Затон

Меня зовут так же, как тебя, Анной, – ответила та, улыбаясь в ответ. – Арсений Захарович называл меня и Аннушкой, и Нюрочкой, и Анюточкой, но чаще всего Нюточкой.

Ты любила его? Ведь он был намного старше тебя.

Безумно, страстно любила. И не так уж и на много старше. Всего-то лишь на шестнадцать лет. Я родила ему двух ребятишек: наш первенец Глебушка родился в двенадцатом году, а твоя бабушка – в ужасном семнадцатом.

Я тоже буду звать тебя Нюточкой, можно?

Можно, – согласилась двадцатисемилетняя прабабка. – Аннушка… Мне нужна твоя помощь. Я могу попросить тебя о помощи?

Конечно, – уверенно и твердо сказала Анна. – Все, что хочешь. Я для тебя сделаю все, что хочешь. Ты знаешь, – затараторила она, – у меня никогда не было сестры, даже с подругами напряженка. А после того, как Ленка Королева в десятом классе у меня парня увела, я их всех ликвидировала, как класс. Осталась одна Ирка, но это так… А ты… И похожа на меня, как две капли, и зовут тебя так же, и, вообще, я просто счастлива иметь такую молодую, такую красивую, такую замечательную прабабушку, к тому же еще знающуюся с нечистой силой. – Анна тихо, вполголоса рассмеялась. – Конечно, я сделаю все, что ты попросишь.

У Арсения Захаровича был пароход. Назывался «Святая Анна». Там в одной из кают, под обшивкой есть тайник. В нем кое-что спрятано… Ты должна это найти.

А что там? Клад? Здорово! – оживилась Анна, но тут же сомнения одолели ее. – Так сколько лет прошло… Он уже давно сгнил на дне какого-нибудь моря или на переплавку попал.

Нет, – Нюточка отрицательно покачала головой, – на переплавку – нет, я бы сразу узнала. А насчет моря – не выдумывай, это был речной пароход. Ну что? Согласна?

Ну, конечно. Я тебе уже сказала. Тем более, что там находится клад, – в голосе Анны зазвучала лукавая нотка. – Но скажи, почему ты выбрала именно меня?

Все очень просто, – серьезно ответила Нюточка, – ты сама сказала; мы похожи, как две капли, тебя тоже зовут Анной, ты носишь мое кольцо, да и просто… время пришло. Ты обязана это сделать, Аннушка. Это твой долг.

Анна только собиралась еще раз с пылом заверить Нюточку, что для нее она сделает все, что угодно, как вдруг кто-то тронул ее за плечо.

Please… – громко произнес женский голос.

Анна резко повернула голову вправо, и тут изо всех окон разом брызнул ярчайший дневной свет, на миг ослепив ее и заставив зажмуриться.

Пожалуйста, – повторил голос на этот раз по-русски, – застегните ремень, мы снижаемся.

Анна осторожно, чтобы вновь не ослепнуть от яркого света, открыла глаза. Справа от нее, в проходе стояла улыбающаяся стюардесса.

Sir, please, fasten your belt, we are going down, – снова пропела стюардесса заученно ласковым голосом, обращаясь на этот раз не к Анне, а к кому-то, кто сидел рядом с ней.

Повернув голову влево, она обнаружила в соседнем кресле причмокивающего во сне пузатого мужика, пятисотдолларовый галстук которого во время каждого вздоха стремился занять положение, параллельное полу. Он нежно стискивал своей толстой лапищей ладонь Анны, лежащую на подлокотнике его кресла.

«О, Боже! Это был всего лишь сон. Только сон, и ничего более», – сообразила она. И такая тоска вдруг охватила ее, ей так стало жалко Нюточку и себя, себя, несчастную и обманутую, что на глаза навернулись слезы и повисли предательски крупными каплями на длинных пушистых ресницах.

Вам плохо? – забеспокоилась участливая стюардесса.

Нет, нет, все в порядке, – ответила Анна.

Самолет резко клюнул носом и нырнул в молочно-белую пелену, откуда, после десяти-пятнадцати минут непонятных эволюций, заставивших побледнеть и вытянуться лица пассажиров, так же внезапно вынырнул и практически сразу же плюхнулся на бетонку. Пассажиры разом яростно зааплодировали, якобы благодаря экипаж за хорошо проделанную работу, на самом же деле маскируя тем самым бешеную радость, испытанную по случаю избавления от неминуемой, как им подсознательно мнилось, смерти.

«… температура воздуха в аэропорту Шереметьево плюс семнадцать градусов», – уловила Анна обрывок фразы, вынырнувший из шквала аплодисментов.

Пограничники и таможня работали сегодня, слава Богу, быстро и слаженно, и даже на выдаче багажа, где без заторов никогда не обходится, сегодня было все идеально.

Наглорожие, нахрапистые таксисты принялись хватать Анну за рукав еще в зале прилета аэропорта:

Куда прикажите, дамочка…

В центр, в любой район, до метро…

Mam, please, Marriot, Metropol, Radisson-SAS…

Анна стремительно пронеслась сквозь их строй и вырвалась на улицу. Покрутив головой, направилась к самой дальней от входа машине, водитель которой сидел на своем месте и спокойно ждал пассажиров. Подойдя к нему, она бросила:

К Серебряному Бору…

Водитель согласно кивнул и бросился загружать багаж. По дороге, в родных московских пробках, Анну стало укачивать, и она начала клевать носом. «Нет, держи себя в руках, – приказала она себе, – так нельзя. Не хватало еще заснуть в чужой машине, рядом с незнакомым мужиком. Хоть и раннее утро, но все же…» Из Франкфурта вылетали поздно ночью, плюс перелет, плюс разница во времени, вот в Москве уже и утро. Так что поспать сегодня ей так и не удалось. Правда, немножко она подремала в самолете… Но уж слишком странным был тот сон. Сон, принесший не желанное отдохновение, а растревоживший и скорее утомивший. Не то сон, не то явь. Анна снова вспомнила Нюточку и снова чуть не заплакала.

«Прекрати сейчас же, – разозлилась она сама на себя, – ты превращаешься в слабонервную истеричку, – но тут же и сама за себя заступилась: – Это все от усталости. Все-таки я сделала очень важное и большое дело. И даже на день раньше запланированного. Так что, я молодец. И правильно сделала, что из Шереметьева поехала домой. Приму ванну, отосплюсь, а потом поеду на работу. А может быть, и не поеду. Все равно ведь они меня ждут только завтра».

А вот и ее башня, с двадцать шестого этажа которой Анна так любила любоваться Серебряным Бором и причудливыми изгибами Москвы-реки. Консьерж, заметив подъехавшее такси, выскочил из подъезда и помог Анне втащить чемодан в лифт.

Спасибо, дальше я сама, – поблагодарила она, сунув парню купюру, мгновенно исчезнувшую в одном из многочисленных карманов его униформы.

Открыв дверь, Анна шагнула в прихожую, вкатив за собой чемодан.

Home, sweet home, – пропела она. – Все, все, все, в ванну и спать.

Она заглянула на кухню – в мойке гора грязной посуды. «Так, Вадя – свинтус раз». Прошла в спальню. Их роскошная, огромная кровать, установленная посреди комнаты под зеркальным плафоном, на которой им всегда так здорово было любить друг друга, переворошена так, будто на ней свиньи порылись. «Вадя – свинтус два. Вернее не свинтус, преогромная свинья». Анна открыла шкаф, набросила на створку пиджак, расстегнула брюки и, дав им упасть на пол, перешагнула через них, направившись в ванную. Мурлыча себе под нос незамысловатый мотивчик и расстегивая одной рукой блузку, второй она потянула на себя дверь в ванную комнату.

«Оп-пля, приехали», – в голове как будто разорвался огненный шар, праздничным фейерверком разлетевшийся во все стороны мерцающими искрами.

А-а-а-ня? Т-ты уже приехала? А-а мы т-тебя ж-ждали з-завтра. – Вадя от неожиданности и испуга наверняка бы сполз в воду и захлебнулся б там, если бы левой рукой не опирался на борт джакузи, а правой не обнимал огненно-рыжую красотку.

«Вот так слетала в командировку, – подумала Анна. – А мой миленочек Вадя сидит в моей ванне в обнимку с какой-то сисястой теткой».

– Сволочь, – тихо, но зло сказала она и с силой хлопнула дверью.

В два прыжка вернувшись в спальню, с остервенением принялась натягивать на себя одежду. Вадя выполз из ванной голый, мокрый, весь какой-то жалкий. «О, Боже, – ужаснулась Анна, – и этого-то человека я любила? И этим телом я восхищалась?»

Не приближайся ко мне, убью! – заорала она и бросилась к входной двери.

Подхватив за ремень свой чемодан, вылетела на лестничную площадку, ахнув дверью так, что стекла во всем подъезде жалобно задребезжали.