Страница 50 из 63
Не знаю уж, как он там его уговаривал и в чувства приводил, но Гамбит остался за периметром навсегда. Рассказал же он Карасю, что монолит выполнил его самое заветное желание на тот момент — почувствовать себя чистым. А после Гамбит решил, что мечтать больше не о чем и смерть показалась ему самым естественным и правильным выходом.
Не случиться ли с нами чего-то в этом роде?
Жизнь в Зоне, жизнь до Зоны короткими эпизодами вспыхивала перед глазами, пока мы пробивались к Кремлевскому дворцу съездов. Двуглавый орел, пришедший на смену советской эмблеме, закопченный и обгоревший свисал под самой крышей, покосившись, напоминая о бренности всего вокруг.
Окна почти все были выбиты, кое-где следы от пожара и разрушения, причиненные не понятным мне фактором, быть может, выброс аномальной энергии? Сложно сказать. Не успел я оценить масштабы разрушений, не успел до конца прочувствовать, так сказать, весь трагизм произошедших изменений, как Зов накрыл меня.
Уши будто были забиты ватой, а голос, звучащий в моей голове говорил о том, то путь мой завершается. Судя по тому, как яростно тряс головой Койот, с ним происходило то же самое. Я положил руку ему на плечо и сказал, как мне показалось довольно тихо:
— Не поддавайся, мы почти пришли.
Кремлевский дворец съездов был огромным. Осколки огромных стекол с фасада, точно россыпь драгоценных камней сверкали в спускавшихся сумерках, освещенные двумя средними электрами и одиноким фонарем. Должно быть, недалеко небольшой клочок стабильности, где растет древо смерти с «итаками». Так странно, называть стабильностью смерть. Я оставил Койота на пару минут, найдя деревце, и сорвав пару созревших полых трубочек. Кто знает, что там впереди?
Да, я старался обезопасить себя, да я страшился неизвестного, да, мне очень хотелось жить, но я знал, что я не могу не попробовать. Нагнав Койота, уже на ступенях я снова почувствовал Зов, и давление монолита. Мне казалось, что мы движемся не в воздухе, а в киселе, марево колыхалось перед глазами, и казалось, что из окружающего нас пространство можно лепить, как из пластилина. По ощущениям на зыбь было не похоже, это монолит… иначе быть не может. Уровень радиации был повышен, по сравнению с общим по Москве, но не выше, чем в прото-Зоне. Миновав несколько лестничных пролетов, я как будто оглох. Это было похоже на контузию и в то же время совершенно иначе. Неведомая сила заставляла меня остановиться. На губах стало солоно, на пол упали красные капли. Я подавил желание вытереть кровь рукавом, ничего бы не добился. Я лишь придвинул респиратор ближе, движения давались все сложнее, я чувствовал, как открываются старые раны. «Черт! За каким хреном я в это ввязался! Что мне не сиделось спокойно? На фига я вообще поперся в чертову Москву? Мне всегда больше всех надо! Когда пер на себе сдыхающего Хрома, я знал, что мужик не дотянет, я знал, что-то, как его порвал кабан не совместимо с жизнью, и все равно колол антибиотик, обезболивающее, тратил последнюю воду, и сооружал волокуши. И умер он в баре у Сторожа. На хрена? Мог бы пристрелить, было бы гуманнее! Или когда эти чертовы свободовцы попали в западню болотных бюрреров, которые каким-то образом привели за собой слепых псов, и еще какую-то погань, которую раньше и не видел никто. Кто ломанулся на помощь, хотя был в десяти километрах южнее? Конечно Бес. И чем отплатила потом пресловутая «Свобода»? Пожалели патронов, мрази, когда полз по уши в болотной грязи и траве, лишь бы никто не заметил. Монстры что? Они честно порвут и сожрут, а не дай бог попасться монолитовцам, или «грешникам» — верный путь к пыткам, или чему похуже. Или в Москве уже, ну ладно нелегкая принесла, нет, надо было спасать контролера, понятно же, что мне просто повезло, а так все вокруг враги, как же это все надоело! Ничего не меняется, подумаешь изменились условия окружающей среды, она просто стала агрессивнее во внешних проявлениях, а суть… суть осталась прежней, кровосос их всех задери!».
Я злился на себя, на непослушное тело, понимая, что это, скорее всего конец, чувствуя, как промокает одежда. «Все равно дойду!». Я опирался на приклад автомата, как на костыль, я делал шаг за шагом, еще одна ступенька, и еще одна. На следующем пролете меня начал бить озноб. «Интересно Койот еще жив?» — подумалось мне, но оглянуться не было сил. Мне казалось, что где-то рядом аномалия фрост. Обидно будет… если… Я достал «итаки» из кармана. Как будто бы стало легче, может это самовнушение? Я поднял их над головой точно факел, непроизвольно складывая крест-накрест, на что я надеялся? На заступничество ангелов? Ну да конечно, бог устал нас любить. Поднявшись, еще я посмотрел вниз, на месте где была сцена и зрительный зал, была огромная воронка, а в ее центре висел ничем не поддерживаемый черный кристалл. Это и был монолит. Еще четыре ступени и я на вершине импровизированного зиккурата.
— Чего ты хочешь, человек? — раздалось у меня в голове. Надсадный голос, похожий на гром, от него вибрировали стены, и вся конструкция, включая ту площадку, на которой я стоял. Вот он — звездный час. Я мог пожелать все, что угодно, и должно быть, логичнее было выкрикнуть «Чтобы Зоны больше не было!». И эти слова уже готовы были сорваться с моих губ. Но я прошептал:
— Верни Вереска, живого и здорового, прямо сейчас.
Мир для меня погрузился во тьму, где не было больше боли, страха и отчаяния, где все было хорошо. И, какого спрашивается, чернобыльского пса!
Раскаленная игла вонзилась мне в предплечье, я застонал, стиснув зубы. Свет больно резанул по глазам.
— Смотри-ка в себя, приходит, что я тебе говорил? А ты обезболивающее, обезболивающее…
Надо мной склонились трое. Койот был бледен, я видел две засохшие дорожки крови на его лице, шедшие от носа к подбородку, понятно — вырубился раньше, ему повезло. Молодой юноша со взором горящим, серпом и молотом на груди, в странном комбинезоне. Понятно — Вереск. Я даже разозлиться не сумел, насколько все это было смешно и неуместно. А третий… какой-то дед в шапке-ушанке и с архаичной двустволкой, это еще кто? И кстати, где мы?
Я приподнялся на локтях, все еще чувствуя слабость, огляделся. Мы были на Болотной площади, сомнений быть не могло. Интересно, сколько это я был в отключке? Мне помогли сесть.
— Так, — сказал я, голос не слушался, и немного дрожал, — что произошло?
Они посмотрели на меня как на идиота. Я бросил взгляд на Кремль, и понял, что мы явно причастны к тому столбу огня, который виднелся, должно быть из Подмосковья, если конечно, было, кому смотреть.
— Хорошо… — протянул я, — как мы оттуда выбрались?
Они заулыбались, и рассказывать взялся Койот:
— Настал момент, когда я не смог дальше идти, и вырубился, нашел меня Вереск, помог прийти в себя. Вокруг дым и гарь, мы не знали куда идти, и пошли наобум на какой-то этаж, потому что лестница обрушилась. Мы надеялись найти пожарный или запасной выход, чтобы подняться к тебе. В итоге нас нашел Михалыч, как оказалось, он сторожил это… ну этот кристалл. Тот приказал ему, а теперь вот Михалыч оказался свободным, и так как знал в Дворце все ходы помог нам и тебя спасти и самим эвакуироваться.
— А-то! — подтвердил Михалыч, — раскуривая сигарету без фильтра.
— Ладно… надо к метро…
— Да, мои, наверное, волнуются, — сказал Вереск.
— А с вами молодой человек, я бы лично разобрался, если бы чувствовал себя лучше.
— Да ты ничего не знаешь! — воскликнул он.
— Как ты там оказался?
— Как все, — размыто сказал он, — я пошел в регулярную часть, наверняка отец думал, что меня увели силой, мне нужно было достать эти документы — он помахал папкой перед моими глазами, — и принести их на «Обратную сторону реальности» у меня поручение от Феликса.
— Так… а как тебе удалось проникнуть в Кремль?
— В Кремль? Я что больной? Я был на Лубянке, а когда обстановка изменилась, то поспешил сюда, я был уверен, что это часть нашего отряда прорвалась и занимает позиции, кроме того, мне пришел приказ явиться к Дворцу, чтобы встретить штурмовую группу.