того, тут выступали канатоходцы, играли шарманщики, в зверинце показывали диких зверей, были кегельбан, уличные торговцы, карусель, цыгане, которые гадали всем желающим, можно было выпить кофе и сельтерской и посмотреть на самую толстую женщину в мире и теленка о двух головах. И, как обычно, среди рядов расхаживал Папст, старый почтенный еврей-часовщик, в крылатке с множеством забавных карманов. Это был удивительный человек.

Некоторое время Эдеварт держался неподалёку от старого еврея, он не собирался ничего покупать, но на его блестящие часы было приятно смотреть. Наверное, этот еврей очень богат, если носит сразу столько часов! — думал Эдеварт.

Старый Папст облюбовал Норвегию, хотя торговля в другом месте, может, принесла бы ему большую выгоду. Уже двадцать с лишним лет он колесил по Нурланну из города в город, заезжал в рыбацкие поселки и посещал ярмарки, он бойко говорил по-норвежски, знал все слова, но выговаривал их на чужой лад. Папст всюду был желанным гостем, все знали этого невысокого толстого человека с множеством цепочек от часов, болтавшихся на его большом животе, он разговаривал и с молодыми, и со старыми, у него были золотые часы для богатых и дешёвые, серебряные, для бедных. И к каждому покупателю у Папста был свой особый подход.

Кому-нибудь из молодых людей, толпившихся вокруг него и с удивлением рассматривавших его странный наряд, Папст мог сказать: У меня и для тебя найдутся хорошие часы, вот, пожалуйста, можешь подержать их! Когда парень, узнав цену, отказывался от часов, Папст спрашивал: А сколько у тебя есть? Парень называл половину или даже треть требуемой суммы. Но Папст всё равно не отпускал его, напротив, он был добр и покладист, словно на этот раз решил пойти навстречу и даже одолжить парню немного денег, чтобы тот смог приобрести себе часы; да-да, нередко случалось, что Папст соглашался получить недостающую сумму даже на другой год. Ты из хорошей семьи и ты честный человек, говорил он, ты не обманешь бедного еврея! Перед таким необъяснимым и беспредельным доверием молодой человек устоять, само собой, не мог и проявлял несвойственную ему честность — он отдавал долг на другой год. Папста почти что никогда не обманывали.

Так действовал этот старый еврей-часовщик, из года в год невозмутимо и с достоинством вёл он свою кочевую торговлю. При случае он обманывал покупателей, но, если его уличали, добродушно возмещал ущерб, иногда тут же прибегая к новым уловкам.

У Папста был наметанный глаз на хлыщей, которые строили из себя знатоков и критически разглядывали его часы, — их Папст обманывал без зазрения совести. Они подходили к нему с важным видом и фамильярно называли его Моисеем: Ну что, Моисей, найдутся у вас для меня хорошие часы? Папст доставал из кармана часы и показывал их. Вы только посмотрите, говорил он. Покупатель рассматривал часы, открывал, закрывал и спрашивал, хорошо ли они ходят. Хорошо ли ходят? — удивлялся Папст. Да у меня самого точно такие же! Можете убедиться! И доставал из кармана жилета собственные часы. Оставалось договориться о цене. Папст требовал немало за свой товар, но с этих хлыщей запрашивал втридорога; если ему предлагали половину, лицо у него становилось печальным, словно зло, царившее в мире, доставляло ему страдание, и он забирал часы обратно. В тот день сделка отменялась.

Однако покупатель, зная характер Папста, через некоторое время опять приходил к нему; правда, и Папст тоже знал своих покупателей. Так что вы мне предложите? — спрашивал он. Покупатель накидывал несколько шиллингов или ортов9. Нет, нет, нет! — говорил Папст, он снова доставал часы, показывал их, открывал и закрывал крышку и потом прятал в карман. А когда покупатель делал вид, что хочет уйти, Папст тяжело вздыхал над несовершенством этого мира и соглашался на условия покупателя. Он торгует себе в убыток, это точно, это разорит его и сведёт в могилу, но что поделаешь! Когда покупатель кончал отсчитывать деньги, Папст доставал часы и отдавал ему; блестящие, красивые, с гравировкой на крышке, часы победоносно тикали, но это были уже не те часы, рука Папста побывала в одном из его хитрых карманов, где лежали совсем другие часы, они выглядели точно так же, как и первые, но стоили значительно дешевле.

Случалось, хлыщ и впрямь оказывался знатоком или в нём просыпалась подозрительность, он уличал Папста в мошенничестве и начинал кричать. Тогда Папст сокрушённо качал головой над своей рассеянностью и говорил: Какой дотошный человек! Если б не ты, я и не заметил бы, что ошибся. И дабы умаслить покупателя, отдавал ему собственные часы, что, по мнению последнего, должно было служить гарантией. Однако уходил покупатель уже с третьими, но тоже дешёвыми часами!

На ярмарке Эдеварт встретил армянина-шарманщика, которого видел в родном селении, его по-прежнему сопровождал венгр. Однажды после полудня Эдеварт наткнулся на них у причалов, они расположились в людном месте, крутили шарманку и показывали своё представление.

За три года, что прошли после их выступления в селении Эдеварта, они почти не изменились, только теперь у армянина уже оба глаза были затянуты синей плёнкой; значит, он совсем ослеп. Бедняга, несладкая судьба быть шарманщиком на чужбине! Люди жалели его и кидали шиллинги на блюдце нищего мальчишки в шарманке, дети и подростки толпились вокруг этого удивительного ящика с Наполеоном и его генералами в золоте, сверкавшими всеми цветами радуги.

Я их знаю, шепнул Эдеварт своему соседу, я уже видел их раньше! И спросил шарманщика: Так вы теперь совсем ослепли?

Да, совсем. Шарманщик грустно кивнул головой.

Я вам не верю, сказал Эдеварт. Он заметил, что шарманщик, услыхав его вопрос, посмотрел прямо на него.

В их разговор вмешался венгр, он что-то громко сказал и, как в прошлый раз, принялся колотить своего товарища, дети в ужасе отпрянули прочь и стали звать на помощь взрослых. Хотя полиции на ярмарке не было, зато намдальцы оказались тут как тут, они схватили венгра, подняли в воздух, неуважительно обругав оборванцем, и пригрозили бросить в море. С двумя намдальцами одному венгру было не справиться, сперва он сопротивлялся и пытался вырваться, но потом притих и начал просить, чтобы его отпустили. Намдальцы, одержав славную победу, проявили милосердие, они дали венгру пинка под зад и позволили убраться восвояси. Глядя ему вслед, они смеялись и грозили в другой раз приготовить из него фарш на корм курам! Потом намдальцы повернулись к жертве венгра, они надеялись услышать от него слова благодарности. Но армянин не стал благодарить их, он только дрожал и тер щеку.

9

Орт равен 24 шиллингам.