Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3

Меня ломали и топтали,Да, гнулась я, но не ломалась,Да, пачкалась, но очищалась.Не индульгенции спасали —Нет, я слезами омывалась.Жизнь ранит острыми углами —И зарубцовывает раны.Наталкиваясь на изъяны,Бьюсь с ней и делом, и словами —Не жажду я небесной манны.Рубцов на теле не ищите,Губ детскостью не обманитесь,Наивности не улыбнитесь,На раны сердца посмотрите —И в искренности убедитесь.Союз святой ума и сердца —Оружье честных и бесстрашных.За чистоту слов – самых важных,Как шли когда-то против немца,Вступили в жизнь полки отважных.Схватившись с жизнью в рукопашной,Всю жизнь свою за жизнь сражаюсь,Умом и телом закаляюсь,Но, избежав ошибки страшной,Я сердцем не рублю – смягчаюсь.В награду жизнь, вдруг сбросив маску,Засветится улыбкой милой.Я так люблю её красивой!И, благодарна ей за ласку,Бросаю вон солдата каску,Вся в голубом, вхожу я в сказкуИ становлюсь такой счастливой!* * *

Анжелика приехала в Алжир прямо из Педагогического Института, где уважали её право на собственную жизнь. Её окружали хорошие люди и изысканные интеллигенты, которые ценили в Анжелике ум, способности, индивидуальность, красоту. Они все были единомышленники, и Анжелика тянулась к ним изо всех сил. Ей всё время приходилось вставать на цыпочки, чтобы до них дотянуться. Казалось, все они поклонялись одному богу – любви. На факультете было много любви. Рудольф Германович (преподаватель немецкого языка, настоящий мужчина) был влюблён сразу в двух красавиц – близняшек. И с обеими целовался по очереди. Подруга Анжелики Флора влюбилась в перуанца, ушла из дома и претерпевала вместе с возлюбленным мытарства и лишения, сопутствующие запретной любви. Но самая душещипательная история разворачивалась на глазах у всего факультета. Лаура Зильбершухер из первой группы для Альберта Маркусфельда из третьей группы сумела отыскать в Москве африканскую страсть. Влюблённые ходили по факультету, взявшись за руки, и целовались прямо на лекциях. Сэ-Сэ прерывала лекцию для того, чтобы призвать к порядку студентов, которые мешали влюблённым. Сама она старалась говорить как можно тише из уважения к Любви. В идиллию вмешался преподаватель с английского факультета. Он застал Лауру и Альберта за поцелуями в гардеробе и притащил их в деканат. Никак не меньше часа потратила Сэ-Сэ, чтобы утихомирить разбушевавшегося приземлённого «англичанина». После этого скандала влюблённые перестали целоваться так откровенно. Конец у этой истории был прозаичный, но очень «жизненный». Лаура разлюбила Альберта и влюбилась в австралийца. А Альберт разлюбил Лауру и влюбился в немку. Следовательно, Лауре пришлось уехать в Австралию, а Альберту – в Германию. Из-за этого на факультете были неприятности. Вообще из-за границы на факультете было много неприятностей. Но надо отдать должное преподавателям – они справлялись с ними с честью. Но не без ущерба для себя. Чего им стоила одна только история с Тристаном Махно! Тристан был их идолом. Правда, лицом не вышел, зато по-французски говорил лучше Президента Франции. Его блестящие способности вызывали восхищение всех преподавателей. Что касается человеческих достоинств, то Тристан старался дотянуться до уровня, возвышавшегося на факультете. А вот во Франции он лишился родного факультета, родных преподавателей и… здравого смысла. За границей куда-то исчезли хорошие люди. Без них Тристан поглупел и оплошал. Руководитель группы, в которую он попал благодаря родному факультету, говорил по-французски намного хуже Президента Франции. И Махно умудрился сделать ему замечание. В отместку он был пойман на таможне с «лишними» джинсами, а институт получил компрометирующее письмо. Деканату пришлось на него отреагировать. Однако реакция была такой порядочной, что она не стоила принципиальному студенту ни головной боли, ни испорченной карьеры. Зато она стоила этого преподавателям. Они оказались слишком хорошими. Но только не для Анжелики. Она купалась в атмосфере любви, порядочности и хорошего вкуса, господствовавшей на факультете. Это была её жизнь. Она баловала Анжелику, ласкала её, приятно щекотала нервы. Анжелику не удивило, что Тристан после истории с таможней ударился в любовь. Она сама не спешила в неё удариться. Она не любила целоваться в гардеробе, зато любила тренировать голосовые связки громкими модными песенками. Она делала это повсюду – в гардеробе, в столовой и даже в библиотеке. И не всегда в свободное от учёбы время. Ей всё сходило с рук, потому что преподаватели опасались спугнуть её индивидуальность. И ещё потому, что они были хорошими людьми. Анжелика знала, что от этих людей она пойдёт к другим хорошим людям, которые жили вместе с ней в коммунальной квартире. А в воскресенье она встретится со своими хорошими друзьями. А летом она поедет в свой родной Баку и увидит лучшую на Земле маму – с ласковыми глазами и чистыми руками.

У мамы руки всегда были очень чистые. Она тщательно их мыла, когда фантазировала еду, когда собирала Анжелику в школу, готовилась к работе. Папы у Анжелики никогда не было. Зато у мамы была мужская профессия – штурман. Она водила корабли по морям и жила русской кавказской жизнью. Мама очень любила свою работу, море было её детской мечтой. Но пришло время, и она стала перед выбором: море или дочь. Она выбрала дочь и надолго рассталась с морем. Много лет своей жизни мама посвятила Анжелике и новой «земной» работе. Привыкать к «земной» жизни было нелегко. Но мама, как магнитом, притягивала к себе замечательных людей. Наверно, потому что обладала замечательным магнитом. А замечательные люди создают замечательную жизнь. И неудивительно, что Анжелика любила возвращаться в мамину жизнь. Она возвращалась то с горечью, то с надеждами. Иногда со стихами:

Мы кажемся себе хорошими,И честными, и справедливыми,Непонятыми Гёте и Чайковскими,Вторые Модильяни – это тоже мы.Мы собственной бедою упиваемся,Себя жалея, слёзкой умываемся,И – всем назло – не думать мы стараемся,Что это эгоизмом называется.На этом свете всё для нас устроено,Для нас обкатано, объезжено, построено.А если что-то где-то не настроено,Для нас не всё успели – мы расстроены.Горя обидой и кипя от раздражения,Находим гневные мы выражения,Мы произносим речи возмущенияДля собственной разрядки напряжения.И мы блистаем нашим красноречиемНе на собраньи, не на званом вечере.Мы гневные бросаем вызовыНа кухне иль у телевизора.И наша публика, щедра на почести,Сидит напротив, в тихом одиночестве,Ласкает нас словами близкими,Глядит на нас глазами материнскими.А мы бросаем в мать словами хлёсткими,На слух – жестокими, на ощупь – жёсткими,Жёлчь превращая в шелуху словесную,Борщ заедая болтовнёю пресною.Чрез четверть часа, от себя усталые,Мы забываем все обиды малые,Но будем долго помнить взгляд измученныйИ на руках родных морщин излучины.