Страница 39 из 96
Но теперь на дорожной стройке стало уж совсем нехорошо. Марна появлялась с небольшими промежутками, а так как аптекаря совсем отстранили, то Адольф остался без соперника. Это привело к возмущению рабочих. Адольфу пришлось пойти к Августу в кузницу и попросить избавить его от надзора за работой. Август заметил, что в таком случае он не получит прибавки. Ну что ж, Адольфу было всё равно.
Август задумался. Может быть, ему следует назначить Больдемана старостой на то время, которое ещё нужно было, чтобы закончить железную изгородь, но Больдеман имел сильную склонность к вину. И потом разве это поможет Адольфу? Марна всё равно разыщет его среди остальных, и товарищи за это проучат его.
Это вполне возможно.
Необходимо удалить с дороги Марну. Всё безумие происходит от этой дамы, из-за неё рабочие превратились в порох и перестали думать о боге.
Август вошёл в контору консула, положил шапку возле двери и поклонился.
Консул сошёл со своей высокой табуретки и приветливо сказал:
— Хорошо, что ты пришёл, На-все-руки. Я как раз хотел спросить тебя, когда по-твоему будет окончена дорога?
— Вы хотели спросить меня, а я — вас.
— Как-так?
— Да, потому что это зависит от разных вещей. Дадут ли людям спокойно работать, например.
— Кто же им мешает?
Август подробно описал состояние рабочих на стройке: они сошли с ума, они с трудом переносят, когда молодые, красивые дамы прогуливаются у них на глазах, они забыли о боге.
Консул с неуверенностью поглядел на своего старого доброго На-все-руки: что это он сказал о боге?
Август продолжал:
— Эта чудесная летняя погода, горный воздух и еда, к тому же табак, — от всего этого, извините меня, они страсть как возбуждены, и природа требует своего. Пусть это будет хотя бы Осе, насколько я слышал.
— Фу, стыд какой! — сказал консул.
— Да. И я хочу предупредить вас относительно одной из ваших дам: лучше бы она не приходила больше на дорогу.
— То есть Марна? Она больше не сделает этого.
— Это ведь опасно для неё самой. И кроме того, ребята ничего не хотят делать, пока она там; они бросают работу и глядят на неё, она их тревожит, и, извините меня, они все влюблены в неё, а она разговаривает с Адольфом.
— Ну, хорошо, хорошо, — сказал смущённый консул. — Марна не пойдёт туда больше, отныне это кончено! Итак, На-все-руки, когда же будет готова дорога?
Август не сразу ответил:
— Если все будет спокойно, то дорога должна быть готова недели через три. Если будет спокойно! Впрочем, всё в руках божьих.
— Я вовсе не хочу вас торопить, — сказал консул, — но я жду друга из Англии к началу охотничьего сезона. Тогда дорога будет мне нужна. Но времени, как я вижу, вполне хватит. Видал ли ты дичь в горах этим летом?
— Порядочно. Я даже могу сказать — в большом количестве. Куропатки шныряют целыми выводками, довольно много зайцев.
— А ты сам охотник, На-все-руки?
— Да, в прежние годы охотился. Ещё бы! Я настрелял и наловил однажды зимою целую массу выдр с самым лучшим мехом, а потом отвёз мех на рынок в Стокмаркнес.
— Какой мех?
— Выдра и лисица, немного рыси, немного тюленей. Да, это было в те времена. И потом в горах, и на Яве, и вокруг...
Консул прервал его:
— Англичанин, которого я жду сюда к осени, — очень важный господин, он дворянин и владелец большого имения. Мы вместе учились, я гостил у него, и теперь мне хотелось бы отблагодарить его хорошенько. Если ты можешь придумать что-нибудь особенно интересное для него, то придумай, На-все-руки.
— Все зависит от бога, — сказал Август.
Консул опять удивился и сказал «да».
— Я хочу сказать: будем ли мы живы до тех пор.
— Да, — опять сказал консул.
Но старый На-все-руки был сам на себя непохож, и верно, с ним недавно что-то стряслось. Консул спросил о его здоровья. Здоровье в порядке. Не было ли у него какой неприятности? Нет, наоборот, он должен получить значительную сумму денег, но только эта сумма всё ещё не даётся ему в руки; зато бог помогает ему переносить утрату, и сердце его переполнено радостью...
Вернувшись домой, консул тотчас отправился к жене и сказал:
— Прежде всего, На-все-руки стал благочестив. Иначе это нельзя назвать.
Фру Юлия: — На-все-руки? Вот как! Впрочем, я видала, как он крестится.
— Да, но теперь ещё больше. И я попрошу тебя, когда ты его увидишь, не упоминать нечистого и не говорить с ним в легкомысленном тоне.
— Ха-ха-ха! — Фру Юлия рассмеялась.
Затем он сообщил о положении на постройке. Так как всё это было невероятно комично, то они шутили и смеялись.
Гордон Тидеман, который был немного нерешителен и уклончив, а может быть, и слишком важен для такого дела, уговорил свою жену объясниться с Марной:
— Поговори с Марной, ты это сделаешь гораздо лучше меня. Скажи ей, что все дорожные рабочие с ума сходят по ней, что они не могут без неё жить — ха-ха! — и что в особенности один, которого зовут Адольфом, имеет на неё самые серьёзные виды. А другие за это хотят убить Адольфа. Ха-ха-ха!
Фру Юлия смеялась тоже, но она как будто бы знала взгляд Марны на это дело.
— Может быть, она сама влюблена в этого Адольфа, — сказала она.
— Тогда она с ума сошла, — сказал Гордон Тидеман, — и мы отошлём её обратно в Хельгеланд, откуда она приехала. Пускай ноги её не будет больше на дороге, она не должна задерживать работу, — передай ей это. Где это слыхано! И ты будь с ней решительной, Юлия, как если бы это был я сам.
— Хорошо, — сказала фру Юлия.
Гордон Тидеман, избежав объяснения с сестрой, почувствовал, вероятно, облегчение, он опять стал шутить:
— Кстати, Юлия, и ты не вздумай показываться па дороге. Я запрещаю тебе это, а если пойдёшь, я застрелю тебя.
— Ха-ха-ха!
— Потому что я не знаю никого, кто бы больше тебя возбуждал нас, жалких мужчин, и заставлял бы нас терять последние остатки разума.
— Ха-ха-ха! Да замолчи ты, Гордон! А не хочешь ли ты за это поговорить с нашими девушками? — спросила она. — Они тоже сошли с ума. Они ходят к крестителю в Южную деревню, а теперь придумали «вымачивать себя и готовиться», как они это называют. Занимают ванну по два раза в день, и никто из нас не может попасть туда.
— Возмутительно! — сказал Гордон Тидеман.
— Я спросила их, к чему вся эта чистоплотность? Они ответили, что делают это для того, чтобы не быть грязными, когда им придётся снять рубашку и креститься в Сегельфосском водопаде.
— Не верится, что это возможно. А кто же из девушек это выдумал?
— Горничные. Я надеюсь, что ты их здорово прохватишь.
— Я? А не думаешь ли ты, Юлия, что было бы лучше...
— И ты будь с ними решительным, как если бы это была я сама, — сказала фру Юлия.
— Но почему же я? — отвечает Гордон Тидеман, консул. — По-моему, это скорее касается тебя. Нет, серьёзно, девушки, горничные — твой департамент. Ты же не позволишь им делать, что им вздумается, в твоём доме. Если б я был хозяйкой, они б у меня по-другому заплясали. Где это слыхано! Другое дело было бы... Но раз уж у нас так много неприятностей, не покататься ли нам вдвоём в автомобиле после обеда? Что ты об этом думаешь?
— Да, это было бы неплохо.
— И потом погода такая чудесная, что можно взять и детей. И самого маленького тоже.
И на дороге наступили мир и тишина. Марна отсутствовала.
То, что приходил аптекарь и Старая Мать, не тревожило рабочих: стоило ли из-за этого беспокоиться? Адольф неукоснительно и прилежно работал в своей артели. Больдеман был старостой, и женщины для него не существовали. Работа близилась к концу. Август имел полное основание быть довольным.
Но много было людей, которым Август должен был помогать и советом и делом. Существовало такое мнение, что его легко было просить и что он умел находить выходы. Так, например, пришла Старая Мать и смиренно сказала:
— Будь так добр, На-все-руки, и удели мне крошечку своего внимания!