Серебряные ночи

И, не глядя, какое впечатление произвели его слова, пустил коня вскачь.

Софи увидела, что к ней направляются два всадника, оба в темно-зеленых с красной отделкой мундирах Преображенского полка. И тут же обратила внимание, что вместе с Адамом скачет не солдат из его команды; когда расстояние сократилось, она могла разглядеть, что второй гораздо старше Адама, с седыми волосами и исключительно прямой посадкой в седле, выдающей профессионального военного. Затем; с внезапным спазмом под ложечкой, она сообразила, кто это.

Она остановила коня, бросила поводья и стала ждать их приближения.

– Княжна, – голос Адама прозвучал отстранение, – позвольте представить вам генерала князя Павла Дмитриева.

Генерал был ошеломлен. В первую очередь он обратил внимание, что она сидит на коне по-мужски, потом – на саму посадку. Теперь он мог рассмотреть, что на ней специальная раздвоенная юбка. Костюм для верховой езды запылился, спутанные от ветра волосы завязаны в узел на затылке. Темные глаза встретили его взгляд с бесстрашным вызовом. Он почувствовал буквально исходившую от нее энергию, неуемную силу дикого создания вольных степей, отметил здоровый цвет ее загорелого лица, крепкую мускулистую фигурку. И все это привело его в состояние ярости. Она совсем не была похожа на Софью Ивановну с ее изящной, тонкой красотой; она не была похожа и на хрупкую дочь наивного, доверчивого, мягкосердечного Алексея. Это была женщина, с которой придется считаться, и ее совсем не легко будет сломить, чтобы подчинить своей воле.

– Я с огромным нетерпением ждал этого момента, Софья Алексеевна, – произнес он с поклоном.

– Весьма польщена, князь, – кротко ответила она. Оценив его щеголеватый, с иголочки мундир, Софья послала ему свою открытую, чуть асимметричную улыбку. – Надеюсь, вы простите мне некоторую неопрятность. Мы слишком долго были в дороге.

– Она вскоре закончится, – заверил ее Дмитриев, снова кланяясь. Очарование улыбки не подействовало на него. – Мы всего в четырех часах езды от ворот Петербурга. Ее императорское величество жаждет лично приветствовать вас.

Софи почувствовала внутреннюю дрожь. Непроизвольно она бросила взгляд на Адама, словно ища у него поддержку. Однако ничего подобного не получила. Он явно показывал, что не имеет никакого отношения к этой сцене. Выражение глаз было холодным, бесстрастным.

– Пожалуй, мы теперь объединим наши команды, княжна.

Стало быть, она больше для него не Софи. Эта догадка кольнула ее острой болью. Его задача как сопровождающего выполнена, он отступает в сторону и передает ее с рук на руки будущему супругу. Неужели они не смогут остаться друзьями? Мгновенный приступ отчаяния отозвался ледяными иголками в спине. Она останется совсем без друзей в этом новом мире? Софья расправила плечи и вздернула подбородок.

– Да, конечно, граф. Я вполне сыта утомительным путешествием.

– Вижу, у вас пистолет, Софья Алексеевна, – ровным голосом заметил князь, стараясь скрыть свое потрясение и возмущение этой сорвиголовой, которую он собирался сделать своей женой.

– Я давно уже к нему привыкла, князь, – пожала она плечами. – Мой дед научил меня хорошо стрелять, так что вы можете не бояться случайных нападений.

– У вас нет необходимости ходить вооруженной при императорском дворе, – заявил он, вспомнив об элегантных безделушках, изысканных черепаховых гребнях, вышитых платочках, кружевных перчатках, которые он наготовил в качестве подарков простодушной юной невесте от ее пылкого, внимательного жениха.

– Разумеется, – согласилась Софья, пряча, в свою очередь, нервную дрожь при мысли, что ее стрелковая доблесть, пожалуй, оценена и воспринята не в лучшем смысле.

«Больше я ничего не могу для нее сделать», – подумал Адам. Он привез ее сюда, потому что ей выпала такая судьба; принять ее как есть – значит существенно облегчить свою участь. Да и почему он вообразил, что она не бросится жадно в гущу новой жизни, как только слегка оглянется и обживется в ней? Ведь это жизнь, полная удовольствий, и если она поведет себя подобающим образом, Дмитриеву не на что будет жаловаться. Нет оснований полагать, что она не сумеет приспособиться. Софья Алексеевна отнюдь не глупа. Это была, пожалуй, единственная мысль, которая принесла графу некоторое успокоение.

Вечернее солнце высветило золоченые купола Казанского собора и мягким золотом окрасило спокойную гладь Невы. Софи и ее сопровождение въехали в Санкт-Петербург. Все дурные предчувствия улетучились, когда она широко распахнутыми глазами в полном изумлении разглядывала этот гигантский, суматошный город. Все ее представления о городах ограничивались однократной поездкой в Киев два года назад. Город ошеломил ее тогда своим шумом и величественностью, но те ощущения не шли ни в какое сравнение с величием столицы. Они ехали по широкой брусчатке Невского проспекта, и она все оглядывалась раскрыв рот на махины каменных домов, выстроившихся в линию по обе его стороны. Неужели все живут в таких дворцах?

– У вас есть особняк в этом городе, князь? – спросила она и с удивлением обернулась, услышав смех в ответ. Первый признак безыскусной наивности позабавил Дмитриева.

– Ну разумеется, Софья. Мой дворец стоит на берегу реки. Когда вы отдохнете с дороги, вы посетите его и выскажете мне все пожелания об отделке ваших апартаментов.

Ах вот как, подумала Софи. Откровенное упоминание о том, что должно неизбежно произойти и что она поняла в ночь, когда Адам предотвратил ее побег. О событиях той ночи лучше не вспоминать. Воспоминания, пожалуй, могут вызвать самые нежелательные ощущения как в сознании, так и в теле. Нет, мудрость в том, чтобы извлечь наибольшую пользу из неминуемого.

– О, мне совсем не нужен отдых, князь! – давая понять, что согласна с приглашением, воскликнула Софи. – Я вовсе не устала. Езда верхом ничуть меня не утомляет. Думаю, я смогу посмотреть его завтра.

Ему пришлось еще раз подавить раздражение проявления ее своенравия. В то же время он заключил, что она, судя по всему, отнюдь не заблуждается насчет своего будущего. Если не придется ухаживать за ней, добиваясь согласия, дело пойдет гораздо быстрее, и чем скорее он перевезет ее под крышу своего дома, тем раньше он сможет заняться ее перевоспитанием на свой вкус.

– Я оставлю вас здесь, господин генерал, – произнес Данилевский, поведя правой рукой в сторону массивного серого здания. – Мы поедем в казармы.

– Э, нет, императрица желает вас видеть, – заявил Дмитриев. – Ваша миссия не окончена, пока вы лично не передадите Софью Алексеевну под опеку ее императорского величества. – Он улыбнулся Софье. – Мне еще не позволено неоценимое удовольствие предложить вам свою опеку. Улыбка получилась вымученной, что не могла не заметить его спутница, но слова сами по себе прозвучали тепло и лестно. Он просто не мог не родиться с этими тонкими губами и такими светло-голубыми глазами – решила она окончательно смягчить свое к нему отношение. Он все-таки не совсем уж отвратителен. Так она убеждала себя, чувствуя, что в душе остается какое-то неприятное ощущение, причину которого определить пока не могла. Она не понимала, что же именно в князе ее настораживает.

Потом ей стало не до размышлений. Они выехали на набережную. Перед их взорами предстал Зимний дворец, выстроенный в итальянском стиле, с внушительными ступенями у парадного входа. Как только кавалькада остановилась, их моментально обступили слуги и конюхи. Один схватил под уздцы Хана.

– Нет! – быстро воскликнула Софья. – Им займется Борис Михайлов. – Она самостоятельно спрыгнула с высокой спины казацкого жеребца, князь Дмитриев даже не успел помочь ей. – Только Борис знает, как с ним управляться, – добавила она, озабоченно нахмурившись. – Князь, эти люди меня правильно поняли?

Павел Дмитриев встретил пристальный взгляд богатырского вида мужика в домотканой одежде.

– Я тебя уже где-то видел?

Борис низко поклонился, пряча тяжелый взгляд. Он тайно и страстно надеялся, что фамилия Дмитриев – всего лишь случайное совпадение. Не было никакой пользы ворошить старое, равно как и рассказывать Софье Алексеевне о том, что может породить необоснованные сомнения.