Пустоземские камни

Не оборачиваясь, Гендос вскинул свою забинтованную руку. Если свои – сами остановятся, подберут, а если чужие, то тут уж следует намекнуть.

Оказалось, чужие. Желтый «уазик» остановился точно возле него. Стекла были опущены, внутри маялись от духоты двое незнакомых мужиков. Один – толстый и бородатый, в очках, в рубашке на заклепках – высунулся и спросил:

– Милейший, эта вот дорога – она куда?

– На поселок, – с некоторым удивлением ответил Гендос. Вопрос был откровенно глупым: всякий здесь знал, что эта дорога ведет только к поселку, и больше никуда. Для того и проложена, чтоб люди могли по ней добираться до поселка, сходя или съезжая с большака.

– Какой поселок?

– Пустозем, конечно, – ответил Гендос. – Здесь других нет, извиняюсь за выражение.

– Ну да, конечно. – Бородатый скрылся в кабине, шурша там какой-то бумагой. – Название оптимистичное, – добавил он.

– Вы, извиняюсь за выражение, меня-то подбросите? – напомнил о себе Гендос.

– Давай садись, милейший, – кивнул бородатый. – Заодно и поговорим.

Гендос забрался на заднее сиденье, принюхался. Машина была совсем чужая, издалека. Скорее всего из области. За рулем сидел мужик в повязанном на голову платке. Брови у него были белые, прозрачные, да и лицо казалось каким-то блеклым. Словно и не загорал человек никогда.

Бумага на коленях у бородатого оказалась картой. Он водил по ней карандашом, рисуя линии и кружочки.

– Слушай, – сказал он. – Тут никакого Пустозема нет.

– Ну правильно! Он по картам и документам проходит как, извиняюсь, Перспективный. Но у нас все по старинке говорят – Пустозем.

– Ага, Перспективный, есть такой...

– Вы, извиняюсь за выражение, откуда, мужики? – спросил Гендос.

– Издалека, – вздохнул бородатый мужик. – Значит, Пустозем, говоришь?

– Сто пудов – Пустозем! – побожился Гендос.

Бородатый сунул руку под панель и вытащил микрофон рации на витом шнуре.

– База, база, как слышно? – В рации заскворчало. – Слышь, Петрович, а Пустозем, в смысле Перспективный, в плане? Я что-то не пойму...

Рация еще раз проскворчала. Гендос, сколько ни напрягал уши, ни слова не разобрал. Но бородатый все выслушал и вернул микрофон на место.

– Надо проверять, – сказал он.

– Будем проверять, – безразлично отозвался шофер.

Гендос почувствовал тревогу. Что это, интересно, они собрались проверять? И за какие грехи их поселок надо проверять? А может, зря он к ним подсел?

– Вы, извиняюсь, чего хотели-то? – неуверенно спросил Гендос.

– Тебя как зовут, милейший? – спросил вместо ответа бородатый.

– Гендосом. Генка я. А вы...

– Скажи нам, Генка, прошлой ночью слышал ты что-нибудь? Или, может, видел? Что-то странное, а?

– Слышал. И видел. К дежурной сестре шабашники приходили, которые крышу делают, так вот она с ними всю ночь спирт пила.

– Какой спирт? Какие шабашники?

– В больнице. Я всю неделю там пропадал, только сегодня вот домой отпустили.

– Тебя, значит, не было тут? – разочарованно проговорил бородатый.

– Не-а. Не было. Я в городе был. Во, гляди, – он продемонстрировал забинтованную ладонь. – Работал, извиняюсь за выражение, на току, и какая-то погань в болячку попала. Рука опухла что лопата и болит же, сволочь! Ну, я в город, к докторам. Те болячку срезали, а оттуда как потекло! Чуть не пузырями! И такое ведь вонючее...

– Жаль, – сказал бородатый. – Что ж, придется по дворам походить.

– Чего ищете-то? Может, я знаю?

– Ищем, милейший, метеориты. Как назло, в грозу упали, никто не видел и не слышал. Уже с десяток деревень объехали – хоть бы что!

– Ну, это надо у людей узнать, – рассудил Гендос. – Если что, могу подсобить. Работать мне все равно пока нельзя, а я тут всех, извиняюсь за выражение, знаю.

Ему вдруг приглянулась роль участника научной экспедиции: возят на машине, спрашивают, интересуются, а ты им только показываешь да рассказываешь: вот тут колодец, вот коровник, вот силосная яма... Ничего они, конечно, не найдут – в Пустоземе сроду ничего не происходило, – но все равно приятно.

– Посмотрим, – сказал бородатый. – Это уже поселок, что ли?

Он указал на верхушки крыш, показавшиеся за бугром.

– Точно, – кивнул Гендос. – Вон первый дом, там Ызя живет.

– Кто-кто?

– Ызя, говорю, механизатор. Только у него трактор покамест отобрали. Он весной, извиняюсь, уснул за рычагами да и снес курятник, а потом хорошо в болоте застрял, а то б еще чего натворил.

– Чей курятник-то, свой?

– Еще чего – свой! Пастуха, Сквалыгина. Тот тоже чудик. В прошлую весну переводил стадо через брод, и у него двух коров в реку унесло! Одну потом вытащили, а другая так и плавает, может, уже и морской коровой стала, извиняюсь за выражение. Или, наверно, кто-то прибрал к рукам. А вон видите домик? Там Гена-грех живет. Вот он чудило, каких еще поискать надо. Отсюда не видать, у него трубы вкруг дома. Решил, извиняюсь, устроить себе канализацию – чтоб все из нужника прямо в канаву. Ну и что, на другой день вся его канализация на соседском дворе плавала. Хотели ему за то морду бить, но не стали – он назавтра полез на крышу ставить ветровой двигатель и свалился, руку сломал.

Незнакомцы переглядывались, медленно шалея от потока столь занимательной информации.

– А вон избенка серенькая, видите? Там Варвара, вдова. Баба хорошая, но суровая. Одна живет – и муж, и сын померли. Сын – вертолетчик был, разбился.

– Вертолетчик, говоришь?.. – произнес наконец бородатый. – А все-таки с кем поговорить тут можно?

– А с кем хошь, с тем и говори. Вон хоть бы с Бабаем, он небось дома сейчас сидит. Но тот тоже с мозгами набекрень. В прошлый год бабку свою накормил, извиняюсь, мухоморами. Набрал их целый карман, как нарочно, отварил – кушай, говорит, дорогая бабушка, на здоровье. А сам, стервец, сидит смотрит, чего ей будет. А ей чего – денек в туалете помаялась, а на другой уже на работу вышла...

Одна захватывающая история сменялась другой, приезжие все больше сатанели, но слушали. Вскоре «уазик» въехал на улицу поселка.

Вечером, когда Егорыч работал на огороде, к нему заглянул дед Харлам.

– Ну чего, сходил ты к москвичам? – спросил гость.

– Каким москвичам? – удивился Егорыч, отставляя лопату.

– Ну, что сегодня приехали. Сходил?

– Кто приехал? Зачем к ним ходить? – недоверчиво переспросил Егорыч.

– Вот же голова трухлявая! – всплеснул руками дед. – Ты ничего не слыхал, что ли?

– А когда? Я только с работы, чуть поужинал, сразу сюда...

– Ну, человек! – рассмеялся дед Харлам, радуясь, что именно ему выпало сообщить такую замечательную новость. – Москвичи приехали. Сказали, в грозу с неба падали камни, и теперь ищут, где они лежат.

– Да ты что! – оторопел Егорыч.

– Беги скорей, дурилка! – радостно засмеялся дед. – Их в учительском доме поселили. Беги разбирайся.

Егорыч отбросил лопату и выскочил за калитку, не потрудившись надеть рубаху поверх потной майки. Учительский дом был в самом конце поселка. Его так прозвали, потому что раньше туда каждую осень селили новых учителей – молодых ребят, приезжавших работать в деревню, чтоб не попасть в армию. Долго никто не задерживался, обычно через полгода и след их простывал. А на следующую осень приезжали новые.

Пару лет назад школу упразднили – мало стало учеников. Оставшимся приходилось ездить теперь в Белые Грязи – большую деревню в пяти километрах от поселка. Но дом в народном сознании так и остался учительским. Хотя селили в него теперь только шабашников, командированных и прочий временный люд.

Егорыч издалека приметил незнакомый желтый «уазик», приткнувшийся к крыльцу. Рядом сидел на чурбачке толстый бородатый мужик в очках и хлебал из пластмассовой бутылки газировку. На подбежавшего Егорыча он посмотрел задумчиво, но без интереса.

– Вы, значит, насчет камней? – уточнил Егорыч, отдышавшись.

– Мы, а что? – Глаза за очками слегка ожили.