Скитальцы

Они разгрузили лодку, и она помогла ему отнести домой покупки — продукты, кое-какую одежду, инструменты; детям он привёз сладости, а Лувисе Магрете белый воротничок — если она им не погнушается! Под конец он выложил на стол новые ложки.

Это кстати, ложек у них недостаёт. Обо всём-то он подумал!

Все радовались, и больше всех, несомненно, сам Эдеварт. Лувисе Магрете, проходя мимо его стула, на мгновение прижалась к нему, едва ощутимо коснулась плеча, и его пронизала сладкая дрожь.

Она поставила перед ним тарелку, но кусок не шёл ему в горло, потом они пили кофе с пирожными, которые он купил в лавке, всего было в достатке. Пока Лувисе Магрете открывала пакеты и прятала в шкаф продукты, Эдеварт украдкой допил её кофе, прикасаясь губами к тому месту, которого касались её губы.

Близился вечер, волнение их так и не улеглось, покуда не случилось нечто тяжёлое и странное, даже слишком тяжёлое и странное.

А ты узнал, нет ли для меня письма? — спросила вдруг Лувисе Магрете.

Да-да, он привёз ей письмо. Просто забыл о нём.

Увидев адрес, она вся напряглась и быстро вскрыла конверт. Это от Хокона! — воскликнула она.

Пока она читала, Эдеварт и дети не сводили с неё глаз, она то бледнела, то краснела, иногда восклицала: Боже милостивый!.. Да!.. Нет-нет-нет!..

Это от твоего мужа? — спросил Эдеварт.

Да! — радостно ответила она и встала. Он скоро вернётся! Дети, папа возвращается! Вы понимаете? Папа скоро вернётся!

Эдеварт облизнул пересохшие губы: Но ведь это письмо из Тронхейма, если я не ошибся?

Из Тронхейма? Нет. То есть да... он приехал в Тронхейм... из Америки. Видишь, на штемпеле написано «Тронхейм». Подумать только, он вернётся на целый год раньше! Я хотела сказать, на год раньше, чем обещал. Какое счастье, что ты поехал в лавку, потому что он только немного передохнет... я имела в виду, после путешествия... и сразу же приедет домой! И Лувисе Магрете начала прибирать в комнате.

Эдеварт вышел из дома. Он добрел до реки, посидел там немного, слушая её шум, и всё думал, думал. Что он здесь делает? Зачем ему этот лом... и лодка?

К тому времени, когда Лувисе Магрете должна была уложить детей спать, он вернулся с реки. Она тут же вышла на крыльцо и сказала, что снова перечитала письмо: её муж может вернуться домой в любую минуту.

Вот как? — удивился Эдеварт.

Она даже не предложила проводить его на сеновал, как провожала в прежние вечера, и вообще вдруг переменилась, стала рассеянной и была поглощена своими мыслями. Эдеварт ушёл, она не пошла за ним, он оглянулся, но не остановился, ему не хотелось ни о чём её просить. Несмотря на отчаяние, он разделся и лёг, чтобы не поддаться искушению и не пойти обратно в дом.

Вскоре она пришла сама и робко села рядом с ним, ей было жаль Эдеварта и хотелось как-то его утешить.

Не надо принимать это так близко к сердцу, с этим ничего не поделаешь, но со временем тебе станет легче. Она говорила прописные истины, которыми когда-то, после отъезда мужа, утешалась и сама.

Эдеварт мрачно молчал.

Изменить ничего нельзя, продолжала она, но благослови тебя Бог и спасибо тебе за твою доброту!

Никак не пойму, что мне теперь делать, вздохнул он.

Тебе? Ты скоро найдёшь себе девушку, ответила она. А я что, я замужем и не могу никем для тебя стать. Казалось, она сейчас встанет и уйдёт.

Эдеварт чувствовал себя глубоко и несправедливо обиженным: она нисколько не огорчена и даже не понимает, как виновата перед ним! Он обхватил её и притянул к себе, пусть она даже не подумала о нём, пусть он теперь стал для неё лишним, пусть его бессовестно надули, он хотел только одного — удержать её.

Тебе меня нисколько не жалко, сказал Эдеварт.

Напротив, очень даже жалко! Не жалко! Как ты можешь так говорить! Я больше думала о тебе, чем... Я всё время думаю о тебе, ты такой красивый, у тебя такие синие глаза. Что ты хочешь, чтобы я сказала тебе? Я всё скажу! Кто виноват, что всё так сложилось?.. Милый мой, ты должен найти себе девушку, ведь я замужем, и ты это знаешь. Что же нам делать?..

Мне нельзя остаться? Нет, конечно, нельзя.

Остаться, у меня? — испуганно спросила она. Нет-нет!

А где-нибудь поблизости? В торговом посёлке?

Нет-нет, даже не думай об этом, муж всё поймёт.

Так ты его любишь?

Да. Но мне бы хотелось отблагодарить тебя за твою доброту.

Некоторое время они лежали молча, потом он начал целовать её, и она не противилась, но, когда он робко захотел большего, она испугалась: Не надо, я боюсь.

Пристыженный и жалкий, Эдеварт спрятал лицо у неё на груди; он лежал и слушал, как бьётся её сердце под тонкой рубахой. Неожиданно она обхватила его голову, поцеловала в губы и шепнула, не отнимая губ от его рта: Или не надо бояться?

Не надо, шепнул он в ответ.

Она осмелела и наконец решилась. Что двигало ею: материнские чувства, сострадание, любовь — Бог знает. Она посвятила Эдеварта в таинство любви, и это неповторимое безумие длилось несколько часов, трепет жизни, естественность, отсутствие притворства. Эдеварт был ненасытен, и она ни разу не попросила его сжалиться над ней.

Лишь на рассвете Лувисе Магрете ушла от него.

Но его безумство только усилилось. Он проспал несколько часов и, проснувшись, снова увидел её рядом с собой; как всегда легко одетая, она разбудила его. Боюсь, он вот-вот приедет, сказала она.

Пусть приезжает! — упрямо ответил Эдеварт.

Нет-нет, тебе надо уехать!

Эдеварт протянул руку и хотел привлечь её к себе, но она увернулась. Он жалобно всхлипнул: ну в последний раз, ведь он уедет, и они больше никогда не увидят друг друга...

Она невольно улыбнулась и поцеловала его, поддавшись мгновенной нежности, от которой не стало легче ни ей, ни ему. Боже милостивый, да ты сумасшедший! — прошептала она, уступая...

Было раннее утро, дети ещё спали, Эдеварт торопливо поел и собрал свой мешок.

Сегодня мне будет тяжелее нести его, чем в тот день, когда я приехал, сказал он, поднимая мешок.

Зачем его нести, разве ты не на лодке?

На лодке? А тебе она не нужна?

Я не могу её оставить. Лодку... нет-нет. Но всё остальное я и сама могла бы купить, ничего страшного, если он это увидит.

Эдеварт: Всё равно дети расскажут ему обо мне.

Ну и что? Я сама скажу, что у меня работал один человек, он был очень добрый и убрал камни. Но лом ты должен забрать с собой.

Нет, сказал Эдеварт. Вдруг ему тоже придёт в голову убирать камни. Вот лом ему и пригодится.

Она задумалась над его словами: да-да, лом работник ещё мог оставить, но лодку... нет, это уж слишком.

Наконец Эдеварт собрался. У неё задрожали губы. Неужели я никогда больше не увижу тебя? — прошептала она.

Не знаю, ответил он удручённо. А ты хотела бы, чтобы я вернулся к тебе?

Да, хотела бы... — прошептала она.

Он плакал, пока бежал к морю, но не от горя, а от радости, вызванной её словами, от свалившегося на него счастья. Покуда он плыл по заливу, Лувисе Магрете стояла у стены дома, в конце концов она помахала ему рукой.

Лавочника звали Кнофф. У него была большая усадьба с белым домом и два длинных причала с пакгаузами в четыре яруса; в бухте стояли галеас17 и шхуна, которые возили купленную им рыбу, на берегу было много служебных построек и мастерских.

Кнофф был делец, он гордился своей усадьбой и своей предприимчивостью; достаточно тщеславный и не слишком честный, он тем не менее пользовался уважением всей округи. Исключительно из тщеславия он величал свою жену мадам Кнофф и при крещении назвал своих детей Ромео и Юлия. Деятельность Кноффа была весьма разнообразна: он держал лавку, строил суда, у него была пекарня и бочарня; больше всего его огорчало, что каботажные суда из Нурланна, исключительно по старой привычке, минуют его посёлок — пароходная остановка была значительно южнее. Мало того что это уязвляло его самолюбие, перевозка товаров с пароходной остановки влетала ему в копеечку. И потому он уже давно прилагал усилия, чтобы изменить такой порядок.

17

Галеас — небольшое судно, имеющее грот-мачту и маленькую бизань-мачту.