Невеста-заложница

— Ага, именно это я и имел в виду. — Внезапно Руфус весело рассмеялся. — Окажем королевской команде небольшую дружескую поддержку. Это будет сюрпризом для милордов Ньюкасла и Белласиса.

Уилл улыбнулся в ответ, видя, как Руфус преодолел мрачное настроение и принялся с увлечением составлять план небольшой операции — совсем как в прежние времена, когда замышлял свои самые отчаянные и невероятные вылазки.

— Кажется, Грэнвилл тоже за короля, — заметил Уилл после минутного молчания.

Руфус ответил не сразу — он в задумчивости смотрел на дальние вершины на востоке, все еще окутанные снеговыми тучами.

— Поживем — увидим. У меня такое чувство, что он еще не решил окончательно. И если все-таки Грэнвилл выступит за парламент — тем лучше для нас. Наконец-то мы сможем по-настоящему прищемить ему хвост.

— Но я слышал, что он собирает ополчение под королевское знамя. — Уилл не скрывал недоумения.

— Увидим, — повторил Руфус. Он и сам не понимал, откуда взялась его уверенность в том, что Като изменил вассальной присяге, но ощущение было такое, будто он принимал это решение сам. Недаром всю свою жизнь Руфус посвятил слежке за этим человеком и не упускал ни единой мелочи, постоянно стараясь предугадать его следующий шаг, пока не достиг того состояния, что временами как бы проникал в мысли своего злейшего врага.

— Возьму-ка я несколько человек да проедусь до Селкирка, — решил Декатур, возвращая кружку часовому. — Посмотрим, где лучше всего устроить засаду на Эдинбургском тракте.

— Поосторожнее там.

— Ага. — Руфус уже спускался по тропинке обратно в деревню.

, Пронзительный визг со стороны маленького садика на краю деревни заставил Декатура замедлить шаги. С лица исчезло выражение угрюмой решительности. Руфус свернул с тропинки и вошел в узкую деревянную калитку. Зимой этот садик, снабжавший зеленью их кухню, был совершенно голым и пустым, однако над рассыпанным у крыльца зерном шумно хлвпотали тощие цыплята. Причиной переполоха наверняка являлись две неуклюжие фигурки, закутанные с головы до пят и барахтавшиеся сейчас в снегу.

Руфус в два шага оказался рядом. Слава Богу, накануне вечером мальчишки повалились спать прямо в одежде. Потому что нынче утром их предоставили самим себе, а значит, они запросто могли вываляться в снегу прямо в ночных рубашках. Вот и теперь у младшего брата, которого звали Люком, башмаки были надеты не на ту ногу — не говоря уже о том, что пальцы почему-то перепутались и не желали помещаться в перчатках.

Руфус растащил мальчишек в стороны. Красные от злости, братцы набычились и гневно уставились друг на друга, сверкая ярко-синими глазищами.

— Сегодня моя очередь собирать яйца!

— Нет, не твоя, а моя!

Руфус следил за их перепалкой с изрядной долей лукавства. Братья-погодки составляли презабавную парочку, в равной степени унаследовав пресловутый норов графов Ротбери. И хотя это означало, что их отцу не видать в жизни покоя, он обычно не одергивал сыновей — слишком часто в их безумных выходках он узнавал самого себя.

— Ни дать ни взять пара нищих оборванцев! Разве можно валяться в снегу в такой холод?

— Но ведь я старше, и была моя очередь собирать яйца! — верещал юный Тобиас.

— Ты уже вчера был старше! Вечно ты говоришь, что старше! — Его младший брат готов был разреветься от такой несправедливости.

— Потому что так оно и есть! — злорадно выпалил Тобиас.

— Это нечестно! — завывал Люк. — Нече-е-стно!!!

— Да, так часто случается, — подтвердил Руфус. — И как это ни грустно, тут уж ничего не попишешь. А кто вчера собирал яйца?

— Тоби собирал! — Люк провел по пуговичному носу ладошкой. — Он всегда собирает яйца, потому что старше меня!

— И я лучше тебя собираю яйца, потому что я старше! — с неподражаемым апломбом заявил Тоби.

— Но как же Люку удастся сделать это хорошо, если ему не давать учиться? — напомнил Руфус, невольно поежившись под порывом ледяного ветра. — А теперь с яйцами придется подождать, пора завтракать.

И не обращая внимания на отчаянные протесты, он за шиворот поволок мальчишек в сторону низкого каменного барака, в котором устроил столовую для своих людей.

Мать этих малышей скончалась почти сразу после того, как на свет появился Люк. В течение пяти лет Элинор была единственной женщиной, с которой Руфус делил постель.

Правда, они не были женаты, но их взаимоотношения явно переросли форму обычной сделки, которая существовала у Руфуса с Мегги и прочими обитательницами заведения мадам-Белдзм. Смерть Элинор глубоко опечалила Руфуса, и вопреки всем соображениям благоразумия он взял к себе обоих малышей, как только Люк вырос из пеленок. Вряд ли военный лагерь можно считать подходящим местом для содержания маленьких детей, однако Декатур твердо решил выполнить все, в чем поклялся их матери: дать сыновьям свое имя и самому позаботиться об их воспитании.

Между прочим, будущее этой парочки станет более определенным, если их отец преуспеет в затеянной нынче игре и получит обратно свои поместья из рук благодарного монарха. Мрачно усмехаясь циничным мыслям, Руфус впихнул мальчишек в пахучее тепло людной столовой.

Порция в который раз поплотнее натянула капюшон плаща, стараясь защитить лицо от ледяных игл, впивавшихся в кожу с каждым новым порывом ветра с Ламмермурских гор. Ее лошадь то и дело недовольно фыркала и трясла головой. Утро давно кончилось, и она надеялась, что скоро будет остановка и горячий обед, однако оказалось, что на этом отрезке Эдинбургского тракта нет никаких признаков человеческого жилья. Волей-неволей Гил Кромптон (суровый, но справедливый человек, командовавший их отрядом) и четверо его подручных ехали без остановок прямо в объятия снежной бури с непреклонным упорством — если не упрямством, которым славились все йоркширцы, и с которым Порция успела неоднократно столкнуться за время пути.

Миновала уже неделя с того дня, когда человек, назвавшийся сержантом Кромптоном, появился в таверне, где все еще работала Порция. Как всегда, она подавала на столики эль и старалась отбрить особо прилипчивых постояльцев, когда в общую залу с, облаком снега ввалился этот верзила, немилосердно обруганный всеми, кто толкался у очага, стараясь ухватить хотя бы частицу тепла от еле горевших сырых дров…

— Госпожа Уорт?

— И кому же она понадобилась? — Порция поставила перед клиентом полную кружку эля и облокотилась на стойку бара.

Пронзительные зеленые глаза скользнули по незнакомцу, не упустив ни единой мелочи — удобное, подогнанное по росту и весу снаряжение, добротные сапоги, грубое обветренное лицо человека, привычного к долгим путешествиям. Поначалу она приняла Кромптона за преуспевающего фермера или мастерового. Причем такого, которому не следует становиться поперек дороги, — стоило прикинуть, какая сила таится в широких грубых руках с толстыми синими венами, прямых квадратных плечах и широко расставленных мускулистых ногах, не говоря уже о суровом взгляде глубоко посаженных карих глаз.

— Кромптон, сержант Кромптон, — представился незнакомец и распахнул полы плаща, чтобы были видны рукояти двух заряженных пистолетов и простой тяжелый палаш в кожаных ножнах.

Ну конечно, и как Порция не догадалась? Он был солдатом. Шотландию будоражили слухи о гражданской войне, бушевавшей где-то там, по ту сторону границы.

— И что же вам от меня нужно, сержант? — Она не спеша подперла ладонью подбородок, разглядывая рослого йоркширца. — Наверное, кружку эля?

— Не дело племяннице лорда Грэнвилла подавать эль всяким проходимцам, — грубо отрезал Гил. — Надеюсь, сударыня, вы окажете мне одолжение и уберетесь из этой дыры. Вот тут письмо от вашего дяди. — Он вытащил из-за пазухи свернутый в трубку пергамент и положил на прилавок.

У Порции моментально кровь прихлынула к щекам, а по спине побежали мурашки. Она понятия не имела о содержании письма, которое Джек просил отправить своему брату, хотя и не сомневалась, что речь пойдет именно о ней. Нетерпеливо развернув послание дяди, она пробежала глазами ровные, аккуратные строчки.